Чтение 21–й страницы книги ~Скрюченный домишко~

поколебался, но прошел мимо и, повинуясь какому-то импульсу, открыл дверь,
ведущую на половину слуг, и оказался в темном коридоре. Внезапно одна из
выходящих в коридор дверей распахнулась, и в освещенном проеме появилась
полная пожилая женщина в белоснежном накрахмаленном фартуке. При виде нее
у меня сразу же возникло чувство покоя и уверенности, какое всегда
возникает в присутствии старой доброй няни. Мне тридцать пять, но внезапно
я ощутил себя четырехлетним мальчиком, надежно защищенным от всех невзгод.

Нэнни никогда раньше меня не видела, но сразу же сказала:

- Это мистер Чарлз, не так ли? Заходите на кухню, я угощу вас чайком.

Кухня была просторная, светлая, с веселыми занавесками на окнах. Я
сел за стоящий посередине стол, и Нэнни поставила передо мной чашку чая и
блюдечко с двумя пирожными. Больше чем когда-либо в жизни я почувствовал
себя маленьким ребенком в уютной детской. Здесь царили доброта и
спокойствие - и страх темноты и ночные ужасы оставили меня.

- Мисс София очень обрадуется вашему приходу, - сказала Нэнни. - Она
чересчур возбуждена сегодня. - И добавила осуждающе: - Все они чересчур
возбуждены.

Я оглянулся через плечо:

- А где Джозефина? Она вошла в дом вместе со мной.

Няня неодобрительно поцокала языком.

- Вечно подслушивает под дверями и что-то записывает в этот дурацкий
блокнот, который постоянно таскает с собой. Ей бы ходить в школу да играть
со своими ровесниками. Я это говорила мисс Эдит, и она согласилась со
мной, но хозяин решил, что девочку лучше держать дома.

- Наверное, он очень любит ее, - сказал я.

- Да, сэр. Он очень любил их всех.

Я несколько удивился тому обстоятельству, что чувства Филипа к своим
отпрыскам так определенно относятся к прошедшему времени. Нэнни увидела
выражение моего лица и, чуть покраснев, пояснила:

- Когда я говорю "хозяин", я имею в виду старого мистера Леонидиса.

Прежде чем я успел ей ответить, дверь распахнулась и в кухню вошла
София.

- О, Чарлз... - выдохнула она и потом быстро проговорила: - Нэнни,
как я рада, что он пришел!

- Знаю, золотко.

Нэнни нагрузила поднос кастрюлями и сковородками и отправилась в
судомойную. Когда дверь за ней закрылась, я встал из-за стола, подошел к
Софии, обнял ее за плечи и притянул к себе.

- Милая, - сказал я. - Ты вся дрожишь. В чем дело?

- Мне страшно, Чарлз. Страшно.

- Я люблю тебя, - сказал я. - Если бы только я мог забрать тебя
отсюда...

София отстранилась и покачала головой:

- Нет, это невозможно. Мы должны пройти через все это. Но, Чарлз, как
тяжело знать наверняка, что... кто-то в этом доме... кто-то, с кем я
вижусь и разговариваю каждый день, является хладнокровным расчетливым
убийцей...

Я ничего не мог ответить на это. Такая девушка, как София, не
нуждается в пустых, ничего не значащих словах утешения.

- Если бы только _з_н_а_т_ь_... - прошептала она. - - Больше всего
меня пугает, что мы можем не узнать _н_и_к_о_г_д_а_...

Да, это действительно было страшно представить... И действительно
существовала возможность так никогда и не узнать имени убийцы.

И тут я вспомнил, что хотел задать Софии один вопрос на интересующую
меня тему.

- Скажи, София, а кто в доме знал об этих глазных каплях, об эзерине?
То есть, первое, что они у дедушки есть и, второе, что они смертельно
ядовиты?

- Понимаю, куда ты клонишь. Но это бесполезно. Об этом знали все.

- Да, конечно, вообще знали все... Но конкретно...

- Мы все знали конкретно. Как-то мы пили кофе у дедушки всей семьей.
Он любил, когда вся семья собиралась вокруг него. Вдруг у него заболели
глаза, и Бренда достала эзерин, чтобы закапать дедушке. А Джозефина,
которая всегда и по любому поводу задает вопросы, спросила: "Почему на
этикетке написано "Только для наружного употребления?" А дедушка улыбнулся
и ответил: "Если бы Бренда по ошибке ввела мне в вену вместо инсулина
эзерин, пожалуй, я бы задохнулся от негодования, порядком посинел и затем
умер, потому что, видишь ли, у меня не очень сильное сердце." - "О-о..." -
сказала Джозефина, а дедушка продолжал: "Так что мы должны внимательно
следить за тем, чтобы Бренда не перепутала лекарства и не сделала мне
инъекцию эзерина вместо инсулина". - София помолчала и закончила: - Мы все
это слышали, понимаешь? Мы все это слышали!

