Чтение 21–й страницы книги ~Неприятности на свою голову~

открывается только по вечерам. Представляю себе: дешевый зал, три унылых
музыканта и "широко известная звезда радио и грампластинок", пытающаяся
произвести эффект "уже слышанного", имитируя манеру знаменитых
исполнительниц.

Из скромного заведения не доносится ни единого звука, не видно света.

Я сворачиваю на боковую улицу, ища черный ход, нахожу его и вхожу внутрь
благодаря моей отмычке...

Унылый серый коридор ведет в другой коридор, намного шире первого, почти
холл. С одной стороны этой буквы "Т" находится зал "27", полностью
соответствующий моим представлениям. Напротив зала располагаются служебные
помещения: гримуборные, туалеты, кабинет, кухня...

Я рыскаю повсюду, вынюхивая, высматривая, ощупывая... Если заявится
владелец, начнется громкий возмущенный крик. То, чем я сейчас занимаюсь,
называется "незаконное проникновение в помещение путем взлома". А взлом,
даже не сопровождаемый кражей, дает вам право на фасолевую баланду.

Но мне на это плевать...

Внутри действительно никого нет. Ни души. Даже уборщицы, пришедшей
навести порядок... Никого! Пустыня...

Я иду в кабинет порыться в бумагах.

Обычная деловая документация... Я в ней разбираюсь с пятого на десятое,
потому что не имею особых способностей к бизнесу.

Вся она составлена на имя Франца Шинцера... Если я не совсем отупел, то
это немецкая фамилия, а шестерка из отеля "Тропик" мне только что сказал,
что его "допрашиватель" говорил с немецким акцентом.

Я уже собираюсь уходить, когда улавливаю слабый звук... Прислушиваюсь.
Все тихо... Наверное, показалось или звук шел снаружи... Да, со двора... Это
был металлический скрежет. Все-таки я иду на кухню проверить, не заблудился
ли там какой-нибудь поваренок. Нет...

Я стою в нерешительности. Звук больше не повторяется... Я жду еще
секунду, натянутый, как скрипичная струна. Может, это было самовнушение? Мне
снова слышится скрежет, только более тихий, чем в прошлый раз.

Кажется, он идет из подвала... Поискав, я нахожу ведущую туда лестницу.
Включив свет, спускаюсь в просторное помещение со сводчатым потолком,
провонявшее дешевым вином.

Подвал кажется пустым. Я говорю "кажется", потому что это впечатление
быстро проходит. Подойдя к нагромождению бочек, я вижу руку, ухоженные ногти
которой скребут пыль. Раздвигаю несколько бочек и нахожу малютку Дюбёк,
вернее, то, что от нее осталось.

На задней части ее черепа страшная рана... Кровь образует под ней густой
ковер... Она бледна и слабо моргает.

Она еще дышит, но дыхание сдавленное, неглубокое, затрудненное... Я
наклоняюсь над ней. Ее угасающий взгляд останавливается на моем лице, и
некоторое оживление придает ему жизни.

- Мой бедный зайчонок,- шепчу я,- что с тобой случилось?

Она шевелит губами, и с них срывается душераздирающий стон:

- Мааааам!

Я попытаюсь понять. Она так хочет, чтобы я ее понял.

- Мадам? Взмах ресниц.

- Твоя хозяйка? Новый взмах.

- Это она тебя так?

Молчание. Губы снова пытаются сделать невозможное, чтобы выразить
чувства, бурлящие в агонизирующем мозгу.

Я отчаянно вслушиваюсь, остановив даже удары своего сердца, чтобы уловить
ее последние признания.

- ...другой...

- Другой?

Ее измученное лицо говорит "да".

Меня осеняет.

- Немец? Хозяин этого заведения... как его?.. Франц какой-то?

"Да",- говорят мне опустившиеся ресницы бедняжки. Я размышляю.

- Он заодно с твоей хозяйкой? "Да",- подтверждают ресницы. Я продолжаю,
прерываясь только затем, чтобы поймать ее молчаливое подтверждение:

- Это он позвонил тебе сегодня утром? Он хотел, чтобы ты пошла в квартиру
получить посылку? Он велел тебе поторапливаться?

"Да".

- Он ждал тебя внизу, в машине? Ты отдала ему посылку, он привез тебя
сюда... Твоя хозяйка ждала здесь? Он оглушил тебя?

"Да".

Я понимаю очень многое.

- Он уже некоторое время водил знакомство с твоей хозяйкой и Рибенсом?
"Да".

- Это Рибенс, к которому ты питала слабость, устроил тебя к Ван Боренам?
"Да".

- Все трое хорошо ладили?

