традиция. А в моем случае это усугублялось тем обстоятельством, что я
вообще-то считаю: в крови у человека душа, как это написано в книге
Левит. Помните? "Не ешьте крови ни из какого тела, потому что душа
всякого тела есть кровь его". Меня всегда интересовало, где у человека
душа. И когда я это прочел, мне все стало ясно. Поэтому я перед этой
откачкой крови несколько нервничал. Так вот, некоторое время было очень
страшно, пока мне в голову не пришла довольно простая мысль. Я даже
помню, как это случилось, произошел чуть ли не диалог с самим собой. Я
сказал себе: "Ну да, конечно, это сердце... Но все-таки ведь не мозг?
Это же не мозг!" И как только я подумал это, мне сильно полегчало. Так
что обошлось как-то.
[Волков:]
крови, в которой душа?
[Бродский:]
Это я так, ваньку валял. Ничего, обходится до сих пор.
[Волков:]
слова о том, что мы сюда приехали не жить, а доживать. И я эти слова
часто про себя повторяю.
[Бродский:]
единственная. Объективно ситуация довольно часто выглядит именно так.
Ведь я не думаю, что проживу здесь тридцать два года, как в отечестве.
В общем, это себе трудно представить. (Но ежели я проживу больше, то
тогда это мое заявление чисто статистически не выдерживает критики,
да?) Ведь и убеждения, и принципы наши уже сложились, в той или иной
степени. Люди нашего возраста -- это существа вольно или невольно уже
сформировавшиеся. Фундамент, разгон -- имели место в отечестве. Наше
существование в России было причиной. Сегодня вы имеете следствие.
[Волков:]
этот переезд, напротив, дает возможность нового старта?
[Бродский:]
бывает.
[Волков:]
[Бродский:]
думаю.
[Волков:]
и здесь, в эмиграции. Примерно в том же роде писали и говорили о других
людях -- очень разных, по разным обстоятельствам покинувших Россию. Но
в то же время что-то их объединяло. Это -- Стравинский, Набоков и
Баланчин. Они, кстати, все трое -- бывшие петербуржцы. Представители
того, что я называю "зарубежной ветвью" петербургского модернизма. И
здесь, на Западе, они двигались от каких-то национальных вещей в
сторону большей, что ли, универсальности. Они стали космополитами.
(Слово это здесь, на Западе, употребляется без малейшего оттенка
осуждения. В конце концов, оно обозначает всего-навсего "гражданин
мира".) И на них за этот космополитизм ополчались в выражениях, весьма
схожих с нападками на вас.
[Бродский:]
занимаюсь, я ни в коем случае не рассматриваю в этом свете или в этой
плоскости. Я занимаюсь исключительно своей собственной -- не то что
даже жизнью, а своей внутренней историей. Что получилось, что не
получилось, когда я ошибался, своей виной-не виной. В общем, сугубо
внутренними делами. Остальное меня не очень интересует.
[Волков:]
также его переписку. И вижу, насколько этот процесс перехода, условно
говоря, из национальной культуры в мировую -- болезненный. И внешне, и
внутренне.
[Бродский:]
феноменологическое значение. Это довольно противно, и все. Разумеется,
тут имеет место быть некоторое количество уязвленных самолюбий. А более
ничего во все это не вовлечено, по-моему. Но уж если на этом уровне
говорить, то лучше вспомнить даже не про Стравинского, Набокова и
Баланчина, а про Петра Первого, ему-то досталось больше других.
[Волков:]
критику отвечать.
[Бродский:]
[Волков:]
убеждаюсь в том, что те же Стравинский, Набоков и Баланчин, в какой-то
момент сознательно отказавшиеся от участия в русской культуре, в итоге
все равно от нее не ушли. Выясняется, что уйти от своей культуры
невозможно. Они от каких-то вещей отказались, но приобрели новые
качества. И тем самым, в итоге, неимоверно раздвинули границы той же
русской культуры. И сейчас в отечестве многие этот факт начинают
просекать. Там сейчас разворачивается процесс ассимиляции завоеваний
зарубежной ветви петербургской культуры -- медленный, но неизбежный. И
одновременно наблюдаются неизбежные попытки этот процесс остановить.
[Бродский:]
собственные стишки сочиняю, исключительно. У меня других понятий на
этот счет нет. Я даже, в отличие от упомянутых вами замечательных
господ, не хотел уезжать из России. Меня к этому принудили. Я Брежневу
Леониду Ильичу написал тогда, что лучше бы они позволили мне
участвовать в литературном процессе в отечестве, хотя бы как
переводчику. Ну, не позволили.
[Волков:]
оно что, написано по-английски?
[Бродский:]
Переводчик я, между прочим.
[Волков:]
и утверждаете довольно решительно, что делать этого не хотите.
[Бродский:]
по-английски с некоторой регулярностью, это эссе. И то в последнее
время в этой области наблюдается некоторый затор. Просто потому, что от
проклятой нью-йоркской жары башка не работает.
[Волков:]
Союзе, в переводе на русский язык. Не в последнюю очередь и потому, что
они написаны как раз с этой точки зрения -- сопричастности к мировой
культуре. А это именно то, чего им там, в России, в данный момент не
хватает.
[Бродский:]
хватает абсолютно всего. Вы знаете, география ведь существует недаром.
Какие-то вещи просто не должны смешиваться, да? Конечно, тоска по
мировой культуре наличествует. Но она ведь наличествует только в
определенной культуре. Например, в английской культуре ее нет.
[Волков:]
Пехов Алексей
Зыков Виталий
Маккарти Кормак
Пехов Алексей
Мурич Виктор
Плотников Александр