Совершенно секретно
12 марта 1946 года
Представляется возможным считать, что в стране Вашего пребывания скрываются такие нацистские военные преступники, как Борман, Мюллер, Эйхман, Менгеле и Барбье.
Необходимость их выявления, захвата и выдачи в руки правосудия предполагает возможность подхода ко всем тем нацистам, которые смогли легализоваться, получить здесь право политического убежища или же временный вид на жительство.
С самого начала Вашей работы в этом направлении следует указать подчиненным со всей прямотой, что в настоящее время работа по выявлению подступа к нацистским преступникам, внесенным в лист поиска в Нюрнберге, ни в коем случае не означает санкции на привлечение немцев-эмигрантов с нацистским прошлым в ряды агентуры. Они могут быть использованы лишь в качестве источников информации, которая позволит выйти на тех, кто обязан быть арестован согласно санкции, выданной Международным трибуналом.
Однако не следует исключать возможность получения через эти источники текущей оперативной информации, связанной с теми вопросами, которые могут представлять интерес для безопасности Соединенных Штатов и их союзников.
Конкретные вопросы должны решаться с учетом обстановки.
Роберт Макайр».
Пол Роумэн тщательно изучил текст, несколько недоуменно выписал на отдельные листочки бумаги ряд фраз, прочитал их, — в отрыве от всех остальных, — еще раз и отправил в Вашингтон шифротелеграмму следующего содержания:
4
«Государственный департамент,
Роберту Макайру
Строго секретно
1. Следует ли вести работу по изучению немецких эмигрантов с нацистским прошлым в том смысле, не являются ли и они военными преступниками, подлежащими суду?
2. В случае, если выяснится, что тот или иной эмигрант, не внесенный до настоящего времени в список главных преступников, на самом деле им является, укрывшись от возмездия под чужой фамилией, следует ли немедленно ставить об этом в известность Международный трибунал, или же сначала необходимо сообщить вновь открывшиеся обстоятельства Отделу разведки государственного департамента?
3. Как следует понимать фразу: «не следует исключать возможность получения через эти источники оперативной текущей информации»? В Испании вполне легально живут и работают нацисты, стоящие весьма близко к Франко, стоит лишь упомянуть группенфюрера Дегреля, являвшегося во время войны «вождем» валлонского подразделения СС, здесь совершенно свободно вращается в свете фюрер Хорватии Анте Павелич; всем известно, что Франко по-прежнему благоволит к князю Багратиони Мухаранскому, утвержденному Гитлером на пост нового «царя великого Грузинского княжества», не говоря уже о целом ряде военных, банкиров и дипломатов третьего рейха, информацию на которых я отправил в телеграммах 2102-45 и 479-46. Понятно, их оперативная информация будет тенденциозной, направленной против тех основополагающих принципов, которые были зафиксированы в документах, принятых конференциями в Ялте и Потсдаме.
4. Как следует понимать термин «союзники Соединенных Штатов»? Относятся ли по-прежнему к числу «союзников» Франция и Италия — в свете выступления сэра Уинстона? Можно ли и поныне считать нашими союзниками правительства России, Польши, Югославии и Албании?
Прошу прислать соответствующие разъяснения, которые позволят совершенно определенно и недвусмысленно сориентировать моих сотрудников.
Исполняющий должность резидента
Пол Роумэн».
Прочитав телеграмму, Макайр снова вспомнил Пола, его горькую историю, отнесся к его позиции со снисходительным пониманием; в конечном счете жизнь будет неполной, если исключить из нее идеалистов, преданных той идее, которая ярко осветила их жизнь в прошлом; во всяком случае, их информация всегда отличается добросовестностью, а тот перекос в прошлое, который, совершенно очевидно, будет в ней присутствовать, вполне поддается корректировке на основании изучения документов, которые так или иначе стекаются ото всех других служб сюда в Вашингтон и расшифровываются в том отделе, который составлен из людей, подобранных ныне со всей тщательностью, — абсолютные единомышленники, качественно новая команда.
