- Этот палец есть в нашей картотеке?
- Нет.
- Слава богу.
- Я запросил "Интерпол".
- Прекрасно... Пусть ищут... Дальше?
- Я нашел там же еще след, ботинок сорок пятого размера... Отправил химикам... Они полагают, что обувь итальянская... Ответят определенно завтра поутру...
- Дальше?
- Ну, а что дальше? Дальше кто-то спустился по веревке это научились хорошо делать после итальянских фильмов о мафии... Форточка в номере Грацио была открыта... Жахнули бедолагу, свертели бесшумную насадку и бросили револьверчик поближе к койке, возле которой он лежал...
- Дальше?
- Дальше химики ищут след от веревки с чердака. Что-то нашли, исследуют.
- А что тебе может дать исследование веревки?
- Многое, Профессионалы возят свои, отечественные. Выйдем на страну, уже зацепка.
- А что? Вполне. Опросил всех в отеле?
- Конечно. Папиньон передал мне допросы семнадцати служащих... Никто никого не видел... Я затребовал карточки всех, проживавших и проживающих в отеле поныне... Изучаем...
- Когда получишь информацию?
- Ее уже обрабатывают, шеф. Думаю, завтра к вечеру будут исчерпывающие данные.
- Считаешь, что в нашем деле можно получить исчерпывающие данные? Завидный оптимизм. Дальше?
- Дальше хуже. Допустим, палец, ткань веревки, следы от ботинок и все такое прочее приводят нас в никуда. Как же нам в таком случае выяснить личность человека, посетившего Грацио вполне легально, через дверь?
- Не знаю.
- Я знаю, что войти мог только хорошо знакомый Грацио человек. Логично?
- Вполне.
- Таких здесь трое.
- Кто они?
- Сюда накануне прилета Грацио приехал Бланко; из Амстердама прискакал Уфер; и, наконец, мне только что стало известно, тут появился сосед Грацио по замку в Палермо, брат Дона Баллоне, сеньор Аурелио, вполне серьезный старичок из высшего круга мафиози.
- Ну и?..
- С Бланко я говорил, но на него жмут. За Уфером и Аурелио смотрю.
- Итак, если позволишь, я подытожу, Соломон... В номере "Континенталя" погиб Леопольдо Грацио... Никаких следов насилия, на ковре валяется пистолет, никто не слыхал выстрела, никто не видел человека, который направлялся в апартамент покойного... Вопрос был бы решенным, если бы на рукояти пистолета мы обнаружили пальцы нашего бедолаги. Когда ты пришел в номер, там до тебя уже находились директор, шеф охраны, портье, метрдотель, который привез каталку с завтраком, горничная и полицейский, что дежурит возле отеля. Я задаю себе вопрос: а если один из этих людей схватил - в ужасе, без злого умысла - пистолет, потом испугался, что обнаружат его следы, вытер рукоять полотенцем и положил на место? Такое допустимо?
Шор прищурился, рассеянно глянул на Матэна, полез за сигаретами, достал мятую пачку "голуаз", закурил и, стремительно глянув на комиссара еще раз, ответил:
- Вообще-то если...
- Что "если"?
- Если очень хочется считать это дело самоубийством, то...
- Ты полагаешь, я подталкиваю тебя именно к такой точке зрения? Соломон, что с тобою? Ты выдвигаешь свою версию, но и я имею право на свою.
- Пресса берет в оборот не тебя, а меня, Луи.
- Так было всегда, так будет и впредь, пока ты не сменишь меня в этом кресле, а на твое место не сядет Папиньон... Но я отнюдь не отвергаю твою версию. Имей в виду, я на твоей стороне, куда бы ты ни повернул дело... Как всегда, я стану прикрывать тебя. Копай, Соломон.
Через два часа, после мимолетной встречи с комиссаром Матэном в кафе, Джон Хоф нацелил резидентуру ЦРУ на то, чтобы журналисты, состоящие на связи со службой, побеседовали с работниками "Континенталя".
