Чтение 21–й страницы книги ~Собака Баскервилей~

Генри, пошла следом за братом. Порывистые жесты натуралиста
свидетельствовали о том, что его гнев пал и на девушку. Баронет
проводил их взглядом, потом повесил голову и медленно зашагал в
обратный путь.

Я так ничего и не понял из этой разыгравшейся у меня на
глазах сцены и чувствовал глубокий стыд, что был свидетелем ее
без ведома моего друга. Мне не оставалось ничего другого, как
сбежать с холма и встретить баронета внизу. Лицо у него было
красное от гнева, брови нахмурены -- человек явно не знал, что
делать, как поступить.

-- Хелло, Уотсон1 Откуда вас принесло? Неужели вы все-таки
пошли следом за мной?

Пришлось объяснить ему все: как я почувствовал, что не
могу отпустить его одного, как пошел следом за ним и оказался
свидетелем их встречи и всех последующих событий. Сэр Генри
сверкнул на меня глазами, но моя откровенность обезоружила его,
и он рассмеялся, правда невесело:

-- Уж, кажется, в такой пустыне можно было рассчитывать на
уединение, так нет! Все словно сговорились и вышли
полюбоваться, как я ухаживаю за девушкой! А ухаживание
получилось довольно неудачное. Где вы забронировали себе место?

-- Вон на том холме.

-- Значит, на галерке. А ее братец устроился в первых
рядах. Вы видели, как он на нас налетел?

-- Да, видел.

-- Вам никогда не приходило в голову, что этот субъект не
в своем уме?

-- Нет, не приходило.

-- Мне тоже. До сегодняшнего дня я считал Стэплтона самым
нормальным человеком, а теперь мне кажется, что на него надо
надеть смирительную рубашку, а может, на меня. Неужели я так уж
плох? Вы живете со мной не первую неделю, Уотсон. Будьте
откровенны. Что мне мешает стать хорошим мужем женщины, которую
я люблю?

-- По-моему, ничто не мешает.

-- К моему положению в обществе он не может придраться,
значит, дело во мне самом. Что он имеет против меня? Я в жизни
не причинил никому зла. А этот субъект даже близко меня к ней
не хочет подпускать.

-- Он так и сказал?

-- Да, и добавил кое-что сверх этого. Знаете, Уотсон, я
ведь познакомился с ней всего несколько недель назад, но мне с
первой же встречи стало ясно, что эта женщина создана для меня.
И она... она тоже... ей было хорошо со мной, я готов поклясться
в этом! Женские глаза говорят лучше слов. Но он противился
нашему сближению, и я только сегодня улучил возможность
поговорить с ней наедине. Она с радостью согласилась на это
свидание, но, как вы думаете, зачем? Чтобы говорить о нашей
любви? Нет, будь ее воля, она и меня заставила бы замолчать. У
нее одно на языке: здесь опасно, и она не успокоится до тех
пор, пока я не уеду из Баскервиль-холла.. Я сказал, что после
встречи с ней никуда отсюда не уеду, а если это так уж
необходимо, пусть уезжает вместе со мной. Одним словом, я
сделал ей предложение, но она даже не успела ответить мне,
потому что в эту минуту ее милейший братец налетел на нас как
сумасшедший. Он был весь белый от ярости, а его бесцветные
глазки буквально метали искры. Что я себе позволил! Как я смею
приставать к женщине со своими ухаживаниями, которые ничего не
вызывают у нее, кроме отвращения! Я, вероятно, воображаю, что
баронету все дозволено? Не будь он ее братом, я бы знал, как
ему ответить! Пришлось сказать только, что ничего позорного в
моих чувствах нет и что я надеюсь иметь честь назвать
когда-нибудь мисс Стэплтон своей женой. Но это ничему не
помогло, и под конец я тоже вышел из себя и погорячился, а
горячиться не следовало, принимая во внимание, что она стояла
тут же. После этого он удалился вместе с ней, как вы сами
видели, а я остался один в полном недоумении. Теперь, Уотсон,
объясните мне, что все это значит, и я ввек не забуду вам
такого одолжения!

Я прикинул мысленно и так и эдак, но, по правде сказать,
вся эта история повергла меня в не меньшее недоумение. Титул
нашего друга, его богатство, молодость, характер, наружность --
все говорит в его пользу, и я не знаю за ним ничего дурного,
кроме, пожалуй, темного рока, тяготеющего над его семьей.

