Чтение 21–й страницы книги ~Сан-Антонио в Шотландии~

- Соседи еще помнят эту старую скрягу, которую служанка катала в кресле
на колесиках по приморским бульварам. Кажется, у нее была трость, и когда
она злилась, то била ею служанку через плечо. Людей это возмущало.

Я не жалею, что приехал. Ловлю сладкий акцент коллеги, и мои мысли
начинают проясняться.

- А потом?- подгоняю его я.

- Потом к ней приехала девушка. Ее племянница, бедная сиротка. И знаете,
что выкинула старуха?

- Нет.

- Уволила служанку. Она приютила у себя племянницу, чтобы сэкономить на
жалованье. Вот жлобина! Теперь уже бедняжечка вела хозяйство и катала
кресло. Ее тетка бить не решалась, зато постоянно изводила жалобами,
унижала, оскорбляла... Люди говорят, у девочки постоянно были слезы на
глазах. Да, совсем забыл. Ее имя Синтия. Не очень католическое, но все равно
красивое...

Я даю ему доесть суп, выпить очередной стаканчик розового и куснуть
натертую чесноком баранью ножку. Дыхание моего коллеги вызывает в памяти
окрестности дешевого ресторана в обеденное время.

Мадам Фернейбранка, у которой сердце большое, как гостиничная перина, и
чувствительное, как ноги почтальона, который надел слишком маленькие носки,
плачет в свою тарелку.

Как это печально: юная золотоволосая девушка толкает кресло-каталку
противной старухи, похожей на злую колдунью. Есть от чего сжаться сердцу
южанки.

- Дальше?- подгоняю я.

- Ну, девчонка стала красивой девушкой с округлостями, как у капота
"ланчии".

- О, Казимир!- возмущается мадам Фернейбранка, шокированная смелостью
сравнения, а может, и из зависти, потому что ее собственные молочные пакеты
похожи на спущенные пляжные матрасы.

Фернейбранка игриво смеется.

- А потом в один прекрасный день мамаша Мак-Геррел улетела к себе на
родину. Кажется, ее племянник погиб в Африке и ей пришлось заняться делами.

Довольно короткое молчание.

- Как это грустно,- заключает хозяйка дома.

- Отлично, Ферней,- говорю я,- вы сделали полный обзор положения. А
теперь, если не возражаете, перейдем к деталям...

- Может быть, лучше перейти к бараньей ноге?- шутит он.

- Одно другому не мешает. Мадам, ваш рыбный суп просто божествен. Она
воркует:

- О, господин комиссар, мне очень приятно. Довольная, она подает такое
ароматное блюдо, что у меня сводит кишки.

- Какие детали?- возвращается мой коллега к нашим баранам (точнее,
овцам).

- С кем старуха общалась в Ницце?

- Ни с кем, кроме своего врача.

- Вы узнали имя и адрес этого эскулапа? Он достает бумажник и вынимает
листок бумаги, покрытый заметками

-Доктор Гратфиг, улица Гра-дю-Бид...

- Зато Синтия должна была иметь кучу знакомых. Она наверняка училась,
имела товарищей, общалась с торговцами.

- Не особо. Когда она приехала, ей было четырнадцать лет. Вместо того
чтобы отдать девочку в лицей, старуха записала ее на заочные курсы, чтобы
обучение оставалось английским. У Синтии была тяжелая жизнь: служанка,
сиделка, да еще и учеба в одиночку. Она общалась только с местными
коммерсантами.

Вот все, что мне может сообщить Фернейбранка. Это немало. Теперь я лучше
разбираюсь в пружинах дела.

- Скажите, Казимир, Мак-Геррелы по-прежнему владеют своим домом?

- Да, по-прежнему.

- Они его сдали?

- Нет, стоит закрытый.

- Для скупердяев это означает потерю неплохого источника доходов, а?

- Да, верно.

Мы заканчиваем ужин, разговаривая совсем о другом. Казимир мне
рассказывает последний марсельский анекдот. Я знаю его уже лет двадцать, но
смеюсь, чтобы доставить ему удовольствие. Чтобы не остаться в долгу, я
рассказываю ему анекдот про голубого, который пришел к психиатру. Он его не
понимает, но, чтобы доставить мне удовольствие, ухохатывается. Мы прикончили
три бутылки розового и пребываем в легкой эйфории, когда я вдруг заявляю:

- Ну ладно, пора за работу! Фернейбранка хлопает себя по ляжкам:

-Ха-ха! Очень смешно. На такие хохмы способны только парижане.

Поскольку я встаю из-за стола с совершенно серьезным видом, он перестает
смеяться.

- Вы куда?

- К Мак-Геррелам, мой добрый друг.

- Но...

