Чтение 203–й страницы книги ~Графиня Де Шарни~

всемогущество при виде такого унижения своих врагов?

На какое-то время они возомнили себя хозяевами не только Парижа, но и
Франции.

Увы, фельяны неверно оценили положение: отделившись от якобинцев, они
создали второе Собрание, точную копию первого. Сходство между ними было тем
разительнее, что при вступлении в Клуб фельянов, как и в Палату депутатов,
необходимо было заплатить вступительный взнос, а также быть активным
гражданином, достойнейшим из достойных.

Таким образом, у народа вместо одной буржуазной палаты было теперь две.

Однако народ хотел совсем не этого.

Ему хотелось иметь народную палату, которая была бы не союзницей, а
противницей Национального собрания; которая не помогала бы Собранию
реставрировать монархию, а вынудила бы Собрание уничтожить королевскую
власть.

Итак, фельяны никоим образом не отвечали чаяниям народа; и публика
оставила их после недолгого совместного странствия.

Популярность фельянов угасла, не успев расцвести.

В июле в провинции насчитывалось четыреста обществ; триста из них были
связаны и с фельянами и с якобинцами; сто других поддерживали связь только с
якобинцами.

С июля по сентябрь появилось еще шестьсот обществ, ни одно из которых не
вступало в отношения с фельянами.

И по мере того, как фельяны теряли влияние, якобинцы под руководством
Робеспьера набирали силу. Робеспьер становился самым популярным человеком во
Франции.

Предсказание Калиостро Жильберу по поводу аррасского адвокатишки
исполнялось.

Может быть, нам суждено увидеть, как исполнятся его предсказания по
поводу незаметного корсиканца из Аяччо.

А пока наступал последний час существования Национального собрания; этот
час приближался медленно, но верно, так же медленно, как тянется время для
стариков, жизнь которых мало-помалу затухает.

После того как Национальное собрание вотировало три тысячи законов, оно
наконец приступило к пересмотру Конституции.

Эта Конституция оказалась железной клеткой, куда, не желая того и почти
не ведая, что творит. Национальное собрание заключило короля.

Оно позолотило прутья клетки, но ведь позолота не могла скрасить неволи.

В самом деле, король лишился власти; он превратился в колесо,
подчинявшееся чужой воле, вместо того чтобы стать сообщающим движение
машинистом. Вся сила Людовика XVI заключалась теперь в его праве вето, в
течение трех последних лет приостанавливавшем исполнение принятых декретов,
если эти декреты не удовлетворяли короля; тогда колесо переставало вращаться
и из-за этого останавливалась вся машина.

За исключением этой силы инерции королевство Генриха IV и Людовика XIV,
бывшее необычайно мощным при жизни этих двух величайших монархов, было
теперь не более чем видимостью.

Английские эмигранты писали королю:

"Умрите, если это необходимо, но не унижайте себя присягой!"

Леопольд и Барнав говорили:

- Непременно принесите клятву: держитесь изо всех сил!

Наконец король решил этот вопрос следующим образом:

- Я заявляю, что не считаю Конституцию достаточно действенной и способной
объединить страну; однако раз мнения на, сей счет расходятся, я согласен,
что надо это испытать: это единственное, что может нас рассудить.

Осталось решить, где королю будет предложено принять Конституцию: в
Тюильри или в Собрании?

Король вышел из затруднения, объявив, что принесет клятву Конституции
там, где она была вотирована.

Король назначил церемонию на 13 сентября.

Национальное собрание приняло это сообщение дружными аплодисментами.

Король придет я Собрание!

В порыве воодушевления Лафайет встал и потребовал амнистии для всех,
обвинявшихся в содействии бегству короля.

Собрание единодушно проголосовало за амнистию.

Туча, нависшая было над головами Шарни и Андре, рассеялась.

Депутация из шестидесяти членов Собрания была направлена к королю, дабы
поблагодарить его за письмо.

Хранитель печати вскочил и побежал предупредить короля о депутации.

В то же утро был принят декрет, упразднявший орден Святого Духа и
разрешавший королю в виде исключения носить этот орден, символ высшей
аристократии.