Подразделение, отвечавшее за выполнение специальных мероприятий, получило задание организовать такого человека в "Континентале", который вспомнит, что не далее, как три дня назад, примерно за день до самоубийства Грацио, вызывали мастера по профилактике электропроводок на чердаках, в подвальных и складских помещениях; приходил мужчина средних лет, очень крупного телосложения что-то около пяти часов пополудни; приглашение мастера было вызвано тем, что шли дожди, ужасная погода, что-то случилось с климатом, эти американцы и русские наверняка доведут мир до нового потопа с их космическими безрассудствами; мастер был из какой-то конторы, надо вспомнить, вероятно, где-то в бумагах есть телефон или соответствующая запись; нет, в день гибели Грацио этого человека в отеле не было, мы внимательно следим за всеми, кто входит в наш отель...
Через три часа, после соответствующей шифрограммы Хофа в Лэнгли, Майкл Вэлш отправил указание римской резидентуре ЦРУ предпринять все возможное, чтобы подействовать на соответствующих людей в кабинете и добиться отправки телеграммы в Берн с официальным запросом по поводу обстоятельств гибели итальянского гражданина Леопольдо Грацио; поскольку письмо должно исходить от секретной службы, то, естественно, на этот запрос должна ответить секретная служба Швейцарии. А отвечать на письмо, не затребовав в криминальной полиции все документы, допросы, заключения экспертов, невозможно.
Правдолюбцы - это хорошо, но Шор решил поиграть в это дело слишком уж серьезно. Не время.
Впрочем, осталась еще надежда на завтрашний контакт с Шором тех, кому резидентура в Берне верит безоговорочно.
37
РЕТРОСПЕКТИВА V (месяц тому назад, 83-го)
Прием был устроен на английском газоне перед новым домом Дигона в Сарагоса де Вилья; пальмы подсвечивали лампами дневного света, и ночь поэтому казалась нереальной, пожалуй, слишком уж черно-белой, как у режиссеров первых фильмов раннего итальянского неореализма.
Дигон, как всегда, был в своем скромном черном костюме; он позволял себе только одну роскошь - шофер покупал ему невероятно дорогие туфли, невесомые, лайковые, в шикарнейшем магазине Нью-Йорка. Как и всякий состоявшийся человек, Дигон не придавал значения одежде, любил старые, привычные вещи; впрочем, в молодости, как и все ему подобные, рвавшиеся вверх, он заказывал себе изысканные костюмы, покупал самые большие машины, ибо человек, стремящийся состояться, должен уметь пускать пыль в глаза; чем меньше реальных денег, тем больше должно быть показного богатства; только купив три дома, более тысячи акров земли, богатой нефтью, завязав - через третьи страны - надежные связи с банками Саудовской Аравии, он перестал обращать внимание на внешнее, "жениховское", как шутил позднее, и стал, наоборот, играть в скромность; поначалу переигрывал, она выглядела ненатуральной. По прошествии лет, особенно после сорок пятого года, получив доступ в Западную Германию через концерн Дорнброка, он жил понятием дела - агрессивного, всепожирающего, беспощадного; всякое - со стороны проявление богатства казалось ему теперь смешным и нелепым.
...Когда посол Никльберг подвел его к министру обороны, когда они обменялись прощупывающим, настороженным рукопожатием, кряжистый майор Лопес отчеканил:
- Наша революция против роскоши, но этот дом отмечен печатью достоинства; праздник не режет глаз излишествами, столь угодными сильным вашего мира; рад чести засвидетельствовать свое уважение, мистер Дигон, и выразить надежду, что вы не только поправите здоровье в благодатном климате Гариваса, но и поразмыслите на досуге, какую помощь можно оказать республике, развивающейся ныне столь динамично.
Возле майора стоял высокий холодноглазый полковник, начальник генерального штаба Диас, близкий друг премьер-министра; Дигон сразу вспомнил то, что говорил ему о Диасе Майкл Вэлш, когда они встретились на конспиративной квартире ЦРУ в Нью- Йорке, поэтому Дигон чопорно поклонился майору и ответил:
- Хотя я, не скрою, являюсь противником любой революции, кроме американской, но тем не менее, господин Лопес, меня воодушевляет динамика вашего развития и то чувство стабильности, которое я здесь ощущаю... Не вижу поэтому оснований для того, чтобы хоть в какой-то мере бойкотировать деятельность вашего министра финансов... Думаю, коллеги по наблюдательному совету нашего концерна поддержат мое предложение пойти навстречу вашим предложениям...
