Чтение 201–й страницы книги ~Граф Монте-Кристо~

мел грозный голос паши.

Моя мать припала лицом к щели между досками; перед моими глазами слу-
чайно оказалось отверстие, и я заглянула в него.

"Что нужно вам?" - говорил мой отец людям, которые держали бумагу с
золотыми буквами.

"Мы хотим сообщить тебе волю его величества, - сказал один из них. -
Ты видишь этот фирман?"

"Да, вижу", - сказал мой отец.

"Так прочти; он требует твоей головы".

Мой отец ответил раскатом хохота, более страшным, чем всякая угроза.
Он все еще смеялся, спуская курки двух своих пистолетов. Грянули два
выстрела, и два человека упали мертвыми.

Паликары, лежавшие ничком вокруг моего отца, вскочили и открыли
огонь; комната наполнилась грохотом, пламенем и дымом.

В тот же миг и с другой стороны началась пальба, и пули начали проби-
вать доски рядом с нами.

О, как прекрасен, как величествен был визирь Али-Тебелин, мой отец,
среди пуль, с кривой саблей в руке, с лицом, почерневшим от пороха! Как
перед ним бежали враги!

"Селим! Селим! - кричал он. - Хранитель огня, исполни свой долг!"

"Селим мертв, - ответил чей-то голос, как будто исходивший со дна
убежища, - а ты, господин мой Али, ты погиб!"

В тот же миг раздался глухой залп, и пол вокруг моего отца разлетелся
на куски.

Чодоары стреляли сквозь пол. Три или четыре паликара упали, сраженные
выстрелами снизу, и тела их были изрешечены пулями.

Мой отец зарычал, вцепился пальцами в пробоины от пуль и вырвал из
пола целую доску.

Но тут из этого отверстия грянуло двадцать выстрелов, и огонь, выры-
ваясь, словно из кратера вулкана, охватил обивку стен и пожрал ее.

Среди этого ужасающего шума, среди этих страшных криков два самых
громких выстрела, два самых раздирающих крика заставили меня похолодеть
от ужаса. Эти два выстрела смертельно ранили моего отца, и это он дважды
закричал так страшно.

И все же он остался стоять, схватившись за окно. Моя мать изо всех
сил дергала дверь, чтобы вбежать и умереть вместе с ним, но дверь была
заперта изнутри.

Вокруг него корчились в предсмертных судорогах паликары; двое или
трое из них, не раненые или раненные легко, выскочили в окна.

И в это время треснул весь пол, разбиваемый ударами снизу. Мой отец
упал на одно колено; в тот же миг протянулось двадцать рук, вооруженных
саблями, пистолетами, кинжалами, двадцать ударов обрушились зараз на од-
ного человека, и мой отец исчез в огненном вихре, зажженном этими рыча-
щими дьяволами, словно ад разверзся у него под ногами.

Я почувствовала, что падаю на землю: моя мать потеряла сознание.

Гайде со стоном уронила руки на колонн и взглянула на графа, словно
спрашивая, доволен ли он ее послушанием.

Граф встал, подошел к ней, взял ее за руку и сказал по-гречески:

- Отдохни, милая, и воспрянь духом. Помни, что есть бог, карающий
предателей.

- Какая ужасная история, граф, - сказал Альбер, сильно напуганный
бледностью Гайде, - я очень упрекаю себя за свое жестокое любопытство.

- Ничего, - ответил Монте-Кристо и, положив руку на опущенную голову
девушки, добавил: - У Гайде мужественное сердце, и, рассказывая о своих
несчастьях, она иногда находила в этом облегчение.

- Это оттого, повелитель, что мои несчастья напоминают мне о твоих
благодеяниях, - живо сказала Гайде.

Альбер взглянул на нее с любопытством; она еще ничего не сказала о
том, что ему больше всего хотелось узнать: каким образом она стала не-
вольницей графа.

В глазах графа и в глазах Альбера Гайде прочла одно и то же желание.

Она продолжала:

- Когда мать моя пришла в себя, мы очутились перед сераскиром.

"Убейте меня, - сказала она, - но пощадите честь вдовы Али".

"Обращайся не ко мне", - сказал Куршид.

"А к кому же?"

"К твоему новому господину".

"Кто же это?"

"Вот он".

- И Куршид указал нам на одного из тех, кто более всего способствовал
гибели моего отца, - продолжала Гайде, гневно сверкнув глазами.

- Таким образом, - спросил Альбер, - вы стали собственностью этого
человека?