Однако, взявшись за ответ Роумэну, он понял, что составить его далеко не просто, ибо вопросы исполняющего должность резидента предполагали полнейшую ясность; Роумэн из тех, кто не удовлетворится зыбкими формулировками; понятно, он предан идеям Рузвельта, но убирать его из Мадрида на основании одного лишь этого факта нецелесообразно потому, что он занимал весьма незначительный пост и был лишен права на самостоятельные решения, а его героическое прошлое было надежной гарантией уважительного к нему отношения со стороны тех, кто так или иначе принимал участие в битве против коричневого чудовища.
Чем дольше Макайр размышлял о создавшейся ситуации, тем сложнее она вырисовывалась; более всего он опасался связей своих сотрудников с людьми прессы; в случае увольнения есть возможность начать скандал, да и не всем в мире журналистов нравился новый курс Трумэна.
Да, конечно, продолжал размышлять Макайр, этот самый Роумэн незначительная фигура в системе департамента, однако в силу своего положения он допущен к материалам совершенно секретного характера, анализируя которые можно составить совершенно явную картину постепенной корректировки внешнеполитического курса правительства. Поэтому, прежде чем отвечать Мадриду, Макайр обратился к своим друзьям с просьбой проверить связи «великолепного парня, весьма содержательного человека, серьезного разведчика, героя борьбы против нацизма» в единственном смысле, — нет ли у него дружества с теми, у кого длинный язык, который, в довершение ко всему, не крепко держится за зубами.
Ответ, который пришел через две недели, насторожил Макайра, потому что из него следовало, что Пол Роумэн не только поддерживал дружеские связи с миром прессы (с братьями Олсопами, Липпманом, Солсбери, Стивенсом, Уитни), не только и поныне дружит с бывшим сотрудником ОСС Грегори Спарком, уволенным из системы в связи с подозрением в левых настроениях, но и действительно был учеником марксистского профессора.
Когда Макайр во время очередного ланча встретился с Даллесом (он специально вступил в клуб братьев для того, чтобы встречи были оправданны и не вызывали вопросов у завистников и открытых противников могущественной семьи) и рассказал ему о случившемся, Аллен ответил не сразу, довольно долго попыхивал своей трубкой, изредка взбрасывал на собеседника цепко изучающий взгляд («будь проклята моя обожаемая профессия, — говаривал он, — и ее закон: „если хочешь верить, никому не верь“), потом, положив трубку на стол, рядом с чашечкой крепко заваренного жасминового чая, сказал:
— Зря паникуете, Боб. Этот Роумэн, сколько я его помню, отменный парень. Попросите-ка его составить справку на всех тех нацистов, которых он вытоптал в Испании. Покажете ее мне, может, что подскажу, все-таки я держу в голове тысячи немецких имен, — а там и решим, как поступать. Ответьте ему, что развернутые рекомендации будут даны после изучения всех, кого он полагает возможным считать источником информации и тех, общение с которыми может нанести урон, — он тронул себя пальцем в грудь, — престижу этой страны.
…Когда Роумэн прислал такого рода справку, Даллес забрал ее на ночь, сделал фотокопию и запросил — по известным одному ему каналам — генерала Гелена по поводу всех упоминавшихся Роумэном имен, предупредив, что эта работа должна быть проведена в обстановке исключительной секретности и что никто из его, Гелена, американских контактов об этом не должен знать — ни при каких обстоятельствах.
В ответе, который подготовил Гелен, были даны установочные данные на семнадцать человек, упоминавшихся Роумэном; в числе прочего сообщалось, что «доктор Брунн» на самом деле является работником разведки Шелленберга, известным под фамилией «Бользен», однако есть все основания предполагать, что это псевдоним; настоящее имя Бользена-Брунна выясняется.
