востребовать рекламируемую справедливость Саша Лапченко, 120-килограммовый
мастер спорта, бывший игрок киевской регбийной команды "Орел", а ныне
спецкор городской газеты, отправлявшийся, как и я, на Кубок наций по
легкой атлетике. Это был его первый выезд на подобные состязания, и Саня,
несмотря на свои почти сорок, не скрывал взволнованности и все еще не
верил, что трудности и нервотрепка, коими чаще всего сопровождается дележ
журналистской квоты на чемпионаты мира и Олимпиады, осложненный еще и тем
обстоятельством, что последнее слово за Москвой, а наша, так сказать,
республиканская "виза", утвержденная на заседании президиума Федерации
спортивных журналистов, для "мистера Водкина", ответственного за дела
всесоюзной Федерации, более чем необязательны. Этот розовощекий и
самодовольный толстяк с глазами навыкате и с отвисшей нижней, африканской,
губой мог с легкостью необыкновенной, глядя человеку прямо в глаза - с
тоской вопрошающие глаза спецкора, снятого буквально с самолета,
отправлявшегося в зарубежный край, заявить: "Милок, затерялись документы,
кто их знает, куда они подевались..." или еще надежнее: "Визу эти чертовы
немцы (шведы, американцы, французы, японцы и т.д.) не дали..." Он был нагл
с людьми, зависевшими от него, признавал нормальным "поляны", накрытые в
его честь в домжуре - доме журналистов, славившимся своей блестящей
кухней, к которой были неравнодушны и писатели, и актеры, и архитекторы,
считавшие за честь попасть в небольшой уютный залец ресторана. Правда, и
это еще не превращало надежду в гарантию, ибо на горизонте появлялись
новые люди, кои мечтали ублажить, завоевать благосклонность всесильного
босса, отправлявшего за рубеж и с королевской широтой выделявшего
аккредитионную анкету новичку.
сочтены - скорее всего, это последняя аккредитация, оформленная им. Саня,
наслышанный о художествах этой весьма в общем-то ординарной для застойных
времен личности, до последнего момента не верил, что посчастливится
поработать в Вене, и многочисленные читатели популярной газеты будут иметь
"собственные глаза и уши" на Кубке. Когда же, все еще взбодренный
полученным накануне паспортом и билетом, Саня в ранний петушиный час в
Шереметьево услышал, что наши два места проданы какой-то туристской
группе, то впал в отчаяние. "Говорил же - невезун я, - опущенно твердил
он, отходя от стойки, где оформляют билеты. - Вот видишь..."
права на аэрофлотовский рейс и пообещала устроить на австрийский самолет
сразу по его прибытии в Москву.
обреченностью стоика, решившего терзать себя до последнего.
выпьем.
знавшим куда более благословенные времена, когда утром перед посадкой,
чтоб охладить взвинченные сборами да собеседованиями нервишки ("не
забывайте, товарищи, вы - советские люди, в одиночку ходить не
рекомендуем, по двое, а лучше - по трое, так надежнее, в случае чего -
только к руководителю группы или к... товарищу... он имеет на сей счет
инструкции... и вообще мы верим, что вы..."), забегали на второй этаж и к
кофе брали аэрофлотовские по вполне нормальным ценам коньячные
стограммовики и поднимали первый тост за удачу, за победу нашей команды,
героические действия которой мы страстно готовились живописать.
трезвость, и в наших рядах появились малодушные, разуверившиеся в
способностях вино-водочной промышленности удовлетворить их потребности, и
потому приглашавшие минувшим вечером "разрядиться" у трехлитровой банки с
прозрачно-сизым самогоном самой высокой, "шотландской" пробы. Самогонку
окрестили "шотландской" с легкой руки одного сибарита с крайнего запада
Украины, решившего - чем мы хуже, только что в юбках не ходим! - и
взявшегося очищать нашу, хохландскую, местным торфом, в изобилии
встречавшимся на каждом шагу, стоило лишь выехать за окраину. Не стану
утверждать, что она уступала законодателям этой моды с далеких английских
островов по вкусу, но по цвету светло-коричневый напиток вполне мог
конкурировать с первозданной. Впрочем, о вкусах, как известно, не спорят,
но пить "шотландскую" я не стал. И не по причине идеологической
девственности, внушаемой нам с детских лет, а из-за головной боли,
непременно возникающей после дегустации крепких напитков.