- Нет, - отвечала Гайде, - он не посмел оставить нас у себя, он про-
дал нас работорговцам, направлявшимся в Константинополь. Мы прошли всю
Грецию и прибыли полумертвые к воротам императорского дворца. Перед
дворцом собралась толпа любопытных; она расступилась, давая нам дорогу.
Моя мать посмотрела в том направлении, куда были устремлены все взгляды,
и вдруг вскрикнула и упала, указывая мне рукой на голову, торчавшую на
копье над воротами.

Под этой головой были написаны следующие слова: "Вот голова Али-Тебе-
лина, янинского паши".

Плача, пыталась я поднять мою мать; она была мертва!

Меня отвели на базар; меня купил богатый армянин. Он воспитал меня,
дал мне учителей, а когда мне минуло тринадцать лет, продал меня султану
Махмуду.

- У которого, - сказал Монте-Кристо, - я откупил ее, как уже говорил
вам, Альбер, за такой же изумруд, как тот, в котором я держу лепешки га-
шиша.

- О, ты добр, ты велик, мой господин, - сказала Гайде, целуя руки
Монте-Кристо, - и я счастлива, что принадлежу тебе!

Альбер был ошеломлен всем, что он услышал.

- Допивайте же свой кофе, - сказал ему граф, - рассказ окончен.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

I. НАМ ПИШУТ ИЗ ЯНИНЫ

Франц вышел из комнаты Нуартье такой потрясенный и растерянный, что
даже Валентине стало жаль его.

Вильфор, который за все время тягостной сцены пробормотал лишь нес-
колько бессвязных слов и затем поспешно удалился в свой кабинет, получил
два часа спустя следующее письмо:

"После того, что обнаружилось сегодня, г-н Нуартье де Вильфор едва ли
допускает мысль о родственных отношениях между его семьей и семьей Фран-
ца д'Эпине. Франц д'Эпипе с ужасом думает о том, что г-н де Вильфор, по-
видимому осведомленный об оглашенных сегодня событиях, не предупредил
его об этом сам".

Тот, кто видел бы в эту минуту королевского прокурора, согбенного под
тяжестью удара, мог бы предположить, что Вильфор этого удара не ожидал;
и в самом деле, Вильфор никогда не думал, чтобы его отец мог дойти до
такой откровенности, вернее, беспощадности. Правда, г-н Нуартье, мало
считавшийся с мнением сына, не нашел нужным осведомить его об этом собы-
тии, и Вильфор всегда думал, что генерал де Кепель, или, если угодно,
барон д'Эпипе, погиб от руки убийцы, а не в честном поединке.

Это жестокое письмо всегда столь почтительного молодого человека было
убийственно для самолюбия Вильфора.

Едва успел он пройти в свой кабинет, как к нему вошла жена.

Уход Франца, которого вызвал к себе г-н Нуартье, настолько всех уди-
вил, что положение г-жи де Вильфор, оставшейся в обществе нотариуса и
свидетелей, становилось все затруднительнее. Наконец, она решительно
встала и вышла из комнаты, заявив, что пойдет узнать, в чем дело.

Вильфор сообщил ей только, что после происшедшего между ним, Нуартье
и д'Эпине объяснения брак Валентины и Франца состояться не может.

Невозможно было объявить это ожидавшим; поэтому г-жа де Вильфор, вер-
нувшись в гостиную, сказала, что с г-ном Нуартье случилось нечто вроде
удара, так что подписание договора придется отложить на несколько дней.

Это известие, хоть и совершенно ложное, так странно дополняло два од-
нородных случая в этом доме, что присутствующие удивленно переглянулись
и молча удалились.

Тем временем Валентина, счастливая и испуганная, нежно поцеловав бес-
помощного старика, одним ударом разбившего цепи, которые она уже считала
нерасторжимыми, попросила разрешения уйти к себе и отдохнуть. Нуартье
взглядом отпустил ее.

Но вместо того чтобы подняться к себе, Валентина, выйдя из комнаты
деда, пошла по коридору и через маленькую дверь выбежала в сад. Среди
всей этой смены событий сердце ее сжималось от тайной тревоги. С минуты
на минуту она ждала, что появится Моррель, бледный и грозный, как Ре-
венсвуд в "Ламмермурской невесте".

Она вовремя подошла к решетке. Максимилиан, увидав, как Франц уехал с
кладбища вместе с Вильфором, догадался о том, что должно произойти, и
поехал следом. Он видел, как Франц вошел в дом, потом вышел и через не-
которое время снова вернулся с Альбером и Шато-Рено. Таким образом, у
него уже не было никаких сомнений. Тогда он бросился в огород, готовый
на все и не сомневаясь, что Валентина при первой возможности прибежит к
нему.

Он не ошибся; заглянув в щель, он увидал Валентину, которая, не при-
нимая обычных мер предосторожности, бежала прямо к воротам.