Она не отвечает... Это обычное неудобство со жмурами. Вы с ними
разговариваете, а они неподвижно смотрят в другую сторону с таким видом,
дескать, плевать мы на вас хотели.

Жермен конец... Она больше никогда не будет заваливаться на спину для
мужчин... Она легла на нее в последний раз и уже никогда не встанет.

Я закрываю ее глаза, потому что нет ничего более гнетущего, чем взгляд
мертвеца. Вас рассматривает враг живых.

Поднимаюсь... Мне остается только позвонить Робьеру. Теперь я могу
сообщить ему достаточно сведений, чтобы он довел расследование до конца...

Все понятно: Югетт и ее "барсик" сговорились с Францем Шинцером и парнем
в круглой шляпе, чтобы совместно использовать рогоносца Ван Борена... Это
они его убили... А потом...

Я перестаю размышлять, остановившись на первой ступеньке... Наверху
лестницы стоит толстый лысый тип с недобрым взглядом, угрожающий мне пушкой.
Я собираюсь схватить свой шпалер, но он останавливает меня коротким словом:

- Nein!

Я не знаю немецкого, но понимаю, что он хотел сказать, и моя рука
останавливается. Он держит палец на спусковом крючке и, если судить по
предыдущим случаям, должен обладать необыкновенной ловкостью в отправлении
своих современников в мир, называемый лучшим.

Он спускается. Следом за ним идет Югетт, немножко бледненькая и с менее
глупым, чем обычно, взглядом...

Я отступаю в погреб.

- Это он...- говорит Югетт. Франц неприятно улыбается.

- Злишком льюбопитний,- говорит он мне, приближаясь с наставленным
пистолетом крупного калибра.

Он массивный, как башня Сен-Жак. Настоящий бульдозер.

Я пытаюсь заговорить, но слова застревают у меня в глотке.

- У меня такая работа, что приходится быть любопытным,- выговариваю я.

Он делает едва заметный жест, еще больше приближающий ко мне его шпалер.

- Это лючший легарств от льюбопитств! Значала "бум", а бодом тишьина!

Ситуация так натянута, что, если бы она закрыла глаз, ей бы пришлось
открыть что-то другое.

Югетт не выдерживает.

- Стреляйте!- вопит она.- Да стреляйте же! Надо кончать!

- Ферно!- соглашается лысый.

Он держит пушку у бедра, как делают профессионалы.

Прощайте, друзья, посадите на кладбище иву, как писал Мюссе.

Водитель, в небытие, пожалуйста!

Я закрываю глаза, чтобы лучше насладиться путешествием.

Глава 20

Гремит выстрел. Его звук отдается от стоящих в подвале бочек. Это все
равно что ударить по клавишам органа, нажав на педаль громкости.

Я ожидаю смерти, но крик агонии, следующий за выстрелом - да что я!
совпадающий с ним,- издает кто-то другой, а не я. Я спешу открыть моргалы, и
что же вижу на лестнице, как раз за милашкой Ван Борен? Типа с двухцветными
глазами.

Он держит в руке пушку, дымящуюся, как свежевываленный экскремент, и
смотрит на Франца, катающегося в пыли с маслиной в котелке.

Немцу хана. После нескольких конвульсивных вздрагиваний обезглавленной
курицы все его мясо замирает... Этот погреб начинает напоминать фамильный
склеп.

Югетт Ван Борен кусает себе запястье, чтобы не закричать, и рыдает без
слез, бедняжка...

Она в полушаге от нервного припадка, но парень, отметеливший меня прошлой
ночью, спускается на три ступеньки и сует ей три плюхи в морду. От силы
ударов Югетт пролетает остаток лестницы и падает на труп толстого фрица.

Я поднимаю ее за крылышко и, чтобы не отстать, тоже влепляю несколько
тумаков.

Потом отпускаю ее, чтобы заняться парнем.

Этот чемпион по-прежнему спокоен. Он убирает свой пистолет и улыбается
мне.

- Кажется, я подоспел вовремя,- говорит он.

- Я еще никогда не видел, чтобы кто-нибудь подоспел более вовремя,-
соглашаюсь я.

И все. Мы только смотрим друг на друга, как две статуэтки с фарфоровыми
глазами.

Он чувствует, что это напряжение не может продолжаться вечно, и
использует классический, но всегда безотказно действующий прием: протягивает
мне свой портсигар.

- Не обижаетесь за ту ночь?- спрашивает он меня. Я беру одну сигарету.

- Я был бы очень неблагодарным, если бы стал обижаться после вашего
сегодняшнего вмешательства в мою пользу...

Он кивает.

- Кто вы?- спрашиваю я.