Даллес поблагодарил Гелена, попросил его составить еще более расширенную справку на заинтересовавших его доктора Золлера, Кемпа и Брунна-Бользена, встретился с Макайром, порекомендовал ему, как лучше составить ответ Роумэну, и перевел разговор на последние фильмы, пришедшие в Штаты из Франции:
— Там грядет что-то качественно новое, поверьте моему чутью. Окажется ли Голливуд способным сказать свое слово в новой обстановке, вот что меня занимает…
Потом он смешно прокомментировал последний бейсбольный матч между «буйволами» и «техасцами», уверенно назвал будущего чемпиона, посоветовал Макайру есть по утрам тертую редьку с оливковым маслом, заметив, что это делает печень бастионом здоровья, и, попрощавшись, уехал к себе в Нью-Йорк, условившись о следующей встрече через неделю на премьере «Петрушки» великого Стравинского…
5
«Полу Роумэну,
исполняющему должность резидента в Испании
Строго секретно
Поскольку Ваша телеграмма с просьбой о разъяснении моей депеши 3209-46 предполагает развернутый ответ, просил бы Вас взять в разработку упоминавшихся Вами Зоммера, Кемпа и Брунна. Советовал бы в первую очередь сосредоточить внимание именно на «Брунне-Бользене».
После того как Вы сообщите о том, как прошел контакт с Брунном-Бользеном, мы проанализируем Ваше сообщение и с готовностью выслушаем Ваши предложения на будущее.
Видимо, только такая дружеская работа, которая должна определять отношения между резидентурами и центром, позволит Вам понять то, что пока еще не понято, а нам даст возможность скорректировать наши рекомендации по отношению к специфическим условиям, существующим в Испании.
Макайр».
Такого рода телеграмма, записанная Макайром со слов Даллеса, была построена на том тотальном недоверии, которым обязана следовать новая разведывательная служба страны: Даллес знал, что делал, потому что в свое время обратился к Гелену с личной просьбой — опять-таки минуя все официальные каналы — наладить наблюдение за связями резидентов «рузвельтовской команды»; предложение Макайра начать контакт с Брунном-Бользеном предполагало действие, а ни в чем разведчик так не проявляется, как именно в действии, он весь виден на просвет, словно голенький, бери — не хочу!
Не знал Макайр и того, что Даллес уже договорился с директором ФБР Гувером о начале работы по всем тем резидентам, которые продолжали следовать «старому курсу». Однако он хорошо запомнил замечание Даллеса, проброшенное вскользь: «если вдруг Гувер заинтересуется Роумэном, защищайте его корректно, сдержанно, я помогу сделать так, чтобы о вашей позиции узнали в государственном департаменте: там не любят ФБР и ценят тех, кто не боится защищать своих».
…Однако, комбинируя и играя, затевая сложные интриги, подставляя Макайра Гуверу, сталкивая лбами государственный департамент и службы Мюнхена, Даллес не знал, что и Гелен вел свою партию, и не собирался «изучать» Кемпа, как и многих других в разных странах мира, поскольку тот был резидентом «организации» генерала в Испании, пользовался его абсолютным доверием и безграничной поддержкой.
Не знал Даллес и того, что Гелен, ощутив его возможный интерес к Брунну-Бользену, дал Кемпу указание наладить наблюдение за этим человеком, поскольку, как писал он, следует ожидать подход к нему представителей соответствующих служб, а это «даст нам возможность пронаблюдать на деле, как работает американская разведка в третьих странах, а особенно в тех, где живет много изгнанников, не определивших себя в общественной жизни и по ею пору никак не использованных во благо будущего Германии».
Именно это указание Гелена и заставило Кемпа еще более внимательно присмотреться к Брунну-Бользену и обратиться в Мюнхен с просьбой собрать все возможные данные об «объекте», поскольку, писал он, можно предположить совершенно неожиданные повороты дела, если, конечно же, позволить себе роскошь довериться — на этой фазе — чувству, а не объективным данным…
Гелен прочитал сообщение Кемпа, заметил Мерку, что не следует так уж доверяться чувству, но посоветовал не упускать Брунна-Бользена из поля зрения, чем черт не шутит, когда господь спит…
6
«Эдгару Джону Гуверу,
Федеральное бюро расследований
Дорогой Учитель!
Вы даже не представляете, как мне был приятен Ваш звонок!
Должен признаться, что именно у Вас (я всегда помню о счастливых часах, проведенных вместе с Вами в работе против гитлеровских шпионов) я научился доброжелательности, которая отличает Ваше отношение к людям, вне зависимости от того, на какой ступени иерархической лестницы они стоят.
