Могут возразить: а как же драки в парламенте? Я нашел для себя объяснение этому кажущемуся парадоксу. Политика, вернее - видимые ее проявления (истинная политика свершается в тиши скромных кабинетов руководителей концернов), в Японии стала профессией, "отчужденной" от норм и правил поведения общества. Они, "видимые политики", уподобляются лицедеям; у тех тоже есть сверхзадача вызывать эмоции у зрителей. Популярность художника определяется тем, как он может влиять на сдержанных, дисциплинированных, собранных, традиционно воспитанных людей.
Семья - это открытая карта; здесь все известно каждому. Отец - бог, мать его пророк, а дети - их паства. Детям с младенчества объясняют, что мир составлен из разных людей, из разных, далеко не всегда приятных "иллюзий". Чтобы не разбить себе лоб в зрелости, надо сызмальства подчинить себя добровольной дисциплине - только тогда обычная неприятность не станет крушением, а встреча с дурным человеком - трагедией...
Самое ужасное - это когда человек, оказавшийся на морозе без варежек, обращает неудовольствие на своего спутника. Если его спутником оказывается жена или отец, они могут простить, да и то прощения такого рода отнюдь не безграничны. А если спутник - чужой человек? Конфликт возможен лишь в том случае, если все мирные пути разрешения противоречий исчерпаны. Впрочем, вряд ли можно считать, что мирные пути исчерпаны, - добро бесконечно, если только к добру стремиться искренне, а не декларативно.
Проблема, стоящая сейчас перед нами, в век возросших человеческих общений (сколько раз на дню мы встречаемся с людьми по работе? с каждым ли мы вежливо поздоровались? не обидели ли мы человека, когда не заметили его приветствие в коридоре редакции?), особенно остро, - и чем дальше, тем больше будет обращать нас к "дисциплине поведения". Японцы " этой проблеме подготовлены более других наций. Так, во всяком случае, мне показалось, пока я был там.
Я прилетел в Сидней в 11 часов утра, а вылетел из Сингапура накануне вечером. В аэропорту - билет у меня был до Канберры - перелистал все справочники, пытаясь найти хоть одно советское учреждение в Сиднее. Увы, таких учреждений в городе нет. Зато в аэропорту существует постоянная "комната прессы". Великое это дело - коллеги. Я представился. Репортеры, которые дежурят здесь, сказали, что можно связаться с поляками: у них есть консульство в Сиднее.
- Однако, - добавили ребята, - целесообразнее вам позвонить в газету коммунистов, они подскажут, не приехал ли кто-нибудь из советских в Сидней из нашей столицы.
Я позвонил в редакцию газеты компартии "Трибюн". Главный редактор Алек Робертсон прогрохотал в трубку:
- Какая обида! Час назад от меня ушел корреспондент "Правды" Олег Скалкин! Он живет во "Флорида кар мотеле", попробуй позвонить туда!
Олег Скалкин - мой товарищ, он тоже из племени востоковедов. Он кончил индийский факультет, я - афганский. Позвонил во "Флорида кар мотель".
- Мистер Скалкин расплатился за номер, он уже уехал в Канберру.
- Давно?
- Минут пятнадцать.
- Может быть, он еще на улице? Грузит багаж?
- У мистера Скалкина никогда не бывает багажа, только маленький портфель. Он уехал, очень сожалею...
На ближайшем же самолете я вылетел к Канберру, Лёту до столицы минут тридцать пять. Летел вместе с лондонскими музыкантами из оркестра Барнбойма. Славные ребята; сразу нашли общих знакомых - Светланов, Безродный, Малинин. Престиж советского искусства за рубежом необыкновенно высок.
...Канберра - особая столица, самая особая из всех столиц, которые я видел: маленькие домики в тенистых аллеях, вдоль улиц летают какие-то диковинные птицы, голоса у них неожиданные, то резкие, а то нежные, певучие... Сейчас здесь май, - начало осени. Деревья желтые. Небо высокое, грустное, осеннее, а холмы вокруг австралийской столицы похожи на Архипо-Осиповские, кавказские.
Был принят послом, Иваном Ивановичем Таракановым. Радушный и широкий человек, прошедший? всю войну, он в оценках нетороплив, но предельно точен.
Рассказал ему о плане поездки по местам Миклухо-Маклая.
- Будет новая книга?
- Да уж постараюсь.
