Чтение 21–й страницы книги ~Ловушка для Золушки~

Доктор Шавер думает, что ты спрыгнула со второго этажа.

- Я могла умереть с этой рубашкой на голове, так и не добравшись до
бассейна. Знаешь, странный у тебя был план!

- Да нет же! Мы с тобой сожгли на пробу четыре таких рубашки. Это
никогда не отнимало больше семи секунд - и при полном отсутствии ветра.
Тебе нужно было пройти семнадцать шагов, чтобы очутиться в бассейне. За
пять, пусть даже за семь секунд, ты не могла умереть! Эта рана на голове
не была предусмотрена. Как и ожоги на теле.

- А разве я могла поступить иначе, не так, как было предусмотрено?
Почему бы я вдруг тебя ослушалась?

- Я излагаю события, как я их понимаю, - сказала Жанна. - Может быть
ты меня не слушалась беспрекословно. Все было гораздо сложнее. У тебя был
страх перед тем, что тебе предстояло сделать, страх перед последствиями,
страх передо мной. Я думаю, ты в последний момент захотела что-то сделать
по-своему. Ее нашли у дверей спальни, а она должна была оказаться либо на
своей кровати, либо тут же у кровати. Я допускаю даже, что в какую-то
минуту тебе и в самом деле захотелось ее спасти. Не знаю.

В этом месяце - а наступил уже октябрь - мне десять, а то и
пятнадцать ночей кряду снился все тот же сон: я изо всех сил тороплюсь
куда-то, пытаюсь вынести некую девушку с длинными волосами из огня,
вытащить ее, тонущую, из воды, спасти ее от огромной, никем не управляемой
машины, которая вот-вот ее раздавит.. Но тщетно. Я просыпалась в холодном
поту, ясно сознавая свою безмерную трусость. У меня достало подлости и
трусости, чтобы дать несчастной девушке веронал, а потом сжечь ее заживо;
но моя безмерная трусость мешает мне перестать себе лгать, что я пыталась
ее спасти. Моя амнезия - бегство от правды. Если ко мне не возвращается
память, то потому, что я, бедная крошка, ни за что на свете не соглашаюсь
нести бремя воспоминаний.

Мы пробыли в Париже до конца октября. Двадцать, если не тридцать раз
смотрела я кинофильм, в котором снята Мики во время каникул. Я изучила ее
движенья, походку, манеру внезапно бросать взгляд в мою сторону - в
объектив.

- Она была так же порывиста и в разговоре, - сказала Жанна. - Ты
говоришь слишком медленно. Она постоянно начинала новую фразу, не
договорив предыдущую, перескакивала с одной мысли на другую, как будто
слова для нее - пустой звук, как будто ты уже все поняла.

- Надо думать, она была умнее меня.

- Я этого не сказала. Попробуй еще раз.

Я попробовала. Выходило похоже. Жанна давала мне сигарету, подносила
огонь, пристально в меня вглядывалась.

- Куришь ты, как она. Вот только куришь ты по-настоящему. Мики делала
одну-две затяжки и бросала сигарету. Запомни хорошенько: к чему она ни
притронется, она тут же бросает... Больше нескольких секунд она на одной
мысли не останавливалась, платья меняла три раза в день, мальчиком
увлекалась не больше недели. Сегодня ей нравился сок грейпфрута, а завтра
- водка. Вот так, две затяжки - и гаси. Это нетрудно. Затем можешь тотчас
же закуривать другую сигарету. Получится очень хорошо.

- И накладно, верно?

- Постой, это уже сказала ты, а не она. Никогда так не говори.

Жанна посадила меня за руль своего "Фиата". Поупражнявшись немного, я
оказалась в состоянии водить автомобиль без особого риска.

- Что стало с машиной Мики?

- Сгорела дотла. Ее обугленный остов нашли в гараже. С ума сойти, ты
вертишь баранку точь-в-точь как она! Не так уж ты была глупа - умела,
значит, наблюдать. Правда, никакой другой машины, кроме машины Мики, ты не
водила. Если будешь умницей, когда будем на юге, я куплю тебе автомобиль
на "твои" деньги.

Она одевала меня, как Мики, подкрашивала меня в точности так же, как
красилась Мики. Я носила грубо-шерстяные широкие юбки, белое,
бледно-зеленое, бледно-голубое белье, лодочки фирмы Рафферми.

- Как тебе жилось, когда ты работала каблучным мастером?

- Паршиво. Повернись! Дай-ка я погляжу на тебя.

- Когда я поворачиваюсь, у меня болит голова.

- Ноги у тебя красивые. У нее были тоже хороши, впрочем, я уже не
помню. Голову она держала выше. Вот так, смотри. Ну-ка, походи!

