пополам я мог, но мне же еще надо было привязывать парус! Чем? У меня даже
зубы задействованы! Минут десять я болтался на топе мачты, как адмиральский
вымпел, соображая, что можно предпринять. Мои челюсти уже болели от того,
что приходилось держать зубы стиснутыми. Наконец я уловил в качке некоторую
закономерность.
секунды я мог использовать. Выждав нужный момент, я оторвал правую руку от
мачты, быстро захлестнул вокруг топа капроновый конец, напрягая мышцы шеи,
подтянул парус. Теперь мне оставалось второй рукой перехватить конец
веревки и затянуть узел. Какое-то время мне предстояло висеть на одних
ногах. Ах как жаль, что наш обезьяний предок не оставил нам в наследство
хвост, которым можно было обвить трубы, получив таким образом
дополнительную опору. Нет, кое в чем природа дала промашку. Я разжимаю
пальцы левой руки и лихорадочно кручу петли на веревке. Узел, как назло, не
получается. Так всегда бывает, когда надо что-то сделать спешно. Я слышу
нарастающий гул волны, затягиваю прямой узел, но тут, как специально,
распутавшийся стаксель ловит порыв, распахивается под ветер и выдувается
пузырем. Меня дергает вперед, я слышу, как хрустят мои челюсти. Я имею
реальную возможность оставить все свои тридцать два зуба на парусе.
распределяется равномерно, а чуть ослабь хватку, они вылетят по одному, как
горошины из вылущенного стручка. Мне их жаль. Я к ним привык за последние
двадцать лет. К тому же, как назло, перед самым плаванием в моем рту
изрядно пошуровали стоматологи. За что же я страдал, спрашивается? Месяца
пломбы не проносил. Нет, думаю, шалишь! Я со своей красотой запросто так не
расстанусь! Лучше пусть всю челюсть выносит. Челюсть разом легче заменить,
чем тридцать два зуба по одному вставлять.
я, затянул узлы. Зубы расцепил, и кажется, что все они теперь вперед
смотрят, как поваленный штакетник. Даже пальцем проверил. Нет, нормально
стоят, как всегда, только десны саднит очень, и шея как не своя - мышцы
потянул, теперь любой поворот головы болью отдается. Вниз спустился -
Монахова прицепилась.
скрючиваюсь. Монахова меня пальцами за подбородок хватает и серьезно
требует:
вместо того чтобы сомлеть от такой очаровательной улыбки, мне в рот ватку
сует. По деснам провела, ватку развернула, к глазам поднесла.
увидел, кричит:
постели доплелся, начал одеяла расправлять. На то, что они мокрые, внимания
не обратил. Лег и понял, что даже на бок перевернуться сил не осталось,
последние на борьбу с парусом израсходовал.
теперь другие нервничают. Скоро под бок ко мне подкатился Валера.
три часа. Я не отреагировал.
продолжал молчать.
слышно, - не поверил моей неподвижности Васеньев.
похвалил меня Васеньев.
заскользил боком по волне. Так спускаются горнолыжники, чтобы из-под
окантовки лыж фонтаном выплескивал искрящийся снег. Заревел близкий
гребень. Что там происходит? Почему мы не разворачиваемся?
хотел приподняться, но секунду промедлил, раздумывая - "окупятся" ли
затраченные на вставание силы. На этот раз замедленная реакция меня спасла.
Я успел только отлепить голову от рюкзаков, когда плот в повороте достиг
точки, где плоскость потока ветра совпала с плоскостью парусов. Движение
продолжалось только благодаря скатыванию с горки волны. Грот обвис,
заполоскал туда-сюда, словно раздумывая, какой стороной взять ветер.
Качнулся вправо, пододвинулся. Восемь квадратных метров парусины, словно
плотина, встали поперек ветрового течения. Сейчас парус ничто не
удерживало. Свободно болтающийся шкот змеей запрыгал по настилу. Парус, все
убыстряя разгон, понесся к центру плота. Валера, почуяв опасность, начал
поворачивать голову. Они неумолимо сближались - васеньевский череп и
тридцатимиллиметровый дюралевый гик, подвязанный к парусу снизу. Все это
продолжалось десятые доли секунды. Валера завершил поворот и в двадцати
сантиметрах от своих глаз увидел надвигающуюся стену паруса. Испугаться он
не успел. Труба гика с разгона впечаталась в его лоб. Раздался хруст,
словно невдалеке разломили толстую сухую ветку. Валера без вскрика рухнул
навзничь. Парус тяжело и бесшумно прошел в нескольких сантиметрах от моей
головы, даже волосы шевельнулись на макушке. Шкот стравил последние
сантиметры, рывком натянулся. Каркас плота дрогнул. В парусном спорте все
происшедшее называлось бы "сменой галса".
наклонился над распростертым телом Васеньева, возле которого хлопотали
Наташа и Татьяна. После увиденного я предполагал обнаружить две
симметричные половинки васеньевской головы, расколовшейся от удара, как
высохший грецкий орех. Но голова была одна. Валера лежал с выражением
крайнего изумления на лице и быстро-быстро вертел во все стороны глазами.
Причем, как мне показалось, один зрачок бегал по часовой стрелке, а другой
- против. На лбу его бугром вздувался синяк.
нем сомнений не вызывало.
совершенно идиотской ухмылке. Я даже испугался за его рассудок. Не придется
ли по приезде домой Валере переводиться со второго курса института в
подготовительный класс школы для слабоумных детей.
на парус, пытаясь удостовериться, не осталось ли на гике вмятины. Похоже,
он отделался легкой контузией. Монахова опустила приготовленный к работе
шприц. Чем мог помочь шприц при сотрясении мозга, мне лично непонятно.
согнутым пальцем по лбу.
- лежал он тихо, вопросов не задавал и вообще ни одного слова больше не
произнес до самого утра.
море, вспоминал события прошедших суток. Удивлялся. Совсем недавно был
готов переправиться посредством все того же моря в мир иной. А сейчас
расслабленно размышляю о том, сколько мы сможем намотать при такой силе
ветра за ночь. И не боюсь! Истинно, человек может привыкнуть ко всему.
Шторм для меня стал привычным окружением. Конечно, любое происшествие,
просто непонятный звук немедленно выведут из равновесия мой душевный покой.
Но в целом я чувствую себя ничуть не хуже, чем, скажем, дома. Да и риску
подвергаюсь не намного больше, чем при переходе дороги. Просто здесь
опасность менее привычная, с изрядной долей экзотики. Но и с ней,
оказывается, пообвыкся. Если так пойдет дальше еще с месяц, я, наверное,
научусь шарахаться от автомобилей.
"КрАЗов", "МАЗов" и "ЗИЛов". Нетерпение шоферов, газующих у светофоров.
Испуганные перебежки одиноких пешеходов перед "парящими" радиаторами
автомашин. Сизые выхлопы отработанных газов, сливающихся в удушливое
облако... Уже отвык. Вижу как со стороны. Вроде и не я прожил всю жизнь под
аккомпанемент рычащих моторов и скрипящих тормозов. Но и с морем до конца
еще не сжился...
граница, я и не почувствовал.
закрытых веках заиграли радужные круги. Я открыл глаза и тут же снова
зажмурился.
осознал, кто и что говорит, только сейчас.
направленными лучами ясно просматривался далекий берег.
Сергей.
Вон берег, видишь? Справа обрыв. Так?