направляясь к месту, где располагалась секретная служба. Недопустимое
нарушение конспирации! Зубов не имел права показываться не только на этой,
но даже на близлежащих улицах.
подальше от этого района. Он молчал, но весь кипел от злости. А Зубов
вдруг прикрикнул:
Потом махнул рукой. - А, теперь уже все равно... Спешить некуда.
несет.
немного жива, а потом умерла. Ну, совсем умерла, понимаешь? Нет. Я сутки
возле нее просидел. А потом больше не смог. То есть смог бы... -
Прошептал: - А ведь она, знаешь, не одна умерла - вместе с ребеночком. Еще
бы два месяца, и у нас был бы сын или дочь. Она больше всего страдала не
от того, что сама умирает, а от того, что ребеночек погибнет. Очень,
понимаешь, хотела остаться живой, чтобы родить. Я ей приказывал: "Не ходи
без меня на улицу, не ходи". А она: "Мне вредно не ходить". Осколок-то
попал - ну всего как кусочек безопасной бритвы. Доктор вынул, бросил в
посудину - даже и не заметно его совсем.
Может, можно, а?
позвонил профессору Штутгофу и попросил его сейчас же приехать.
смягчилось. Он сел рядом, внимательно, не перебивая, слушал, что бормочет
Зубов, и во всем соглашался с ним. Потом достал шприц и сделал Зубову укол
в руку. Тот как будто даже не заметил этого, но постепенно глаза его стали
сонными, веки опустились, голова поникла.
и сказал:
вам придется увезти его куда-нибудь. А еще лучше - скажите, что он предает
нас всех.
ответ.
родственников и знакомых Бригитты.
стула, он не вставал с места долго, - возможно, всю ночь и часть дня.
Алеша. Нужно, понял? И ради Бригитты тоже. Ведь если ты сбежишь из ее дома
сейчас, как только она умерла, ты оскорбишь ее память.
остаться. Верно. Теперь я уже никуда от нее не убегу до самой своей
смерти. Ты понимаешь, она знала...
а только чувствовал иногда: знает. А вот когда уже совсем подошла смерть,
она показала рукой, чтоб я к ней наклонился, и вроде как всем лицом мне
улыбнулась и прошептала по-русски: "Хорошо, спасибо, здравствуйте!" Глаза
у нее сразу ужасно так расширились - и все. На это у нее последние остатки
жизни ушли, чтобы, значит, сказать мне, что она знала. Вот и все. Жила и
знала. - Погрозил кулаком перед лицом Вайса. - Да если бы я знал, что она
знает, я бы, понимаешь, был самый счастливый на свете человек. А то
мучился: вроде я с ней поддельный, - но я же по-настоящему ее любил.
Понял?
Бригитта Зубова?
жена...
Шелленберге за последние месяцы основательно изменился. Люди незаметно
исчезали, и так же незаметно на смену им появлялись новые.
худощавый мужчина с узким, мумиеобразным лицом, на котором неподвижно
застыла вежливая улыбка.
за его честь. Кто-то из студентов сказал ему, что Шелленберг доносчик и
работает в службе безопасности. Фаергоф в негодовании вызвал этого
студента на дуэль и вышел из нее победителем. Отважным выпадом рапиры он
расцарапал до крови щеку противника.
контору, но провалился на первом же судебном процессе: он не защищал
своего клиента, а обвинял его, как прокурор. То же произошло и в следующий
раз. И это не было случайностью. Фаергоф хотел власти над людьми, а
профессия адвоката ставила его в положение человека, хитрящего перед мощью
государственных законов, увиливающего от них. Но стать прокурором он не
решился, опасаясь, как бы отбывшие наказание не начали мстить ему. Такие
случаи, он знал, бывали.
безопасности, предложил Альфреду Фаергофу пост в секретной следственной
части этого отдела.
работой агентов и резидентов иностранной разведки Шестого отдела СД. И на
основе таких донесений Фаергоф мог вынести заочный приговор агенту или
резиденту. Исполнение возлагалось на специально для того предназначенных
сотрудников, а приемы и способы они избирали сами.
приходилось вести полемики с подсудимыми и их защитниками.
часть. Но это не был ни допрос, ни следствие. Фаергоф встречался с агентом
на какой-либо из уютных, хорошо обставленных конспиративных квартир.
Радушно принимал гостя, изящно и свободно беседовал с ним.
такие острые высказывания о правителях империи, за которые любого другого
повесили бы без промедления. Он утверждал, что для людей их профессии не
существует общечеловеческих норм. Они посвящены во всей тайны власть
имущих, и это дает им право сознавать себя особой кастой. Для них не
существует и обременительных предрассудков совести, чести и тому подобной
ерунды, придуманной, чтобы держать человека в узде.
разоткровенничавшегося агента за приятную беседу, крепко пожимал ему руку.
Пока тот спускался с лестницы, он подходил к окну и, если это было днем,
задергивал штору, ночью же ставил на подоконник лампу с розовым абажуром.
относилось уже к их работе, чрезвычайно узко специализированной.
собой, был характерной чертой всех фашистских лидеров.
Шелленберга, имея уже время поразмыслить над прошлым, в своем признании,
сделанном публично, говорил об одном из таких лидеров, Гейдрихе, и, хотя
его характеристика Гейдриха отличалась льстивыми преувеличениями, она все
же позволяла понять, что представляли собой и другие фашистские вожаки.
был выдающейся личностью и ведущей фигурой не только в
национал-социализме, но и во всей концепции тоталитарного государства. В
историческом плане его можно сравнить скорее всего с Чезаре Борджиа.
Оба были одержимы одинаковой жаждой власти, оба обладали одинаково