- Ну что ж, - сухо усмехнулся майор Лопес, - если они поддержат вас и ссудят нас займом, республика позволит им жить здесь, на берегу, как они того захотят... В роскоши так в роскоши...
Дигон пожевал губами.
- В какой-то книжке, мне сдается, переводной, я прочитал любопытный анекдот о моем юном друге Дэйве Рокфеллере... Будто бы он вспомнил, что в одной из соседних с вами стран его дед купил пару миль хорошего пляжа и дворец восемнадцатого века... Дэйв отправил туда несколько своих помощников - цент любит счет, с него начинается доллар...
Лопес резко заметил:
- Две мили нашего побережья меряют не центом, мистер Дигон, а миллионом...
- Для Рокфеллера миллион и есть цент, - улыбнулся Дигон. - Так вот, его люди прибыли на двух вертолетах, увидели причудливый замок, пальмы на песчаном берегу, банановые рощи, вызвали управляющего и сказали: "Через неделю сюда прилетит большой босс. Поэтому, пожалуйста, снесите этот помпезный замок, мы пришлем строителей, и они сделают небольшой двухэтажный коттедж с хорошим бассейном, бомбоубежищем и радиоцентром; босс не любит пальм, надо засадить два километра крымской сосной. Песок следует посыпать красной галькой Средиземноморья, это мы доставим на самолетах... Теперь так, - продолжил самый доверенный помощник Рокфеллера, - какое созвездие появляется над домом, если сесть на пляже, опереться руками о землю и задрать голову?" Управляющий ответил, недоумевая: "Мне кажется, Южный Крест или что-то в этом роде". А помощник, посмотрев в свою записную книжку, отрезал: "Нет, он не любит это созвездие, пожалуйста, сделайте так, чтобы над головой у него был Козерог, мы уплатим любые деньги..." Через неделю прилетел Дэйв, вышел из своего сверхмощного вертолета - в поношенных белых джинсах, стоптанных кедах марки "пума" и стираной фланелевой рубашке, - прошелся по берегу океана, усыпанного красной средиземноморской галькой, глубоко вдохнул сухой сосновый воздух, какой бывает, наверно, только в Крыму, сел, задрал голову, спросил управляющего, какая звезда загорается здесь в полночь, выслушал ответ, что тут появится Козерог, вздохнул горестно и направился в свой небольшой двухэтажный коттедж, бросив на ходу: "Какая благодать, боже ты мой! Жить бы здесь и думать о вечности... Кому нужны эти проклятые деньги?! А мы их все делаем и делаем... Для чего?!"
Начальник генерального штаба Диас рассмеялся; посол Никльберг взял его под руку и увлек к столику, на котором стояли бутылки с легким розовым вином, привезенным с юга Франции; полковник Диас понял" что его ловко понудили оставить, своего министра с глазу на глаз с Дигоном; он не хотел этого, однако не вырываться же.
Взяв майора Лопеса под руку, Дигон заговорил быстро, но не частя, так, чтобы каждое слово было литым:
- Если вы сможете взять власть и я буду осведомлен о точной дате, когда это произойдет, вы станете самым богатым человеком Латинской Америки, ибо я знаю биржу, цены на бобы какао и понимаю силу армии. Пусть в Нью-Йорк перебежит ваш человек, пусть он станет изменником - через него и его цепь я смогу координировать все наши шаги в будущем.
Дигон почувствовал, как закаменела рука майора, нажал:
- Детали обговорит ваш друг Луис, вы же верите ему, не так ли? Мне нужен определенный ответ, причем сейчас, здесь, иначе я продам это бунгало и считайте, что нашего разговора в природе не было.
- Когда бы вам хотелось видеть здесь перемены?
- Через пять месяцев. Я жду ответа, потому что времени у нас в обрез, дольше оставаться одним - значит, навлечь на вас подозрения...
- Хорошо, я обговорю детали с Луисом.
- Тогда я пускаю в дело на бирже для начала миллионов сто, чтобы повалить цену на какао-бобы. Я должен быть уверен, что, когда к власти придете вы, ваша цена будет ниже, я выброшу на рынок скупленные акции, а вы на этом получите не менее двадцати пяти миллионов. О'кэй?
Плечо Лопеса расслабилось, мышцы правой руки сделались дряблыми, и, усмехнувшись чему-то, он ответил:
- О'кэй.