Я понимал. Если до сих пор у меня еще оставалась слабая надежда, что
убийца должен был обладать какими-то специальными знаниями, то теперь
оказалось: старый Леонидис самолично подсказал убийце план действий.
Преступнику не нужно было ничего придумывать - простой и легкий способ
умерщвления предложила ему сама жертва.

Я глубоко вздохнул. Прочитав мои мысли, София сказала:

- Да, это ужасно.

- Знаешь, София, - медленно проговорил я, - я понял одну вещь.

- Какую?

- Ты права: Бренда этого сделать не могла. Она не могла убить старика
именно этим способом... после его слов, которые вы все слышали... и все
прекрасно помните...

- Не знаю. Бренда довольно глупа в некоторых отношениях.

София отошла от меня.

- Тебе не хочется, чтобы это оказалась Бренда, да?

Что я мог ответить на этот вопрос? Я не мог, просто не мог заявить:
"Нет. Я надеюсь, убийцей окажется Бренда".

Почему? Не знаю, просто я видел: Бренда осталась совсем одна против
враждебно настроенной могущественной семьи Леонидисов. Было ли это
рыцарством? Жалостью к слабому, к беззащитному? Я вспомнил, как Бренда
сидела на тахте в своем дорогом траурном платье. Вспомнил нотки
безнадежности в её голосе и выражение страха в глазах.

Тут очень кстати вернулась Нэнни и, не знаю, каким образом, сразу же
почувствовала возникшую между мной и Софией напряженность.

- Все только и говорят, об убийствах и тому подобном, -
неодобрительно заворчала она. - Забудьте об этом, вот мой вам совет. Вас
это дело совершенно не касается.

- О, Нэнни... разве ты не понимаешь, в этом доме живет убийца...

- Чепуха, мисс София. Просто не знаю, что с вами делать. Разве
передняя дверь не открыта все время? Да все двери в доме открыты...
Свободный вход любым ворам и грабителям.

- Но ведь это не мог быть грабитель, ведь ничего не украдено! И
вообще, зачем грабителю отравлять дедушку?!

- Я не сказала, что это был грабитель, мисс София. Я только сказала:
все двери в доме всегда открыты. В дом легко мог войти любой человек. Я
лично считаю - это дело рук коммунистов. - Нэнни покивала с
удовлетворенным видом.

- Но чего ради коммунистам убивать бедного дедушку?

- Ну... за всеми темными делами стоят коммунисты. А если и не
коммунисты, то по крайней мере нечестивые католики. Блудница Вавилонская -
вот кто они такие. И с видом человека, сказавшего свое последнее и
решительное слово, Нэнни снова отправилась в судомойную.

Мы с Софией рассмеялись.

- Старый добрый протестант, - заметил я.

- Да. Слушай, Чарлз, пойдем в гостиную. Там что-то вроде семейного
совета. Вообще-то мы намечали его на вечер, но решили начать пораньше.

- Наверное, мне не стоит влезать в ваши дела?

- Если ты собираешься когда-нибудь стать членом нашей семьи, тебе
лучше заблаговременно познакомиться с ней поближе.

- А что обсуждается сегодня на семейном совете?

- Дела дяди Роджера. Кажется, ты в курсе его неприятностей. Но как ты
мог подумать, что он убил дедушку? Дядя Роджер просто обожал его!

- Я подозревал не Роджера, а Клеменси.

- Только потому, что я сама подкинула тебе эту мысль. Думаю, Клеменси
совершенно не расстроится, если Роджер потеряет все деньги. Скорей всего,
она даже будет довольна этим. У нее странная страсть н е иметь лишних
денег. Пойдем.

Когда мы с Софией вошли в гостиную, громкие голоса сразу смолкли. Все
посмотрели на нас.

Вся семья была в сборе. Филип сидел у окна в большом, обтянутом
малиновой парчой кресле. Его красивое лицо напоминало холодную суровую
маску. Он походил на судью, готового огласить приговор. Роджер пристроился
на пуфике у камина. Видимо, продолжительное время он нервно ерошил волосы,
и сейчас они стояли дыбом по всей голове. Левая штанина у него задралась,
галстук сдвинулся набок. Великан тяжело дышал, лицо его раскраснелось.
Рядом с мужем сидела Клеменси - ее миниатюрная фигура буквально утопала в
огромном глубоком кресле. Отвернув лицо в сторону от остальных
присутствующих, она бесстрастным взглядом изучала обшитые деревом стены.
Эдит, прямая как палка, восседала на дедушкином кресле и, плотно сжав рот,
с невероятной скоростью орудовала вязальными спицами. Самыми
привлекательными фигурами в гостиной были Магда и Юстас, будто сошедшие с
портрета Гейнсборо. Мать и сын расположились на диване - смуглый красивый
подросток с мрачным взглядом и около него, небрежно бросив руку на спинку
дивана, Магда, герцогиня из замка "Три фронтона", в изысканном темном
халате, из-под полы которого была аккуратно выставлена маленькая ножка в
парчовой туфельке.

Филип нахмурился.

- София, - сказал он, - извини, но мы обсуждаем внутрисемейные дела.