закрытыми глазами.
лешиной светло-серой рубашке, на левой стороне груди. Не зная, что делать,
Виктор еще раз позвал:
которого он застрелил на сретенском пустыре? Не рассказать, так они все
равно расколят его до жопы. В нынешнем-то его состоянии.
подъезде, и выбежал на волю. У входа встретилась старушка. Он сказал ей:
Староконюшенный, Сивцев Вражек. Задыхаясь, ворвался на Гоголевский
бульвар. По бульвару ходили люди, разговаривали, смеялись, суки. Он
посидел малость на краю длинной скамейки, чтобы отдышаться. Отдышался, и
по крутой лесенке взобрался к троллейбусной остановке у Дома художников.
Подкатил тридцать первый, и он влез в него.
угол задней площадки, где и простоял до Трубной, стараясь не смотреть на
по-вечернему беззаботных попутчиков, которых сейчас ненавидел.
последний в центре Москвы не кооперативный сортир. Как-то зимой Виктор
разговорился со здешней смотрительницей, и она рассказала ему об интригах
кооперативов, которые хотели устроить внутри роскошный кабинет с душевыми
кабинами для кавказцев с центрального рынка, а на крыше летнее кафе с
напитками. И как она, сторонница государственной собственности, сборола
этих нахалов. Господи, какие были времена!
пиццерии. По вечернему делу - очередь из молодых людей обоего пола. Он
прошел к началу очереди, и через головы первых кандидатов на пуск в землю
обетованную протянул руку к звонку.
явившийся на звонок швейцар, но, увидев Виктора, на мгновенье расширил
щель, из которой гавкнул, и Виктор нырнул внутрь. Очередь загудела, но
было поздно: швейцар уже лязгнул массивной металлической задвижкой.
заднего кармана брюк бутылку "Греми", протянул через стойку.
поглядывая то на публику в зале, то на экран телевизора, стоявшего на
Тамариной стойке. Веселились и в зале, и в телевизоре. Он пил, но пустота
внутри не заполнялась.
вяло распорядился он, допил остатки в стакане и протянул руку за казенной
уже стограммовой порцией. Он не закусывал, даже шоколадку нутро не
принимало, соком запивал, отвратительного коричневого цвета, гранатовым
соком.
держали ноги. Напугав непредсказуемыми па водителя на форсаже
поднимавшегося от Трубной "Жигуленка", он пересек проезжую часть и
остановился посреди бульвара. Твердо стоять он не мог, его мотало, но он
очень хотел стоять и предпринимал для этого нечеловеческие усилия,
беспрерывно перебирая ногами для сохранения равновесия. Редкие парочки по
широкой дуге обходили его.
зигзагом (слава богу, автомобилей не было), перешел на соседний тротуар,
обессилел, и его кинуло к стене морского ведомства. Стена поддержала его,
и он, прижавшись к ней спиной, некоторое время простоял неподвижно. Потом
сделалось все равно, и он, не отрываясь от шершавой опоры, сполз на
асфальт. Сел посвободней, закрыл глаза и освобожденно вытянул ноги.
Асфальт холодил задницу и прояснял мозги. Сидеть было хорошо. Но все
хорошее - кратко. Совсем рядом раздался разрывающий уши и душу резко
переливчатый милицейский свисток.
услышал визг тормозов и теплое дыхание автомобильного мотора.
почти на весу, а стоявший у милицейского фургона старший лейтенант
деловито открывал заднюю дверцу с маленьким зарешеченным окном.
Перспектива заночевать в вытрезвителе в покое и безопасности,
обеспечиваемой московской краснознаменной милицией, казалась ему теперь
наилучшим выходом.
Все тебе будет, алкоголик хренов, - объяснил старший лейтенант, наблюдая,
как двое штатских сноровисто запихивают Виктора в фургон.
с ночевкой постепенно подвели к сознательным ощущениям. Виктор приходил в
себя.
с ним штатских. Те не ответили - много чести алкоголикам отвечать.
Старший лейтенант снаружи открыл дверцу и приказал:
опомниться, выпрыгнул на асфальт и тут же схлопотал страшнейший удар под
дых.
тем, как гнуло Виктора. И добавил раздраженно, обращаясь к выскочившим
штатским: - Я же сказал: ведите!
поволокли в черный проем, протащили по неосвещенному коридору и,
предварительно поставив на ноги, ввели в небольшую уютную приемную,
обставленную хорошей мебелью. Следом за ними в приемной появился старший
лейтенант.
незаметную дверь.
стул. Продолжавшие стоять штатские как по команде, одновременно глянули на
него, но ничего не сказали.
Васильевич Гоголь пронзительно смотрел на пьяного Кузьминского с
противоположной стены.
гром с небес, учтивостью:
Федорова, который встретил его лучезарной улыбкой и располагающим
взглядом. Рядом с Димкой за длинным столом, покрытым бордовым сукном,
сидели отставной полковник Семен Афанасьевич, удачливый предприниматель
Эдвард Удоев и еще один гражданин. Они тоже смотрели на Виктора
приветливо. Председательское место за столом, стоящим перпендикулярно к
заседательскому, пустовало.
указал на стул в торце стола, на который должен был сесть Виктор.
Ошалевший окончательно Виктор послушно сел.
двоих из которых - Александра Третьего и Достоевского - Виктор узнал.
понял, но, поймав направление Викторова взгляда, сообщил снисходительно:
Посерьезнел лицом, положил руки на стол и обратился к сотоварищам:
высказался:
последнее время твои действия и поступки вольно или невольно нацелены на
рассекречивание организации и тем самым таят возможную угрозу нашему
великому делу. В таком случае охранный комитет, членов которого ты сейчас
видишь перед собой, как правило, принимает однозначное решение. Надеюсь,
тебе понятно, какое! Такое решение по твоему делу принято. Во исполнение
воли и чаяний предков, во имя будущего великой державы за свершение
преступных деяний, направленных на срыв наших замыслов в осуществлении
очищения отечества ты, Кузьминский Виктор Ильич, приговорен к высшей мере:
бесследному исчезновению.
продолжал сидеть, разглядывая бордовую скатерть. Скатерть виделась ему как
бы не в фокусе и слегка колыхалась. Он не хотел ничего понимать. Он устал,
страшным образом устал от всего.
покачивало.
возможным использованием объекта для целей нашей организации приведение
Лондон Джек
Сертаков Виталий
Каргалов Вадим
Херберт Фрэнк
Свержин Владимир
Акунин Борис