- Скажите Луису, куда перевести первый взнос, - закончил Дигон и, отпустив руку Лопеса, заторопился к полковнику Диасу и послу Никльбергу, начав на ходу еще рассказывать им смешную историю про скаредность Моргана-младшего.
Рассказывая, Дигон только два раза мельком глянул на ладную фигуру министра обороны, который сухо разговаривал с военным атташе США; отдал должное манере этого майора конспирировать, точно выстраивать линию поведения с разными представителями разных концепций северного соседа. "Чего-чего, а концепций у нас хоть отбавляй", - успел подумать Дигон, переходя к завершающей, самой смешной части своей новеллы; у него был набор такого рода новелл, проверенных в его особом бюро "психологических разработок"; он заранее знал, о чем говорить с азиатами, европейцами, латиноамериканцами; был утвержден также и набор рекомендаций для бесед на приемах, в самолетах, накануне заключения сделки, при первом зондаже, после того, как партнер сломлен, во время острого душевного криза у человека, принужденного во имя интересов концерна - преступить черту закона; впрочем, Дигон никогда не следовал рекомендациям слепо: заметив неловкость в беседе с контрагентом, магнат тут же ломал схему, которую ему заранее готовили помощники, и легко шел на экспромт. В данном случае, однако, он отдал должное Бэйзилу, Маку и Кроми, которые исследовали майора Лопеса последние три недели самым тщательным образом; поначалу Дигон возражал против той жесткой схемы, которую предложил его штаб; парни настаивали на своей правоте; Дигон уступал нехотя: "Вы предлагаете говорить с ним так, будто он прагматичный ирландец из Бостона или быстрый нью-йоркский еврей, принявший англиканство еще в прошлом веке! Но ведь он испанец! Может впасть в амбицию - и делу конец". Ему возражали: "Лопес - выпускник Вест-Пойнта, прожил среди наших "зеленых беретов" четыре года, он сделал ставку на премьера Санчеса, поняв, что к власти можно прийти только на гребне левого или хотя бы центристского движения; ничто иное не возможно на том континенте, где столь сильны антипатии к северному соседу; в бизнесе, в своем тайном бизнесе, он ведет себя, как прагматичный ирландец и быстрый нью-йоркский еврей одновременно, а конспирирует эту свою деятельность подобно супер-агенту ЦРУ. Он понимает, что мы знаем про него то, что нам надлежит знать, и поэтому хочет разговора скорого и предметного". - "А если фыркнет? - спросил тогда Дигон. - Возможность дела улетучится как дым, а мы на грани самого великого предприятия из тех, какие концерн проводил за последние годы. Обидно". - "Не фыркнет, - ответил Кроми. - Всю ответственность мы берем на себя. Лопес знает, что его заместитель по военно-воздушным силам пытается наладить контакты с государственным департаментом, он умеет считать возможности".
38
16.10.83 (23 часа 21 минута)
Сенатор Эдвардс прилетел в Гаривас на рейсе "Эр Франс" с частным визитом; от пресс-конференции отказался, хотя в аэропорту его ждали более сорока журналистов.
- Пока еще не о чем беседовать, друзья, - улыбнулся сенатор. - О том, какой вкус у манго, говорят после того, как его отведают.
Он приехал в отель "Шератон", принял душ, позвонил в Вашингтон; секретарь рассказала о последних новостях; потом поговорил с сыном, а уже после этого устроился возле телефона в мягком кресле, ожидая, когда с ним свяжется Санчес, - только ради этого он и оказался здесь.
Санчес позвонил, как об этом было заранее договорено, в полночь, сказал, что машина отправлена, можно спускаться, у выхода сенатора встретят.
Они увиделись через полчаса в загородной резиденции правительства, на берегу океана.
Знакомство Эдвардса и Санчеса, однако, началось не сегодня, а четыре года назад, когда молодой выпускник Боннского университета Санчес, возвращаясь на родину, сделал остановку в Вашингтоне. Он позвонил в сенат, в секретариат Эдвардса, представился и попросил о встрече. Эдвардс, загруженный делами сверх меры, вряд ли выбрал бы время для безвестного Мигеля Санчеса, но накануне во всех газетах Штатов были опубликованы сообщения о том, что гаривасский диктатор расстрелял двенадцать профессоров, обратившихся с призывом о либерализации режима и проведении муниципальных выборов.