пакетика растворимого кофе, о котором было подлинно известно, что его в
Бразилии пьют безработные и люмпенпролетарии, а у нас - весь народ в
полном согласии с лозунгом, до сих пор украшающим все газеты, независимо
от их ведомственной принадлежности: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!"
трудно.
подозрительно рассматривал давно небритого, мятого, скорее всего только
что поднявшегося с одной из скамеек в Гайд-парке, где проспал не один час,
прежде чем пришел в себя после пьянки, словом, беспачпортного бродягу, из
тех, кто в немалом числе обитает в трущобах Лондона.
лицами у гостиницы "Хилтон" в ноябре сего года, - снова повторил я свое
заявление, а для версии еще и слово в слово по-русски, повторил, хотя,
понятное дело, сержант в последнем не разбирался, и я лишь надеялся
заинтересовать его необычным звучанием и хотя бы таким способом внести
сомнение в его отчетливо написанное на краснощеком лице желание отправить
меня, на ночь глядя, в кутузку до выяснения личности. Мой иностранный
лепет, кажется, и впрямь подействовал, потому что "бобби" после секундного
колебания опустился-таки на деревянный стул, жалобно застонавший под его
мощным задом.
экране появилась надпись "готово", и двумя пальцами стал набирать мое имя
и фамилию, а потом все остальное, что я успел ему сообщить. Проделав эту
несложную процедуру, он откинулся на спинку и облегченно, словно закончил
адову работу, вздохнул.
- Я передам новость в центр, да там ребятам сейчас не до... словом, им
недосуг заниматься такими пустяками...
сообщу...
чей-то звонкий, как у пионера, голос задорно, с вызовом спросил:
спать славная лондонская полиция в столь напряженный час, когда на улицы
нашего города, скорее напоминающего каменные джунгли, выходят... Кто там
выходит, Гарри? Есть какой-нибудь улов?
включился в разговор сержант.
где погони, где, наконец, леди и джентльмены, имеющие привычку именно в
такие мрачные часы лишать жизни своих мужей, любовников, богатых тетушек
или дядюшек! Послушай, Гарри, придумай что-нибудь, ты умница! Я не могу
являться к шефу без какой-нибудь грязи, он и так зол, что его второй раз
за неделю сунули на ночное дежурство, а тут еще я, бездельник. Неужто таки
ничего?
робок, как ягненок. - Разве я виноват?
стража порядка невидимый журналист (я уже догадался, что голос принадлежал
не всевышнему, а ночному репортеру, вылавливавшему сенсацию, способную
увидеть свет завтра утром). - У нас с тобой договор о сотрудничестве, а не
полис на безбедное существование за мой счет, усеки это, сержант!
назад один тип. - Сержант огорченно, как мне почудилось, вздохнул, еще раз
окидывая меня взглядом. - Похож на одного их тех, что балдеют по ночам на
скамейках в Гайд-парке... морда небритая, несет от него как от помойки...
ушей и сказала, что нечего в этом мире прикидываться дурачком! Сам нюхай
своего алика! Бывай!
выкрали полтора месяца тому назад (так, значит, они продержали меня
полтора месяца? Полтора месяца? А как же Натали, как она прожила это
время?!).
слогам прочел - Олех Ро-ман-ко... Романко... А что?
Дональдсон, я из "Дейли таймс", скажите, что вы слышите меня и вы
действительно советский журналист, исчезнувший из гостиницы "Вандербилд"
полтора месяца назад?
Корнев Павел
Березин Федор
Корнев Павел
Мурич Виктор
Посняков Андрей
Мурич Виктор