Я ходила, садилась. Вставала. Делала несколько па вальса. Выдвигала
ящик стола. Разговаривая, поднимала указательный палец. Смеялась звонким,
высоким смехом. Останавливалась, очень прямая, выставив ногу вперед, так
что одна ступня была перпендикулярна другой. Говорила: "Мюрно, вот умора,
я сойду с ума, честное слово, какая же я бедная, то люблю, то не люблю, то
одно, то другое, пропасть всякой всячины, ты ведь знаешь". Глядя
исподлобья, я с сомнением качала головой.

- Недурно. Когда сидишь в такой юбке, показывай ноги не больше, чем
необходимо. Убирай их, держа всегда сдвинутыми и параллельно. Вот так.
Иногда я уже не могу вспомнить, как она это делала.

- Знаю: лучше, чем я.

- Этого я не говорила.

- Но думаешь. Ты злишься. Я стараюсь, как могу. Знаешь от всей этой
штуковины у меня голова идет кругом.

- Вот-вот, я как будто слышу ее. Продолжай.

Жалкий реванш Мики: возобладав над прежней Доменикой, она жила во
мне,

Это она моими отяжелевшими ногами, моим истощенным мозгом.

Однажды Жанна повела меня к друзьям Мишели Изоля. Она не отходила от
меня, рассказывала, как я несчастна, и все сошло гладко.

На другой день она позволила мне отвечать на телефонные звонки.
Какие-то люди выражали мне сочувствие, уверяли, что безумно волнуются,
умоляли принять хоть на пять минут. Жанна брала второй наушник и потом
объясняла, кто со мной говорил.

Однако в то утро, когда позвонил любовник До - Габриель, Жанны не
было дома. Он сказал, что знает о моем несчастье, и объяснил, кто он
такой.

- Я хочу вас видеть, - добавил он.

Я не знала, каким голосом ему отвечать, от страха сказать что-нибудь
невпопад я совсем онемела.

- Вы меня слышите? - спросил он.

- Я не могу вас сейчас принять. Я должна подумать. Вы не
представляете, в каком я состоянии.

- Послушайте, мне нужно вас видеть. Уже три месяца я не могу к вам
попасть, и теперь-то вам от меня не уйти. Мне необходимо кое-что узнать. Я
иду к вам.

- Я вас не впущу.

- Тогда берегитесь! - сказал он. - У меня есть одно прескверное
свойство: я упрям. На ваши несчастья мне наплевать. С До случилось большее
несчастье, она погибла. Так мне приходить или нет?

- Умоляю вас! Вы не понимаете. Я не хочу никого видеть. Дайте мне
время опомниться. Обещаю, что приму вас немного погодя.

- Я выхожу! - сказал он.

Жанна пришла раньше Габриеля и приняла его. Я слышала их голоса в
передней на нижнем этаже. Я лежала на кровати, прижав стиснутый кулак в
белой перчатке ко рту. Через несколько минут входная дверь захлопнулась,
вошла Жанна и обняла меня.

- Он не опасен. Думает, наверное, что был бы подлецом, если бы не
пришел расспросить тебя, как погибла его подруга, но он этим и
ограничится. Успокойся.

- Я не хочу его видеть.

- И не увидишь. С этим покончено навсегда. Он ушел.

Меня приглашали. Я встречалась с людьми, которые не знали, как со
мной обращаться, и ограничивались тем, что, расспросив Жанну, желали мне
бодрости.

Однажды в ненастный вечер Жанна устроила даже маленький прием на
улице Курсель. Состоялся он за два-три дня до нашего отъезда в Ниццу и был
для меня своего рода экзаменом, генеральной репетицией перед моим
вступлением в новую жизнь.

Жанны поблизости не оказалось, когда я увидела, что в одну из зал на
нижнем этаже, где я находилась, входит никем не приглашенный Франсуа
Руссен. Жанна тоже заметила его и, переходя от одной группы к другой,
спокойно направилась ко мне.

Франсуа объяснил мне, что явился не как назойливый любовник, а в
качестве секретаря, сопровождающего своего патрона. Тем не менее он,
видимо, был очень не прочь напомнить о себе и как о любовнике.

Взяв Жанну под руку, я велела Франсуа уйти.

- Мне необходимо с тобой поговорить, Мики, - настаивал он.

- Мы уже поговорили.

- Я не все тебе сказал.

- Ты мне достаточно нарассказывал.

Я увела Жанну подальше от него. Он тотчас же ушел. Когда он надевал в
прихожей пальто, его взгляд скрестился с моим взглядом. Глаза его не
выразили ничего, кроме ярости, и я отвернулась.

К ночи гости разошлись. Жанна долго обнимала меня, сказала, что я
оправдала ее надежды и что нам все удастся, уже удалось.

НИЦЦА