тут десять камней - вот накладная, - Шелехес подвинул Левицкому вощеную
бумагу, удостоверявшую количество камней и их каратность, - но мы с
Николаем Макаровичем расходимся в оценке бриллиантов. Назовите,
пожалуйста, вашу сумму.
была по меньшей мере странной: и Шелехес и Пожамчи славились своим
фантастическим знанием камней не только в России, но и в Британии, и
Голландии, и Франции.
были прекрасные, чистые, с голубым высверком, видно, южноафриканские, от
буров. Он рассеянно пересчитал мизинцем камушки и удивился: бриллиантов
было двенадцать. Он не поверил себе, пересчитал камни еще раз. Сомнения
быть не могло - вместо десяти, указанных в накладной, на красном сафьяне
лежало двенадцать бриллиантов. Эти два лишних камня, сразу же - несколько
даже автоматически, независимо от своей бескорыстно-честной щепетильности
- прикинул Левицкий, стоили не менее семи тысяч золотом.
большевики, поэтому он снял трубку телефона и позвонил в отдел оценки
бриллиантов:
сейчас я к вам забегу, что вы, товарищ Левицкий!
родственничек или то, о чем он поначалу даже испугался подумать, - правда.
Шелехес пришел к нему через минуту, рассыпал бриллианты по столу,
пересчитал, отложил в сторону два, самых крупных.
посмотрел ему в глаза и добавил: - А извозчик вас уже дожидается, вы ж
просили вызвать пролетку... Я вас заодно и провожу.
коробочку и, опустив в карман, довел Левицкого до выхода, подсадил в
пролетку и тогда, словно бы пожимая руку при прощании, насильно всунул в
потную, холодную ладонь Левицкого два ледяных камушка...
противный, мелкий, леденящий душу. Потом, убедившись, что за ним никто не
следит, он успокоился, и тоска овладела им. "Проклятые большевики, - думал
он, - я всегда был честен, и все знали, что я честен, а они довели меня до
того, что я стал преступником". Возле Серпуховки он отпустил извозчика и
долго бродил по замоскворецким, милым его сердцу переулкам, ныне
запустелым, тихим, затаившимся. Он не заметил, как вышел к грязному берегу
пересохшей Яузы возле Каменного моста.
он, - никто ничего не узнает, а если Шелехес попробует шантажировать -
заявлю в милицию. Хотя нет... Это уже будет слишком - не только взяточник,
но и доносчик. Я никогда не посмею донести - он и это учел".
особняка на Дмитровке - там жил старик Кропотов, патриарх московских
ювелиров, трижды дававший в долг Левицкому: первый раз, когда Евгений
Евгеньевич уезжал со своей содержанкой Ингой Азариной в Биарриц, второй
раз, когда выдавал дочь замуж, и третий раз, за неделю перед переворотом,
когда совершал купчую на дачу в Кунцеве.
свое, как он говорил, зало, усадил в кресло, долго расспрашивал про
здоровье, вспоминал пропажу юсуповского изумрудного ожерелья, утер слезу,
рассказывая о добрых причудах графини Воронцовой, а потом, без всякого
видимого перехода, только чуть понизив голос, сказал:
золотишком вот тут, - и он протянул Левицкому бумажник, - товар с вами?
Или надо куда подъехать?
Напился он в тот вечер до остекленения, взял девочку - маленький
огрызочек, под гимназисточку работала, промучился с ней до утра в каком-то
холодном пустом подвале на Палихе и домой вернулся уже под утро,
протрезвев от дурного предчувствия: ему казалось, что там ждет засада. Но
засады не было. Заплаканная жена сидела с топором в руках: она с детства
боялась грабителей...
ввести контролеров в суть дела?
лучше...
стоит", - немедленно отметил про себя Шелехес), закурил, не предложив
сигареты собеседнику, и сказал:
будете передавать мне - и не здесь, конечно, а возле Третьяковской
галереи, в последний вторник.
ежемесячно доставать три тысячи - меня не интересует. Провалитесь - в
ваших интересах обо всем молчать, - экспертизу, видимо, мне придется
проводить, и я буду определять вашу работу как порядочную, избыточно
честную, либо как невольно халатную, либо, - Левицкий поднял палец, - как
преступную, корыстную...
Кропотов станет говорить то, что прикажу ему я, - он деньги-то мои вам
передавал, Евгений Евгеньевич... И не мешайте мне, когда я стану водить
контролеров. И будьте со мной в их присутствии строги, но обязательно
уважительны...
не в силах сдвинуться с места: слишком уж оскорбителен был и тон Шелехеса,
и его слова, а сам он, тайный советник и кавалер, беспомощен и открыт для
удара в любое время - отныне и навсегда.
пожали им руки. Пропуская Козловскую вперед, Шелехес заметил:
внимательно посмотрела на Шелехеса и ответила:
бытность секретарем Курского губкома, от голодного туберкулеза... А я
бриллианты сортировал...
задержалась на пороге:
слаба память на лица...
глубинно и таинственно - при неярком свете электрических ламп, и Шелехес -
помимо своей воли - понизил голос:
реальная стоимость практически не может быть определена. Камни, по-моему,
привезены в семнадцатом веке и не иначе как из Индии.
от ее спокойного голоса, от того, что она так рассеянно смотрела на камни,
растерялся:
все в целости. Раньше коробочки делались на заказ в Бельгии, подбирались
соответствующие оттенки сафьяна - особого, ворсистого, не ранящего
камни...
гидом.
рассыпая перед ними монеты, портсигары, кольца, брелоки, часы. Сам Пожамчи
золота не любил, считал его тяжелым и неинтересным, откровенно купеческим,
без той внутренней тайны, которая была сокрыта в каждом камне.
рассыпая перед ними диковинные богатства.
шагавший вразвалку, чуть косолапо.
международный... На черном рынке этот портсигар больших денег стоит, но я
с черным никогда связан не был, не знаю, а ежели перевести на
международный, то долларов девятьсот выньте и не грешите, - ответил
Пожамчи.
вделаны...