торопить события; пошутили не зло о высоком начальстве и готовность Филина
к вышучиванию министерского олимпа подчеркнула его расположение к Шпындро.
В данный момент! Игорь Иванович понимал: момент потому и момент, что не
длится вечно, и надо так все обставить, чтобы до его отбытия за рубеж
приязни не сменился противоположным; вывести отношения на высокий уровень
доверия - попотеешь, но удержать их на нем и того труднее, всякий
проходил, как после тесных уз, контактов запоем, начинает трескаться
монолит взаимности и тем глубже трещины, тем ветвистее, чем радужнее и
доверительнее сложились отношения до кризиса.
размял, вытряхнул крошки табака. Шпындро проникся: разговор долгий. -
Слушай, ты бабку эту в деле проверял?
говорить, сказанул Филин не без подтекста, не без двойного дна. Игорь
Иванович решил не трусить, кивнул с готовностью, мол, проверял, даже руки
развел - пользовался и не единожды.
к знахарке. А?.. Хотя и не такие, как мы не брезговали. А?.. Если прижмет,
выбирать не приходится, - и ошеломляя виртуозной тактикой мгновенного
переключения. - Значит говоришь не тянул фирмача? Не подсоблял классовому
врагу?
сытая кошка с мышью и отпустит, так, лапкой помотает и все. Даже
парировать колкость не сподобился, сразу видно - начальство крови не
жаждет, развлекается. Филин курил жадно, уверовав заранее, что
таинственная бабка перво-наперво пресечет курение и еще беспокоило
пунктирно, то вспыхнет, то отпустит: что ж Шпындро решил отделаться
единственно старухой без поддержки дачного строительства патрона? На
понижение... играть не годится. Филин, конечно, ничего не скажет, не
проявит нездоровый, так сказать с отблеском алчности, интерес, полагая,
что Шпындро и сам догадается: расположение расположением, а жизнь
диктует... От напора дурманящего дыма плыло перед глазами и дочери
привиделись обе, взбредет же в голову такая странность: арена цирковая,
Филин на четвереньках в жабо, будто собачка или обезьянка скачет по кругу,
а дочери в откровенных костюмах, заголив все, что можно, а пожалуй и
нельзя, расхаживают по бортику арены, щелкают кнутами здоровенными, будто
перед ними не согбенный папаша на склоне лет, а выездка горячих коней.
Кругова: хотел проверить, станет ли Шпындро топить соперника. Не
удержался, шельма, от шпилек, но топил по всем правилам чиновной магии: ни
единого дурного слова, все кругами, экивоками, недомолвками, закатыванием
глаз и упиранием взора в пол, мол, против товарища не хочу, но... Филин
любовался: до чего ж отшлифовали людей, как же так, вроде лучший друг
Кругову, ни одной откровенно злокачественной оценки и все же замордовал по
всем статьям.
никаких зацепок против, ведь посылают не за достоинства, а по случаю
оглупляющего проверяльщиков отсутствия недостатков, по гладкости анкетной,
по незапятнанности послужного списка Шпындро многих превосходил. Блюл себя
строго в стенах учреждения, все правила, даже из тех, что и осторожные
перестали соблюдать, все предписания душных лет, болотных и мглистых
исполнял истово, а ведь молодой, поражался Филин, мне и то нет-нет шибанет
в голову и хочется взбрыкнуть, а как же этот довел себя до такой
покорности, удручающей даже на вид. Конечно, управляемый человек ценен
руководству, однако, если б полная подчиненность нижестоящего, его
вековечное "не моги возразить" было наиценнейшим товаром в иерархиях,
тогда б рабовладельческий строй не знал равных по производительности, ан
нет, не вышло. Филин прикурил четвертую папиросу. Куда меня занесло?
Рабовладение! Хватил, братец!
всей жизни.
целиком в стенах присутствия, помечтали об отпускной поре, обмолвились о
рыбалках, кострах, палатках, лодочных моторах, и автомобильных прицепах,
перебрасывались словами долго и охотно, как бы заключив основополагающее в
их сложно сплетенных отношениях. Шпындро размяк под добрым взглядом Филина
и... не удержался.
антресольного хозяйства и мест общего пользования, дело хлопотное, может и
не затевать, если... - он, будто стряхнул многолетнюю напуганность, то
набегающую на лицо, то исчезающую вовсе, как разные цвета скачущие по
диковинной тропической рыбе, - когда ехать-то?