- Да?

- Я же вам сказал, что там уже два года никто не живет!

- Ну и хорошо, значит, путь свободен.

- Как вы собираетесь войти в дом?

- Вообще-то через дверь, если замок не очень сложный. Пауза.

- Хотите пойти со мной9

- Но... Но...

Он смотрит на свою жену, на пустую бутылку и на мое обаятельное
улыбающееся лицо. Мои методы его ошарашивают.

- В такое время!

- На юге я предпочитаю работать в ночной прохладе. Пойдемте со мной,
коллега Всю ответственность я беру на себя.

Он следует за мной

Большой дом покрашен охрой, но очень давно, и на фасаде заметны следы
струй дождя Балконы заржавели, сад запущен. Только две пальмы сохраняют дому
вид летней резиденции

По моей просьбе Ферней заехал в комиссариат за отмычкой. Ворота мы
открываем без труда.

- Слушайте, Сан-Антонио,- шепчет Ферней, которому явно не по себе, пока
мы идем по аллее,- то, что мы делаем, незаконно.

- Зачем же тогда быть представителем закона, если не иметь возможности
хоть изредка нарушать его?- возражаю я.

Пока до него доходит, мы тоже доходим - до крыльца. Несколько попыток, и
дверь открывается. Нам в нос бьет запах плесени и нежилого помещения.

- Попытаемся найти рубильник,- говорю.

- А вы хотите включить свет?- беспокоится Фернейбранка.

- Владельцы находятся за две тысячи километров отсюда, так что меня
удивит, если они увидят свет...

Освещая себе путь фонариком, я иду в кладовку, нахожу рубильник, поднимаю
рычаг. Вспыхивает свет.

Довольно удручающее зрелище. Обои отслоились, потолки в трещинах, лепные
украшения крошатся, повсюду паутина.

Мы осматриваем комнаты одну за другой. Прямо замок Дрыхнущей Красотки.
Кресла под чехлами, кровати и столы накрыты покрывалами. В этом есть что-то
похоронное...

- Эге,- шепчет мой друг,- хорошенький кошмарчик, а?

- Да, неплохой,- соглашаюсь я. Мы обходим оба этажа, открывая все двери,
включая те, что от шкафов, и те, что ведут в туалеты.

- Скажите,- вдруг спрашивает Казимир,- а что конкретно вы ищете?

- Не знаю,- серьезно -отвечаю я,- именно поэтому обыск так увлекателен.

Мы спускаемся в погреб. Классическое подвальное помещение: котел системы
отопления, винный погреб, чулан. Котел полностью проржавел, угля почти не
осталось. В винном погребе мы находим только пустые бутылки и ящики. В
чулане хранятся садовые инструменты, такие же ржавые, как котел.

Фернейбранка недоволен. Он собирался поиграть с приятелями в белот, а
вместо этого приходится торчать в заброшенной вилле, пропахшей плесенью.
Знаменитый столичный коллега начинает действовать ему на нервы.

- Не очень-то мы продвинулись,- усмехается он. В тот момент, когда он
усталым голосом произносит эти пророческие слова, между моих ног пробегает
крыса, да так быстро, что я не успеваю шарахнуть ее каблуком.

- Поганая тварь! - ворчит мой коллега.- Но откуда она вылезла?

- Отсюда.

Я показываю на дыру в полу погреба. Странно, крысиная нора находится не в
стене, а в самой середине цементного пола. Я беру какой-то прут, валяющийся
рядом, и сую его в дыру. Прут опускается вертикально на добрый метр, прежде
чем остановиться.

Я поворачиваюсь к Фернею. Король анисовки уже не смеется. Он смущен.

- Что это значит?- спрашивает он.

- Сейчас увидим.

Я копаюсь в инструментах и нахожу лом. Вставляю его конец в крысиную нору
и с силой нажимаю. Под моим ботинком громко хрустит цемент.

- Вы ничего не замечаете, Казимир?- спрашивай) я знаменитого полицейского
Лазурного берега.

- Замечаю,- отвечает он.- В некоторых местах цемент отличается от
остального.

Он со вздохом берет мотыгу и помогает мне рыть. Через пять минут мы
снимаем пиджаки, через десять закатываем рукава, через пятнадцать начинаем
плевать на ладони, а через двадцать снимаем цементную корку толщиной
сантиметров в тридцать. Расширить дыру уже проще. Этот слой цемента клали
люди, имевшие весьма слабые представления о строительном деле. Слишком много
песка. Когда бьешь по цементу, он крошится или отлетает кусками. Мы снимаем
больше квадратного метра. С нас льет пот, будто мы только что из сауны.

- Отличное средство для пищеварения!- брюзжит Фернейбранка.