- Рассказы? Повесть? Сценарий?
- Заранее сказать невозможно. Я давно хожу вокруг темы Миклухо-Маклая.
- Это интересно, очень интересно. И нужно - в плане культурного взаимоузнавания.
Посол пригласил меня вечером на прием, который устраивает в своей резиденции.
- Вы встретитесь с сенаторами и парламентариями, - сказал посол, - они подскажут вам много интересного по Новой Гвинее и Папуа.
Действительно, беседа в резиденции посла с сенаторами О'Бирном и Джордесом от Брисбейна, с членами парламента Джеймсом Бердом и Артуром Коллуэлом от Мельбурна была весьма полезной для понимания ситуации.
- Если мы уйдем сейчас из Папуа и Новой Гвинеи, - говорили мои собеседники, - туда немедленно придут японцы. Мы не боимся Мао, ибо он пока что не обладает экономическим могуществом. А Япония сильна, ей нужны свои рынки, и они могут быстро завоевать симпатии вождей племен. Японцы могут дать им автомобиль, мотоцикл, рефрижератор и кинокамеру. При этом учтите, что определенные круги в Штатах настойчиво советуют именно Японии занять главенствующее положение в Юго-Восточной Азии. Так что мы, и только мы, должны до конца подготовить папуасов к полной независимости.
(Естественно, с этой точкой зрения я согласиться не мог: не надо "готовить" народ к независимости, надо народу независимость дать.)
Когда речь пошла о том, с кем мне стоит повидаться "в подопечных территориях", австралийские собеседники дали ряд советов:
- В Папуа и Новой Гвинее вам придется привыкать к новому языку, к так называемому "пиджен инглиш", - это ломаный английский с примесями китайского и малайского. "Пиджен" - это производное от понятия "пижон", - пошутил один из собеседников. - Так что будьте пижоном, иначе ничего не поймете. Более всего вам придется, вероятно, общаться с представителями племени моту, чаще их называют "полис моту". Их язык самый распространенный в Новой Гвинее, нечто вроде суахили. Племя малочисленное, но связей у них много, "полис моту" их называют потому, что "моту", как правило, работали полицейскими в порту Мо-росби. Интересно вам будет встретиться с представителями племени талаи. Великолепные рыболовы, они в свое время учились этой профессии на "Бисмарке", когда он туда заходил. Их лидер - интересный человек, Толеман. Там китайская колония; вероятно, вас будет интересовать китайская колония в Папуа и Новой Гвинее, - с улыбкой заметил мой собеседник. - Имейте в виду, господин Толеман любит председателя Мао. Но человек он интересный, учитель, член местной Ассамблеи - туземного парламента; конечно, вам с ним надо бы встретиться. Наиболее сильная организация - националисты, руководимые Тони Валтасом. Интересно вам повидать и спикера Ассамблеи Джона Кайса. Ему пятьдесят лет, мать у него папуаска, а отец француз, причем мистер Кайс считает себя потомком герцога Ги-за, сосланного французами на Папуа в конце прошлого века. Вероятно, для того, чтобы составить точное представление о сегодняшней ситуации на островах, не очень-то отличной от времени Маклая, вам целесообразно повстречаться с "плантаторской партией". Она, в противовес националистам, называется "Ол пиплз парти" - "Всенародная партия". Шеф этой партии австралиец-плантатор Мак Киннон. Черная фигура, скорее даже коричневая. Это правда, и лучше, если вы узнаете эту правду от нас.
- За ваше путешествие! - Рой Ачесон, шеф ТВ Канберры, поднял бокал. Желаю удачи!
- Спасибо, - ответил я. - По-моему, путешествие уже началось - с вашей помощью.
- Вам может по-настоящему помочь библиотекарь Берг, - продолжались напутствия. - Он известный просветитель на острове, чистый человек. Не бойтесь миссионеров, не относитесь к ним с предубеждением. Их там около трех тысяч, они из Англии, Германии, Австралии. Это лютеране, славные люди. Если вам удастся попасть, - впрочем, я не знаю, - заметил один из моих новых знакомых, - позволит ли это министерство заморских территорий, - на Бугенвил, обязательно посмотрите медные горы возле города Киетта. Подсчитано, что там около миллиарда тонн меди. Разрабатывает медь английская компания. Впервые проведен опыт: восемьдесят процентов администрации составляют англичане, двадцать процентов - папуасы. Крупнейший филиал этой компании находится в Гонконге, а что происходит в Гонконге, всегда покрыто тайной. Ну, а хозяин этой компании мистер Ротшильд.
