был не столь слабонервен, все же ему стало неприятно, что святыню
баптистской веры оскверняет этот борец-тяжеловес, прикрывший свой потертый
синий костюм строгими складками пасторского облачения.
себе признать, что никогда, ни в одном человеческом взгляде не видал он
такой доброты, такой мягкости, такой открытой и мужественной ласки, такой
неизбывной любви ко всему живому и к самой жизни. И речь его, когда он
заговорил, была речью человека, выросшего в культурной семье, учившегося в
солидном университете, человека, наделенного к тому же даром неистового
красноречия.
день впервые с нами, - не спеть ли нам для начала "Тверды устои, о
святители господни"? Это истинный "Боевой гимн республики" в наши
тревожные дни.
Колумбийского университета, а кроме того, учился в Гарварде и в
богословской семинарии, студенты которой чтят святую троицу - Отца, Сына и
Социологию, где Отец есть символ, Сын - поэтический миф, а Социология -
нечто с розовым нимбом вокруг чела. Но впоследствии основой его жизни
стали религия и расовый вопрос.
семье портного, который шил на белых заказчиков. Теперь ему было за сорок,
у него была тихая жена, дочь по имени Тэнкфул и сын Уинтроп, который
учился в школе и обнаруживал незаурядные способности к физике. Когда
доктор Брустер только приехал в Гранд-Рипаблик, чтобы нести своему народу
слово божие, церковью ему служила убогая хибарка в Свид-холлоу. На его
глазах за этот десяток лет негритянское население выросло с трех- или
четырехсот человек до двух тысяч; на его глазах черные иммигранты из обеих
Каролин или Техаса, чересчур застенчивые или же чересчур шумливые,
превратились в граждан республики; на его глазах молодые люди шли учиться
в колледж, становились офицерами, начинали писать для негритянских газет.
повысилась (заботами любимых клиентов Второго Национального Банка) и
доктор Брустер повел свою паству и многих других негров из Свид-холлоу к
пустырям и болотам будущего Файв Пойнтс. Когда строилась новая церковь, он
сам вместе со своими прихожанами работал на кладке стен, а его кроткая
жена Коринна варила мужчинам кофе и раздавала молитвенники, а сестрам во
Христе ссужала свою губную помаду.
умный человек в Гранд-Рипаблик. Это было не совсем справедливо по
отношению к Суини Фишбергу, или доктору и миссис Камбер, или к химикам из
уоргейтовской лаборатории по имени Аш Дэвис и Коуп Андерсон, или, наконец,
к самому судье Тимберлейну. Но никто из упомянутых достойных людей не мог
сравниться с Ивеном Брустером в его любви к страждущему человечеству.
почему-то считаются характерными для негритянских напевов, а совсем
просто, как поют в любой евангелической церкви Америки, - Нийл стал
приглядываться к окружающим его людям.
принадлежали к "цветным". Только двое были ему знакомы: Уош, мудрый
чистильщик сапог, который сейчас в своем двубортном синем пиджаке в
точности походил на маленького, тихонького, патриархально-благообразного
банкира-еврея, и миссис Хигби, кухарка судьи Тимберлейна.
него исчезло чувство, что это люди другой расы, чужие, не такие, как он.
То, что у всех у них было сходного - цвет кожи, курчавость волос, -
показалось настолько менее значительным, чем индивидуальные особенности
каждого, что они перестали быть неграми и сделались людьми, которыми можно
интересоваться, которых можно любить и ненавидеть.
безобразным, напротив, в нем чувствовалось достоинство, как чувствуется
оно в американском медведе гризли, и Нийл смутно устыдился самонадеянности
арийцев, объявивших собственную унылую анемичность идеалом человеческой
красоты.
познать свой народ. Зрение его обострилось, он ясно различал теперь все
многообразие оттенков кожи у этих негров - от агатово-черного до
пергаментного и кремового, с медным отливом, с лимонно-желтым; а через два
ряда от него сидел человек с бледным, густо усыпанным веснушками лицом и
почти такими же рыжими волосами, как у самого Нийла, но все же без всякого
сомнения - негр.
толстая и, наверно, сварливая женщина, которая с таким набожным рвением
пела гимн, - конечно же, это миссис Бун Хавок. Стройная, элегантная дама в
надвинутой на глаза черной шляпке, с которой струится лиловая вуаль, в
жемчужных серьгах, выделяющихся на темной шее, - миссис Дон Пенлосс, а
надменная особа, которая белей всякой белой и все-таки безусловно не
"белая", - не кто иная, как изысканная Ив Чамперис.
молитвенник, раскрытый на нужной странице, - тот самый плотник
шотландско-ирландской национальности, у которого он мальчишкой выпрашивал
длинные, нежные завитки стружек, чтоб сделать себе из них парик и бороду,
или просто на растопку для костра.
впервые понял, как прекрасны могут быть человеческие руки. С тыльной
стороны они были темно-серого цвета, но ладони казались такими же
розовыми, как у Нийла, только в складках притаился более темный налет; и
ногти тоже были розовые. Такими руками хорошо отрывать прогнившие доски,
держать молоток, направлять резец, гладить детскую головку.
цифр в гроссбухах", - вздохнул Нийл.
присущ особенный противный запах, и теперь он стал сосредоточенно
потягивать носом. Какой-то отчетливый дух щекотал его ноздри, но это пахло
мылом, нафталином и прачечной, как пахнет в теплое воскресное утро во всех
церквах мира, белых, черных, желтых или медно-красных. Поистине его
попытки проникнуть в тайну своего народа терпели неудачу, поскольку он не
мог найти никакой разницы между этим народом и тем, другим, который тоже
был для него "своим" и люди которого назывались белыми.
статуй и одухотворенную красоту коптского святого под знойным солнцем
пустыни, он сумел оценить и хищную красоту женщины в жемчужных серьгах и
свежую, веселую девичью красоту своих молоденьких соседок, типичных
американских школьниц.
18
погибели для того, кто верует во спасение, гласил его тезис, ибо такова
воля господня и любовь его.
узнать, как поступить человеку, которого бог создал белым, а законы
отдельных богобоязненных штатов превратили в черного. Такую проповедь
можно было услышать в любой рокфеллеро-готической церкви на Пятой авеню,
Мичиган-авеню или Голливудском бульваре. Для Нийла, в его растущем
стремлении отделить правду от вымысла, эта проповедь была слишком
академичной и утонченной, слишком "белой". Его бы больше устроили дикие
пляски под звук тамтама, атавистические отзвуки обычаев его черных
предков, - а тут за всю проповедь религиозный экстаз проявился лишь в
двух-трех жиденьких "аллилуйя" и одном возгласе: "Воистину так, о
господи!"
непогрешимость дала трещину и доктора Брустера прорвало несколькими
библейско-жаргонными оборотами.
южных негров-пастырей в передаче южных джентльменов-журналистов, с
особенным вкусом цитируемые Родом Олдвиком, - проповеди, в которых
чернокожие толкователи слова божьего выражаются примерно так: "Братья и
сестры! Разрази меня бог, если вся эта шайка бездельников не провалится в
геенну огненную, когда наступит час, аминь!"
бы жгли. И, может быть, это даже не так плохо - покончить навсегда с
реестрами и чеками и бриджем по вечерам.
признать себя негром, ты постараешься быть тише воды, ниже травы - только
бы добрые белые господа не прогневались, что твоя поганка Бидди ходит в
школу вместе с их милыми деточками.
Корнев Павел
Херберт Фрэнк
Херберт Фрэнк
Прозоров Александр
Корнев Павел
Шилова Юлия