ехать. Шустрые вы. Х-м! - Снова туча дымная поплыла из края в край
кабинета: кто ж дачу мне продвинет, мил человек, кто ж раздобудет эти
чертовы пробойники или как их там, чтоб толковый фундамент подвести, а
вагонку для кухни где умыкнуть, уж и деньги на нее отложены. - Слушай, -
Филин встрепенулся, сейчас он обращался на ты, а случалось и на вы, и эта
чересполосица, на диво удобная, как бы сигнализировала об отношениях, о
котировке слушателя в миг беседы. Сейчас Шпындро котировался высоко. -
Слушай, у тебя нет ходов, чтоб вагонку достать?
совок из завальников-запасников жены, а всплыла вагонка: теперь размышляй
и тут образ скупо улыбающегося Мордасова подоспел на помощь. Колодец все
мог достать и не раз доказывал это; и еще почему-то Шпындро рассудил, раз
станция под боком у Мордасова, разгрузки-перегрузки, должна водиться
вагонка, это же не задник гастронома на центральной улице, где кроме
батона колбасы да закатанного в баночную жесть дефицита ни чем не
разживешься. Станция пахла вагонкой или Шпындро ничего не смыслил в жизни.
Вагонка! Ишь какой поворот. Игорь Иванович прижался к стене, передние
ножки стула задрались, чиновник размышлял явно и натужно: пусть знает,
боров, не так просто даже в дебрях мысленных нащупать путь к вагонке, а не
то что отгрузить ее, смолисто попахивающую в прелести свежеструганного
дерева.
тактично дает Шпындро соредоточиться, поскрести по донышку памяти, авось и
проклюнется вагонка; а Игорь Иванович, выйдя мысленно на Мордасова, сразу
понял: он! через него вагонка и приплывает, и сейчас прикидывал, что
сегодняшние переговоры отзвенят ему немалой благодарностью купца,
изобретательного на подношения и не скупого.
поря отвечать, время вышло, вагонку не обойдешь, не зря Филин напрямую
увязал деревяшки с отъездом, утешало только, что сама по себе штука это не
слишком дорогая, главное разжиться вагонкой и даже, если платить выпадет
Шпындро, что ж оно и кстати: гардероб для совок плюс оплаченная вагонка,
как раз и погасят выданные Филиным предъпоездочные векселя.
знаю город будет, я знаю саду цвесть, когда такие люди на белом или на
этом - не припомнишь - свете есть". Какие люди!
Шпындро вышел, посмотрел сквозь секретаря и досада изжелтила его лицо: к
чему готовься? к вылазке в субботу? к доставанию вагонки? к долго желанной
поездке туда? или ко всему вместе готовься, потому что командировка за
границу не есть нечто изолированное от потока жизни, а как раз и
проявляется суммой самых разных деяний, совершенных в прошлом, творящихся
в настоящем и призывно подмигивающих из будущего, когда с заморскими
дарами возвращаешься к любезному очагу.
из-за этой субботней затеи не удалось поспать всласть. Шпындро прикидывал
как одеться: обычно по-рабочему или позволить себе некоторую выходную
вольность, скажем пренебречь галстуком, а то и курткой воспользоваться.
спальней и туалетом, бескровные лица их выражали одно: пятничное гульбище
затянулось, выпотрошило, вывернуло наизнанку.
подтвердил, что спускается вниз. Об одежде не думал, натянул, что попалось
под руку, подцепил сумку - бутыли с закручивающимися пробками под святую
воду, как наставил Шпындро со слов Мордасова.
не приезжай, бабка занемогла, отложим... до лучших времен.
задрожали, шея затряслась. Еще бы, только что подтвердил все Филину и нате
- отбой.
- и остальное, как сговорились. Не за так же! - Швырнул трубку. - Сволочь!
Вымогатель! На его бабке можно воду возить, подгадал под обрез, учитывает,
сучий потрох, мне деться некуда. - Подхватил с вешалки автомобильные
перчатки, пакет с подношениями Мордасову, прикинул, - принеси зажигалку,
ту тонюсенькую пьезо, черт с ним, добавлю, сейчас никак нельзя всю игру
развалить.
тем, чтоб сегодня на обеде одарить Крупнякова, если будет красиво
ухаживать.
себя.