Утром выехал на машине в Сидней - забронировать место в самолете, идущем в Порт-Моросби; встретиться с редактором "Трибюн" Алеком Робертсоном; найти внука Миклухо-Маклая, который работает в радиотелевизионной компании "ABC"; повстречаться со специалистами "островной проблемы".
Интересна дорога из Канберры в Сидней - прямая, великолепная, широкая, она идет сквозь громадноростые, мачтовые леса, а в этих густо-синих лесах летают розовые попугаи, а над болотами - косяки уток и гусей. Поражает, правда, огромное количество сожженного леса. Лесные пожары - бич Австралии... Сначала эти гигантские синие леса казались мне похожими на наши, русские. Только потом, когда мы остановили машину и сели на обочину (подорожники - как на Пахре), чтобы съесть по бутерброду, я почувствовал какой-то особый аромат.
- Чем это здесь так здорово пахнет? - спросил я моего товарища.
- Лесом. Это же эвкалиптовые леса.
Действительно, лес от Канберры до Сиднея эвкалиптовый. Золото вокруг шоссе, зеленое золото.
Поразительна разница в климате: всего двести миль - в Канберре холодно, а в Сиднее все пляжи полны купающимися. Здесь теплее, чем в столице, на восемь градусов.
В Сиднее я остановился во "Флорида кар мотеле" - прелестная маленькая, недорогая гостиница. Отправился на пароме в Аквариум. Это главная примечательность Сиднея. В громадном аквариуме живут акулы. Можно наблюдать, как к этим страшным гигантским рыбищам спускается человек в акваланге и кормит их из рук.
Пошел на пляж, песчаный, пустынный. Разделся, поплыл. Вода тяжелая, соленая. Плыл я увлекшись, отфыркиваясь, и внезапно захолодел, стукнувшись лбом о железный прут. В ужасе я чуть не выпрыгнул из воды. Огляделся. Оказывается, я уперся в "железный занавес": пляж здесь отгорожен от океана огромными металлическими прутьями, чтобы акулы не поедали пловцов. Раньше это было здесь довольно часто.
Один мой австралийский приятель потом пошутил:
- Мы страна уникальная - только у нас премьеров поедают акулы...
Вечером был у Робертсонов. Небольшая квартирка на окраине Сиднея. Кухня и столовая - вместе. Алек Робертсон и его жена, тоже член ЦК КПА, Мавис готовили скромный ужин на маленькой электрической плите.
- Садись и рассказывай про Москву, - сказал Алек. - Сейчас Мавис дожарит мясо, она всегда запаздывает...
- Когда семья, - сказал я, - состоит сразу из двух членов ЦК, хочется сначала послушать вас.
- Ты счастливый человек, - улыбнулся Алек, - тебя пускают на Новую Гвинею. Никому из наших товарищей туда съездить не удалось - категорический запрет.
Позвонил Рой Ачесон, шеф радио и телевидения в Канберре, попросил дать интервью. Во время пятиминутной программы на ТВ говорили о моей поездке в Папуа и Новую Гвинею, о Миклухо-Маклае.
- Как долго вы намерены пробыть в Новой Гвинее?
- Неделю, дней десять.
- Знают ли в Советском Союзе о Миклухо-Маклае?
- Он один из самых известных путешественников.
- Вы убеждены, что попадете на Новую Гвинею?
- Странный вопрос, - мне ведь выдана австралийская виза.
- О'кэй, мистер Семенов, желаем вам интересного путешествия!
Один из австралийских друзей рассказал мне занятную историю. Каин, вождь той деревни, где жил Миклухо-Маклай, смог дать своим детям образование. Его внучка написала книгу о Миклухо-Маклае. Она написала, что в их деревне одного из мальчиков обязательно называют Миклухо-Маклай, в знак уважения к памяти великого русского гуманиста. Еще одна интересная деталь: одну из деревень возле Маданга Миклухо-Маклай назвал "Шопенгауэр", другую - "Вагнер". В свое время это пытались приписать немцам, но это сделал Миклухо-Маклай: "Вагнер" в знак сугубой почтительности к великому немецкому композитору, а "Шопенгауэр" - с юмором, ибо его философию наш великий ученый не принимал.