Король принял депутацию с единственным орденом Св. Людовика в петлице;
заметив, как удивились депутаты, не видя на его груди голубой орденской
ленты, он проговорил:

- Господа! Нынче утром вы упразднили орден Святого Духа, сделав
исключение для меня одного; но орден, каков бы он ни был, имеет для меня
лишь ту ценность, что его можно передать; вот почему, начиная с сегодняшнего
дня, я считаю, что для меня он упразднен наравне с другими.

Королева, дофин и наследная принцесса стояли недалеко от двери; королева
была бледна, она крепко стиснула зубы и дрожала всем телом; наследная
принцесса была взволнована, она негодовала в душе и держалась высокомерно,
переживая прошлые, настоящие и будущие унижения; дофин был беззаботен, как
всякий ребенок: он казался единственным живым существом среди этих
застывших, словно мраморные изваяния, фигур.

Несколькими днями раньше король сказал г-ну де Монморену:

- Я знаю, что погиб... Все, что будет отныне сделано в пользу королевской
власти, пусть делается ради моего сына.

Внешне ответ Людовика XVI на обращение депутатов выглядел вполне
искренно.

Как только он договорил, он обернулся к королеве и наследникам:

- Вот моя супруга и мои дети, - молвил он, - они разделяют мои чувства.

Да, супруга и дети разделяли его чувства: когда депутация, сопровождаемая
беспокойным взглядом короля и ненавидящим взглядом королевы, удалилась,
супруги сошлись и Мария-Антуанетта, положив белую и холодную, словно мрамор,
руку на рукав короля, покачала головой и сказала:

- Эти люди не хотят более государя. Они разрушают монархию камень за
камнем и из них складывают для нас гробницу!

Бедная женщина! Она заблуждалась: ей суждено было лежать в общей могиле в
саване для бедняков.

Но в чем она не заблуждалась, так это в ежедневных посягательствах
Собрания на прерогативы короля.

Господин де Малуэ председательствовал в Собрании; это был закоренелый
роялист, однако и он счел своим долгом обсудить, стоя или сидя будут члены
Собрания слушать клятву короля.

- Сидя! Сидя! - раздалось со всех сторон.

- А король? - уточнил г-н де Малуэ.

- Пусть говорит стоя и с обнаженной головой! - вы крикнул кто-то.

По рядам собравшихся пробежал ропот.

Этот голос прозвучал отчетливо и громко, словно глас народа, который
говорит в одиночку, чтобы его было лучше слышно.

Председатель изменился в лице.

Кто произнес эти слова? Вырвались ли они у сидящего в зале или донеслись
с трибуны?

Какое это имело значение?! В них была заложена такая мощь, что
председатель вынужден был на них ответить.

- Господа! - промолвил он. - У нас, представителей нации, нет оснований
для того, чтобы в присутствии короля не выразить своего уважения ему как
главе государства. Если король принесет клятву стоя, я требую, чтобы
Национальное собрание выслушало его в том же положении.

В ответ послышался тот же голос:

- Я хочу предложить поправку, которая примирит всех. Пусть господину де
Малуэ, а также другим желающим будет позволено внимать королю преклонив
колени; мы же примем предыдущее предложение.

Предложение было отклонено.

Король должен был принести клятву на следующий день. Зал был переполнен;
трибуны ломились от зрителей В полдень доложили о прибытии короля.

Король говорил стоя; Собрание слушало его стоя; по окончании речи был
подписан конституционный акт, и все заняли свои места.

Председательствующий - на сей раз это был Type - встал, собираясь
выступить с ответной речью; после первых двух фраз, видя, что король не
встает, он тоже сел.

Это вызвало рукоплескания на трибунах.

Долго не умолкавшие аплодисменты заставили короля побледнеть.

Он вынул из кармана платок и вытер взмокший лоб Королева присутствовала
на этом заседании, он? занимала отдельную ложу; долее она не могла вынести:
она поднялась, вышла, громко хлопнув дверью, и приказала отвезти ее в
Тюильри По возвращении она не сказала ни слова даже с самыми близкими
людьми. С тех пор, как Шарни не было рядом, в ее сердце копилась горечь, но
она все держала в себе.

Король вернулся спустя полчаса.

- Что королева? - тотчас поинтересовался он.

Ему доложили, где она.

Лакей хотел пойти вперед.

Король знаком остановил его, сам отворил двери и вошел в комнату без
доклада.

Он был бледен, растерян, пот струился по его лицу; при виде супруга
королева, вскрикнув, вскочила с места.

- Государь! Что случилось? - вымолвила она.