Да, странно, что предложение сэра Генри было отвергнутое
такой резкостью и даже без всякой ссылки на желание самой
девушки. Странно и то, что она отнеслась ко всему происходящему
столь безучастно. Впрочем, наши сомнения разрешил в тот же день
сам Стэплтон. Он явился с извинениями за грубость, долго
беседовал с сэром Генри в его кабинете, и ссоры как не бывало,
-- мы получили на будущую пятницу приглашение к обеду в
Меррипит-хаус.

-- Я все же не перестал сомневаться в нормальности этого
человека,-- сказал сэр Генри,-- у меня до сих пор стоит перед
глазами его лицо, когда он накинулся на нас сегодня утром, но
надо отдать ему справедливость, извинения были исчерпывающи, к
ним не придерешься.

-- А как он объяснил свою вспышку?

-- Сестра для него все. Это понятно, и я очень рад, что он
знает ей цену. Они всю жизнь прожили вместе, и, если верить
ему, других близких людей у него нет, так что возможность
разлуки с ней приводит его в ужас. Он будто бы не догадывался о
моих чувствах, а убедившись в них собственными глазами, понял,
что сестру могут отнять у него, и при одной этой мысли потерял
над собой всякую власть. Он очень сожалеет о случившемся и
признает, что эгоистично и глупо с его стороны думать, будто бы
можно удержать около себя такую красивую женщину, как мисс
Стэплтон. Если разлука с ней неизбежна, то пусть уж разлучником
буду я, их сосед. Так или иначе, это для него большой удар, и
вряд ли ему удастся скоро примириться с ним. Но он не будет нам
препятствовать, если я пообещаю молчать о своей любви в течение
ближайших трех месяцев и довольствоваться только дружбой его
сестры. Я пообещал, и на том дело и кончилось.

Как видите, одна из наших маленьких тайн разъяснилась. А
нащупать ногами дно в этой трясине, где мы барахтаемся, дело
нешуточное. Теперь нам известно, почему Стэплтон так
неодобрительно относился к поклоннику своей сестры -- к такому
завидному поклоннику, как сэр Генри.

А теперь я потяну за другую ниточку, которую мне удалось
высвободить из этого спутанного клубка. Перейдем к таинственным
ночным рыданиям, к заплаканному лицу миссис Бэрримор и
загадочным путешествиям дворецкого к окну, выходящему на
болота. Поздравьте меня, дорогой Холмс, и скажите, что вы не
разочаровались в своем помощнике. Доверие, которое вы мне
оказали, послав меня сюда, вполне оправдано. Чтобы выяснить эту
очередную загадку, понадобилась одна ночь.

Я говорю "одна ночь", но вернее будет сказать "две ночи",
ибо в первую мы ничего не дознались. Мы с сэром Генри сидели в
его комнате чуть ли не до трех часов утра, но так ничего и не
услышали, кроме боя часов на лестнице. Это томительное бдение
закончилось тем, что и сэр Генри и ваш покорный слуга оба
заснули, сидя в креслах. Впрочем, эта неудача нас не
обескуражила, решено было попробовать еще раз. На следующую
ночь мы прикрутили фитиль у лампы и сидели, куря папиросу за
папиросой, в полном молчании. Время тянулось невероятно
медленно, но нас подбадривал тот же азарт, какой бывает у
охотника, терпеливо подстерегающего дичь у капкана.

Пробило час, два, и мы уже были готовы отчаяться, как
вдруг усталости нашей словно не бывало -- и я и сэр Генри оба
невольно выпрямились. В коридоре послышался скрип половиц.
Крадущиеся шаги поравнялись с нашей комнатой и мало-помалу
замерли вдали. Баронет бесшумно открыл дверь. Мы отправились
следом за нашей дичью. Она уже успела пройти галерею, а в
коридоре была полная темнота. Соблюдая всяческую осторожность,
мы дошли до дальнего крыла, и там перед нами промелькнула
фигура высокого человека с черной бородой, который на цыпочках,
ссутулив плечи, ступал по коридору. Вот он шмыгнул в ту же
дверь, свеча на секунду осветила ее, а потом в темный коридор
потянулся тоненький желтый луч. Мы двигались к этому лучу,
пробуя каждую половицу, прежде чем ступить на нее. Мы были
босиком, и все же старые половицы стонали и поскрипывали под
тяжестью наших шагов. Мне казалось, что их нельзя не услышать,
но, к счастью, Бэрримор действительно туг на ухо, да к тому же
он был слишком поглощен своим делом.

Добравшись наконец до двери, мы заглянули в комнату.
Дворецкий стоял со свечой у окна, почти прижавшись к стеклу
лицом, то есть в той же позе, в какой я видел его две ночи
назад. У нас не было заранее разработанного плана действий, но
баронет принадлежит к тому сорту людей, для которых решительные
поступки кажутся самыми естественными. Он смело вошел в