Интересно также и то, что народ Гвинеи звал Миклухо-Маклая "человеком с луны", ибо он был белым, спокойным и очень добрым.
Беседовал с сиднейскими и мельбурнскими журналистами. Говорили о хиппи - в Сиднее их очень много. Они спят на улицах, едят на улицах, любят друг друга на улицах. Австралийские собеседники выдвинули интересную концепцию: хиппи, которые отрицают всякую организацию, на самом деле уже состоявшаяся всемирная организация. У этой организации пока что нет лидера, но он может появиться в нужный момент и в нужном месте.
(На сиднейских пляжах по песку и траве, среди людей ходят голуби и чайки. Чайки берут хлеб из рук - они здесь ручные.)
- ...После телевизионного интервью ко мне в номер звонили разные люди. И внук Миклухо-Маклая - Пол Маклай. Он сам нашел меня. И профессор Лейкок из университета. Позвонила и миссис Нестор - милая Мария Михайловна Нестеренко; она живет на окраине Сиднея, на Варвик-стрит, в Стаыморе. Ее судьба интересна. Семья Нестеренко приехала сюда в 1913 году, потому что брат, Анатолий Михайлович Степанов, революционер-большевик, бежал из сибирской ссылки в Австралию. Он-то и вызвал сюда семью.
Приехали они в Брисбейн. На пристани их встречал высокий красивый мужчина, который представился Томом. Фамилия у Тома была русская - Сергеев. Это был товарищ Артем, замечательный ленинец-революционер. Он встретил перепуганных, голодных эмигрантов из России, сказал родителям, что Анатолий сейчас на железной дороге, занят, поэтому не мог приехать.
- Я сам вас отвезу на Кенгуру-Пойнт, - сказал Артем.
"Кенгуру-Пойнт" - так называли в то время иммиграционный оффис. (Когда первые европейцы увидели это диковинное животное и спрашивали перепуганных аборигенов: "Что это такое?" - те отвечали: "Кен гуру" - "Не понимаю". С тех пор это животное стало называться "не понимаю" - "кенгуру".)
В "Кенгуру-Пойнт" было много эмигрантов. Два сорта русских эмигрантов приезжали в Австралию: те, которые бежали от царского самодержавия, и те, кто приехал за длинным рублем.
- "Политики", - рассказывает Мария Михайловна, - жили особой жизнью. Давали свои концерты; у нас были свои собрания, праздники. Душой "русских австралийцев" был Артем, человек нежный, иначе его и не определишь. Он жил сначала у нас, а потом поселился рядом с нашим домом, вместе с Гордоном Брауном. Гордон тоже рабочий, после стал членом парламента. Они умели и работать, и поднимать рабочих на демонстрацию. Умели они и шутить. Как-то, помню, взяли у нас простыни, сшили из них балахоны и ночью играли в привидения... Потом Артем переселился за город. Подруга Тома была немкой, звали ее Минни. У нее была дочка Лили, не совсем здоровая, и Артем был с ней особенно нежен. Артем, работая, умудрялся помогать всем русским в Австралии. Он выступал и как переводчик - ходил с нашими неграмотными старухами и стариками и к врачу, и в полицию; он был настоящим интеллигентом, он никогда не стеснялся помочь неграмотным, растолковать им, объясниться вместо них с гогочущими чиновниками, которые тогда издевательски смотрели на наших людей.
У нас на чердаке Артем оборудовал типографию подпольной газеты "Девятый вал". Я помню, что кроме брата и Артема приходил еще товарищ Иордан. Вышло тогда всего два или три номера газеты. Потом, говорят, эта газета выходила в Брисбейне, там осело особенно много русских.
Артем тогда жил в местечке Купес-плейн. Это маленькая ферма, там для девочки было лучше, чем в городе. У него была лошадка, он на ней ездил на станцию. Сначала-то они жили в палатке - он, Минни и дочь, потом уже построили хижину, мы ему все помогали. Артем был сезонным рабочим на бойне. Тогда была безработица, устроиться на постоянную работу было невозможно. Иногда он приходил к нам переночевать, - если поздно кончал работать и не мог добраться к себе. Я помню, как он организовал манифестацию в 1914 году против войны. Главными организаторами был он, его австралийский друг Джимми Куинтон и Гордон Браун. Я помню, как они себя приковали цепями к дереву, чтобы полиция не могла их прогнать с площади. За это, между прочим, их потом и посадили.
