Твардовского было огромное поэтическое дарование, незаурядный
критический ум и эстетическое чутье. И все это не реализовалось
полностью из-за того, что Твардовский искусственно был отрезан от
современной западной культуры.
[Бродский:]
сказать не могу. Но, с другой стороны, возьмите Заболоцкого и
обэриутов. Они сложились совершенно самостийным образом.
[Волков:]
немецкие экспрессионистские пьесы. Между прочим, с танцами в постановке
Баланчина. Приезжал Эрнст Толлер. Михаил Кузмин и прочие переводили
новых немецких поэтов. Поступала информация о дадаистах. А вот когда
действительно опустился железный занавес, тогда и началась эта анемия,
результаты которой до сих пор сказываются. Посмотрите -- поколение за
поколением талантливых безграмотных людей.
[Бродский:]
висел. Какие-нибудь тридцать-сорок лет. И не надо все сваливать на
Иосифа Виссарионыча, потому что подобная изоляционистская политика была
чрезвычайно на руку всем отечественным бездарностям. С другой стороны,
я помню свои ощущения, еще внутри России, когда я начал получать
западные почтовые открытки. Смотришь на фотографию на такой открытке, и
в первый момент не понимаешь, откуда это послано. То ли из Каракаса,
Венесуэла, то ли из Хельсинки, Финляндия. То есть в некотором роде
железный занавес, при всех его очевидных пороках, способствовал, до
известной степени, сохранению чистоты национальной культуры.
[Волков:]
Твардовского. Я все же думаю, что им, как и другим русским талантам,
изоляция от Запада принесла больше вреда, чем пользы.
[Бродский:]
особенно если фотографии изображают новые районы... Уже совершенно
непонятно, где это происходит: Бронкс ли это или наоборот, столица
нашей родины?
[Волков:]
московский Бронкс был бы отстроен значительно раньше, параллельно с
нашим Бронксом, нью-йоркским. И сейчас в Москве возводили бы, вполне
возможно, здания и качественные, и национально характерные. Вместо
этого они там с запозданием начинают копировать худшие стороны западной
культуры, самое внешнее, поверхностное в ней. И из-за этого в разных
областях кучами нарождаются головастики и уродцы.
[Бродский:]
[Волков:]
некоторых отношениях даже более устойчивый -- культурный обмен с
Западом. Люди приезжали, уезжали. А потом все это вымерло. Очень будет
горько, если в какой-то момент и нынешний поток вдруг прервется, и мы
окажемся в такой же изоляции, в какой себя ощущали Адамович, Георгий
Иванов или Артур Лурье.
[Бродский:]
самой технологии: радио, телевидению и так далее.
[Волков:]
-- вновь публиковаться) в отечестве, то оттуда начали доноситься вместе
с благожелательными также и недоброжелательные отклики. Их суть
сводится, в общем, к одной фразе, которая мне запомнилась еще по одному
давнему эмигрантскому отклику на ваше творчество. Тогда было заявлено,
что Бродский -- это человек, "по ступеням русского языка поднимающийся
к славе".
[Бродский:]
[Волков:]
советских журналах, особенно молодых поэтов, чувствуется влияние вашей
поэтической манеры. Здесь, в Нью-Йорке, это влияние стало сказываться,
как это ни парадоксально, еще раньше. Быть может, потому, что здесь вы
уже давно преподаете. Я помню, как в литературном журнале Колумбийского
университета было помещено интервью с вами, и один из вопросов был: что
бы вы посоветовали читать молодым поэтам? И у меня, по вашему ответу,
создалось впечатление, что вы были даже ошарашены...
[Бродский:]
находился довольно долго. Думаю, если бы я остался в Советском Союзе,
то пребывал бы в ней до сих пор. Там до недавнего времени и
Вознесенский с Евтушенко все еще считались молодыми... Несколько
ошеломительно... Что касается жизни здесь, то у меня было много поводов
думать, особенно в последние годы, что все вообще уже кончилось. Или
кончается. И хотя бы по одному этому я не считал себя молодым человеком
довольно давно. Но когда тебе задают вопросы вроде вышеупомянутого, и
смотрят на тебя как на гуру, то чувствуешь себя несколько диковато -- в
любом, я думаю, возрасте, тридцать ли тебе лет или шестьдесят. И для
меня такие вещи продолжают оставаться удивительными. Хотя и следовало
бы к ним привыкнуть, поскольку я, действительно, преподаю. И сам этот
факт уже как бы указывает, что ты своих студентов старше, мудрее и так
далее. И тем не менее, когда тебе задают такой вопрос -- "что вы можете
посоветовать молодым поэтам?" Да кто я такой, чтобы им советовать!
[Волков:]
С чем оно связано?
[Бродский:]
возрасте, в котором ты находишься, по идее и в голову приходить не
должно. И уже по этому одному ощущаешь себя старше своих лет. И еще
масса разных вещей, среди которых и наиболее очевидное обстоятельство
-- твое нездоровье. Я тут прибаливал несколько раз по-крупному. Бытие,
конечно, не определяет сознание. Но иногда определяет, скажем,
тональность стишка. Не столько содержание, сколько тональность.
[Волков:]
разное о вашем здоровье...
[Бродский:]
кое-как мыкался. Состояние нисколько не улучшалось, а даже ухудшалось.
Я, правда, тоже хорош -- курил и так далее. И тогда врачи решили меня
разрезать, поскольку они сделали всякие там анализы и убедились, что из
четырех артерий, три -- "но пасаран", да? Совершенно забиты. И они
решили приделать артерии в обход, в объезд. Вскрыли меня, как
автомобиль. Все откачали -- кровь, жидкость... В общем, операция была
довольно-таки массивная. И, значит, они вставили три объездных,
запасных пути. Развязки, если угодно. Но впоследствии выяснилось, что
из трех путей только два действуют как следует, а третий -- смотрит в
лес. И операцию эту пришлось повторить. И от этого всего жизнь
временами чрезвычайно неуютна, а временами все нормально, как будто бы
ничего и не происходит. А когда болит, тогда, действительно, страшно.
Чрезвычайно неприятно. И делать ты ничего не можешь. И не то чтобы это
был действительно страх... Потому что ко всему этому привыкаешь, в
конце концов. И возникает такое ощущений, что когда ты прибудешь туда,
то там будет написано -- "Коля и Маша были здесь". То есть ощущение,
что ты там уже был, все это видел и знаешь. Но тем не менее болезнь эта
несколько обескураживает. Выводит просто из строя.
[Волков:]
операцию?
[Бродский:]
отождествлять себя, свои представления о себе. Это старая романтическая
Земляной Андрей
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Василенко Иван
Флинт Эрик
Шилова Юлия