Никогда не забуду, как Вы ворчливо и весьма нелицеприятно отчитывали моего нынешнего босса Нелсона Рокфеллера и в то же время смиренно выслушивали упреки уборщицы, которая гневно бранила Вас за то, что после совещаний в зале остается так много табачного пепла на коврах…
Я взял с Вас пример и весьма жестко отстаиваю свои позиции в кабинете помощника государственного секретаря, но смиренно склоняю голову, когда девушки из машинного бюро бранят меня за то, что «заваливаю» их работой. Ничто не кажется мне столь отвратительным, как бестактность, да еще по отношению к тем, кто не может ответить тебе тем же. Мы порою слишком много говорим о верности идеалам демократии, но ведем себя, подобно римским патрициям, причем без достаточного к тому основания, — ни побед на полях битв нет за нами, ни поверженных в споре философов, ни покоренных женских сердец.
Теперь по делу. Интересующий вас Пол Роумэн, судя по отзывам людей, хорошо его знающих, является давним работником разведки.
Сейчас он исполняет обязанности резидента в нашем посольстве в Мадриде, причем исполняет их корректно и со знанием дела. Определенная эмоциональная неуравновешенность Роумэна объяснима тем, что ему пришлось побывать в нацистском заключении.
Меня несколько удивила Ваша заинтересованность в этом человеке, так как ФБР зря никем не интересуется.
Я понимаю, что дружба не дает права просить о чем-то таком, что может хоть в малейшей степени нанести ущерб тому делу, которому мы с Вами служим, однако я мог бы помочь в Вашем деле значительно более компетентно, сочти Вы допустимым более точно определить сферу Вашего интереса к Роумэну. Это бы позволило мне еще и еще раз посмотреть его личное дело, а также встретиться с теми коллегами, которые работали с ним бок о бок как в ту пору, когда он состоял в собственно ОСС, так и после того, как в мае сорок пятого был переведен в Отдел государственного департамента.
С самым глубоким уважением
Ваш Роберт Макайр».
7
«Роберту Макайру,
исполняющему должность начальника
Отдела разведки государственного
департамента США
Дорогой Боб!
Спасибо за Ваши добрые слова. Только правды ради должен отметить, что не такой уж я смелый, как Вы считаете, ибо я никогда не возражал ни президенту, ни министру юстиции, а — надо бы!
Что касается тех, кто стоит ниже вас, то их во сто крат больше, чем тех, кто стоит над нами, и они-то будут хранить о нас память и передавать ее потомкам. Будет обидно, если последующие поколения станут судить о нас по тем невоспитанным чиновникам, которые, увы, еще встречаются в коридорах власти. Вы правы, высшая суть демократии заключается не в том, как собачатся сенаторы перед микрофонами радиокомпании, набирая очки к будущим выборам, а в том именно, чтобы ненавязчиво и тактично воспитывать в народе — силою личного примера — уважение к тем, кто правит страной.
Поэтому продолжайте улыбчиво сносить ворчливую брань добрых девочек из машинного бюро, но все-таки не ссорьтесь с Нелсоном Рокфеллером.
Теперь по поводу Пола Роумэна.
У меня, понятно, не может не быть тех профессиональных секретов, которыми я не имею права делиться ни с кем, даже с таким славным человеком, каким считаю Вас. Однако в данном конкретном случае хочу сказать со всей откровенностью, что мне на стол попали документы, которые свидетельствуют об очень доверительной дружбе м-ра Роумэна с некими немецкими эмигрантами Брехтом и Эйслером, которые давно и прочно связали свои жизни с большевизмом.
Поэтому на данном этапе меня интересует лишь одно: ставил ли когда-либо м-р Роумэн в известность свое руководство о его не деловых (оперативных), но дружеских контактах с этими иностранцами?
Если «да», то вопрос будет закрыт, поскольку разведка предполагает «дружбу» с самым жестоким врагом. Если солдат побеждает в открытом бою, то разведчик — в трагически-закрытом, не видном постороннему глазу, а потому особенно неблагодарном.
Посняков Андрей
Никитин Юрий
Херберт Фрэнк
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Самойлова Елена