В 1919 году в Австралию приехал Петр Симонов, представитель из Москвы. Он поселился в Монт-Морган, на железной дороге. Вместе с Петром Симоновым приехали Уткин и Зузенко. Зузенко огромный, семи футов роста, басистый. Они приехали, повстречались с нашими людьми, поспрошали, кто хочет возвратиться домой. Многие захотели, но власти им запретили выезд. Тогда люди решили устроить воскресный марш. Полиция разрешила устроить такой марш, но без красного знамени. Вот и пошли - русские впереди, австралийские рабочие сзади. Полиция сопровождала их на лошадях. Зузенко все-таки поднял красный флаг над головой. Разогнала их тогда полиция, крепко людей побили. (Я была взбалмошной девчонкой. Помню, как-то сказала Артему, что не хочу быть большевичкой, хочу быть анархо-синдикалисткой. Артем посмеялся: "Ты сначала школу-то заверши, анархо-синдикалистка!")
Когда кончился тот марш, мы вернулись домой. Вдруг прибежал Зузенко, закричал: "Закрывайте окна, идет полиция!" Мы закрыли окна, двери. Несколько десятков полицейских пришли в наш район, стали врываться в дома. Раздался выстрел. Кто стрелял, до сих пор неизвестно. Однако назавтра газеты написали, что это стреляли большевики из дома Степановых. Из-за этого меня лишили права учиться. Арестовали Зузенко, Рязанова и Розенберга. Потом, впрочем, их выслали из Австралии.
Я слыхала, что Зузенко был впоследствии капитаном на пароходе, который курсировал между Ленинградом и Лондоном.
Когда брат Анатолий уехал в Советский Союз (они уехали вместе с Артемом), мы тронулись следом за ними на родину. Мама, правда, осталась в Сиднее, она болела. Приехали мы в Харбин, оттуда через всю Сибирь в Москву. Ехали три месяца. Было лето, поэтому не завшивели - купались во всех речках. Поезд пройдет километров сорок и станет, а мы - купаться. Приехали в понедельник, в тот день в катастрофе погиб брат Анатолий, я осталась одна и вернулась к маме в Австралию.
Мой младший брат Костик видел Ленина. Я не помню сейчас, где это было - то ли в "Метрополе", то ли он был у Артема в Кремле. Вошел Ленин, погладил Костика по голове, пошутил: "Молодой австралиец..." А Костик плакал - он не мог решить арифметическую задачу: "Вы купили в лавке семь фунтов говядины, три отдали соседям, а оставшееся разделили на восемь частей". "Я не понимаю, плакал Костик, - что такое говядина?"
...Мария Михайловна смотрит на меня с нежностью, угощает домашним печеньем. Домик у нее стереотипный, комнаты маленькие, кухонька крохотная, туалет на улице - туда нужно идти через огородик (совсем как в маленькой деревеньке!). На огороде она сажает редиску, морковь, немножечко картофеля пенсия-то крохотная. Подрабатывает: приезжают наши делегации - устраивается переводчиком. Когда спрашивает о Москве, глаза ее увлажняются, и делается мне мучительно жаль эту одинокую маленькую женщину в такой далекой Австралии, где люди, как я был убежден в детском саду, ходят "вниз головами"...
Завтра утром вылет в Порт-Моросби. Багажа у меня нет, - сумочка с рубашкой, носками, мылом, пленкой и диктофоном. Придется терпеть и на Новой Гвинее "безгалстучного и бородатого, словно Че, красного писателя", как писали здесь в газетах.
Остаток дня провел за городом - укатили в "Африкэн Лайон Сафари". Неподалеку от естественных водопадов, в ста километрах от Сиднея, организовано сафари. Вас пускают на машине ("Только не вздумайте открывать стекла!") за высокую решетку, и вы ездите по аллеям; иногда останавливаетесь, не можете двигаться - на асфальте лежат львы и едят мясо. Их здесь много, машин они не боятся, подпускают не то что на метры - на сантиметры; подъезжайте и фотографируйте на здоровье усатых, добромордых, очень спокойных и снисходительных царей природы.
Самойлова Елена
Андреев Николай
Белов Вольф
Куликов Роман
Лукин Евгений
Ибсен Генрик