37
Мак пожал мне руку и ободрил меня тем, что погодка великолепная,
приятнейшая погодка, он и сам бы не прочь прогуляться морем по такой
погодке. Пришел доктор, с ним Эдварда; у меня задрожали колени.
у нее побелели. Опять она назвала меня "ваша милость".
было моим долгом.
план и следует ему до последнего. А ну как все равно проиграет? Но он и
тогда не покажет виду, по его лицу никогда ничего не поймешь.
уже не отрывала глаз от парохода.
доктор крикнул: "Прощайте!" Я взглянул на берег, Эдварда тотчас
повернулась и торопливо пошла прочь, домой, далеко позади оставив доктора.
И скрылась из глаз.
бочонков". Но скоро ее размыло. Взошел месяц, зажглись звезды, все кругом
обстали горы, и я видел бескрайние леса. Вон там мельница, там, там была
моя сторожка; высокий серый камень остался один на пепелище. Изелина,
Ева...
38
когда я нередко считал часы, а время все равно неслось незаметно, и вот
развеялся. Теперь-то все иначе, теперь дни стоят на месте.
просто понять не могу, почему оно стоит. Я в отставке, я свободен, как
птица, сам себе хозяин, все прекрасно, я видаюсь с людьми, разъезжаю в
каретах, а то, бывает, прищурю один глаз и пишу по небу пальцем, я щекочу
луну под подбородком, и, по-моему, она хохочет, глупая, заливается от
радости, когда я ее щекочу. И все вокруг улыбается. Или ко мне съезжаются
гости, и вечер проходит под веселое щелканье пробок.
ведь прошло столько времени? И у меня наконец есть гордость. И если меня
спросят, не мучит ли меня что, я твердо отвечу: нет, ничего меня не
мучит...
и смотрит на меня. Тикают часы на камине, за открытыми окнами шумит город.
В дверь стучат, и посыльный протягивает мне письмо. Письмо запечатано
короной. Я знаю, от кого оно, тотчас понимаю, или просто все это уже
снилось мне когда-то бессонной ночью? Но в письме ничего, ни слова, только
два зеленых пера.
сам себе. Ну, да все равно! Но отчего же мне так холодно? Все этот
проклятый сквозняк.
напоминают мне об одной шутке, о небольшом происшествии, каких так много
было со мной на Севере; что ж, любопытно взглянуть. И вдруг мне кажется,
будто я вижу лицо, и слышу голос, и голос говорит:
несносная жара; с чего это я вздумал закрывать окна! Снова окна настежь,
настежь двери, сюда, мои веселые друзья, входите! Эй, посыльный, зови ко
мне побольше, побольше гостей...
позабавился, как мог. Ничто не мучит, не гнетет меня, мне бы только
уехать, куда - и сам не знаю, но подальше, может быть, в Африку, в Индию.
Потому что я могу жить только совсем один, в лесу.
СМЕРТЬ ГЛАНА
1
пропавшем лейтенанте Томасе Глане; он не отыщется. Он умер, и я даже знаю,
при каких обстоятельствах он умер.
продолжает розыски, потому что Томас Глан был человек в известном смысле
необыкновенный, и его вообще любили. Да, тут уж надо отдать ему должное,
хоть мне лично Глан до сих пор противен и я вспоминаю о нем с ненавистью.
Он обладал привлекательнейшей внешностью, молодостью и свойством кружить
головы. Взглянет он на тебя этим горячим взглядом зверя, и так и
чувствуешь его власть над собою, я и то ее чувствовал. Одна дама, якобы,
говорила: "Когда он смотрит на меня, я делаюсь сама не своя; как будто он
до меня дотрагивается".
нет никакого расчета их утаивать. Временами он бывал до того прост,
несерьезен, ну прямо как дитя малое, и до такой же степени покладист,
может, оттого слабый пол и льнул к нему, кто знает? Он часами с ними
болтал, хохотал над разными их глупостями, а им только того и надо. Или он
сказал, например, как-то про одного очень полного человека, что тот словно
наложил жиру в штаны, и сам же хохотал над своей остротой, а я так
устыдился бы, случись мне сказать что-нибудь подобное. Потом, когда мы
поселились под одной крышей, он лишний раз яснее ясного показал, до чего
он глуп: вошла ко мне утром хозяйка и спросила, что принести на завтрак, а
я второпях и ответь: одно ломтик хлеба с яйцом. Томас Глан сидел как раз в
моей комнате, он-то жил на чердаке, под самой крышей - и давай хохотать
над моей оговоркой, просто в восторг от нее пришел. Так и повторял "одно
ломтик хлеба с яйцом", покуда я эдак удивленно на него не глянул и тем
заставил умолкнуть.
таком случае непременно к ним вернусь, поскольку он мой враг и щадить мне
его нечего. К чему тут благородничать? Правда, должен сказать, дурачился
он только, когда бывал пьян. Но само-то по себе пьянство разве не
отвратительный порок?
двух лет, мы ровесники. Он ходил тогда с окладистой бородой и носил
вязаные рубахи, непомерно открытые у ворота, а часто вдобавок не
застегивал верхнюю пуговицу. Шея его сначала показалась мне необычайно
красивой, но потом, когда он понемножку нажил во мне злейшего врага, я
разглядел, что шея у него ничуть не лучше моей, просто я свою напоказ не
выставляю. Повстречался я с ним на пароме, нам было по пути, и мы сразу же
уговорились вместе взять телегу, если железной дорогой туда не добраться.
Я намеренно не называю места, куда мы ехали, чтоб не наводить на след; но
семейство Глан может с чистой совестью прекратить поиски своего
родственника, потому что там-то он и умер, на том самом месте, куда мы
ехали и которого я не назову.
имя было мне знакомо. Я слыхал, что он любил некую юную наследницу
знатного рода в Северной Норвегии и как-то там ее компрометировал, после
чего она с ним порвала. Он же сдуру поклялся, что назло ей себя уморит.
Ну, она ему это и предоставила. Ей-то что? Тогда, собственно, и стало
известно имя Томаса Глана, он кутил, пил, учинял скандал за скандалом и
вышел в отставку. Хорошенький способ мстить за то, что тебе дали по носу!