доверяет всем вокруг. Поступок, по виду бескорыстный, вызывает в нём
особенно сильное подозрение. [Закон-тайга], вот как он формулирует высший
императив человеческих отношений. (На островах Архипелага и действительно
большие массивы тайги.)
племенные качества -- жизненного напора, безжалостности, изворотливости,
скрытности и недоверчивости, сам себя называет и его называют [сыном
ГУЛага]. Это у них -- как бы звание почётного гражданина и приобретается
оно, конечно, долгими годами островной жизни.
окружающих насквозь и, как говорится, на два метра под ними вглубь. Может
быть это и так, но тут-то и выявляется, что даже у самых проницательных
зэков -- обрывистый кругозор, [[недальний взгляд]] вперёд. Очень трезво судя
о поступках, близких к нему, и очень точно рассчитывая свои действия на
ближайшие часы, рядовой зэк, да даже и сын ГУЛага не способен ни мыслить
абстрактно, ни охватить явлений общего характера, ни даже разговаривать о
будущем. У них и в грамматике будущее время употребляется редко: даже к
завтрашнему дню оно применяется с оттенком условности, еще осторожнее -- к
дням уже начавшейся недели, и никогда не услышишь от зэка фразы: "на будущую
весну я..." Потому что все знают, что еще перезимовать надо, да и в любой
день судьба может перебросить его с острова на остров. Воистину: день мой --
век мой!
[[заповедей зэков]]. На разных островах этих заповедей насчитывают разное
количество, не совпадают в точности их формулировки, и было бы увлекательным
отдельным исследованием провести их систематизацию. Заповеди эти ничего
общего не имеют с христианством. (Зэки -- не только атеистический народ, но
для них вообще нет ничего святого, и всякую возвышенную субстанцию они
всегда спешат высмеять и унизить. Это отражается и в их языке.) Но, как
уверяют сыновья ГУЛага, живя по их заповедям, на Архипелаге не пропадешь.
было лишнего шума); [не лижи мисок], то есть, не опускайся до помоек, что'
считается у них быстрой и крутой гибелью. [Не шакаль]. И другие.
-- высокое достижение туземной мысли: ведь это принцип негативной свободы,
это как бы обёрнутый my home is my castle и даже выше него, ибо говорит о
котелке не своём, а чужом (но свой -- подразумевается). Зная туземные
условия, мы должны здесь понять "котелок" широко: не только как закопченую
погнутую посудину, и даже не как конкретное непривлекательное варево,
содержащееся в нём, но и как все способы добывания еды, все приёмы в борьбе
за существование и даже ещё шире: как [душу] зэка. Одним словом, дай мне
жить, как я хочу, и сам живи, как хочешь -- вот что значит этот завет.
Твердый жестокий сын ГУЛага этим заветом обязуется не применять своей силы и
напора из пустого любопытства (но одновременно и освобождает себя от
каких-либо моральных обязательств: хоть ты рядом и околей -- мне всё равно.
Жестокий закон, и всё же гораздо человечнее закона "блатных" -- островных
каннибалов: "подохни ты сегодня, а я завтра". Каннибал-блатной отнюдь не
равнодушен к соседу: он ускорит его смерть, чтоб отодвинуть свою, а иногда
для потехи или из любопытства понаблюдать за ней).
этой заповеди с большой ясностью, даже скульптурностью отливается общий
национальный характер зэка.
гордой заповедью?.. Страшно подумать.
зэков, а их психологической сути.
наблюдаем: [[душевная уравновешенность]], психологическая устойчивость. Тут
интересен общий философский взгляд зэка на своё место во вселенной. В
отличие от англичанина и француза, которые всю жизнь гордятся тем, что они
родились англичанином и французом, зэк совсем не гордится своей национальной
принадлежностью, напротив: он понимает её как жестокое испытание, но
испытание это он хочет пронести с достоинством. У зэков есть даже такой
примечательный миф: будто где-то существуют "ворота Архипелага" (сравни в
античности столпы Геркулеса), так вот на лицевой стороне этих ворот для
входящего будто бы надпись: "[не падай духом!]", а на обратной стороне для
выходящего: "[не слишком радуйся!]". И главное, добавляют зэки: надписи эти
видят только умные, а дураки их не видят. Часто выражают этот миф простым
жизненным правилом: [приходящий не грусти, уходящий не радуйся]. Вот в этом
ключе и следует воспринимать взгляды зэка на жизнь Архипелага и на жизнь
обмыкающего пространства. Такая философия и есть источник психологической
устойчивости зэка. Как бы мрачно ни складывались против него обстоятельства,
он хмурит брови на своём грубом обветренном лице и говорит: [глубже шахты не
опустят]. Или успокаивают друг друга: [бывает хуже!] -- и действительно в
самых глубоких страданиях голода, холода и душевного упадка это убеждение:
[могло быть и хуже!] явно поддерживает и приободряет их.
ударов судьбы и укусов нечисти. Напротив, всякое временное полегчание он
воспринимает как недосмотр, как ошибку. В этом постоянном ожидании беды
вызревает суровая душа зэка, бестрепетная к своей судьбе и безжалостная к
судьбам чужим.
светлую, так и в сторону тёмную, как в сторону отчаяния, так и в сторону
радости.
доисторическую эпоху): "У меня теперь почти нет ни грусти, ни радости. Зато
есть моральное спокойствие до рыбьего хладнокровия. Ужели постоянные
несчастья могут так переработать человека?" *(12)
зэка необходимой защитой, чтобы пережить долгие годы угрюмой островной
жизни. Если в первый год на Архипелаге он не достигает этого тусклого, этого
пригашенного состояния, то обычно он и умирает. Достигнув же -- остаётся
жить. Одним словом: не околешь -- так натореешь.
собственному горю и даже к наказаниям, накладываемым на него опекунами
племени, и почти уже даже -- ко всей своей жизни, -- он не испытывает
душевного сочувствия и к горю окружающих. Чей-то крик боли или женские слёзы
почти не заставляют его повернуть голову -- так притуплены реакции. Часто
зэки проявляют безжалостность к неопытным новичкам, смеются над их промахами
и несчастьями -- но не судите их за это сурово: это они не по злу -- у них
просто атрофировалось сочувствие, и остаётся для них заметной лишь смешная
сторона события.
всеобщая глубокая черта. Она объясняется их подневольным положением,
совершенным незнанием того, что случится с ними в ближайшее время и
практической неспособностью повлиять на события. Фатализм даже необходим
зэку, потому что он утверждает его в его душевной устойчивости. Сын ГУЛага
считает, что самый спокойный путь -- это полагаться на судьбу. Будущее --
это кот в мешке, и не понимая его толком, и не представляя, что случится с
тобой при разных жизненных вариантах, не надо слишком настойчиво чего-то
добиваться или слишком упорно от чего-то отказываться -- переводят ли тебя в
другой барак, бригаду, на другой лагпункт. Может это будет к лучшему, может
к худшему, но во всяком случае ты освобождаешься от самоупрёков: пусть будет
тебе и хуже, но не твоими руками это сделано. И так ты сохраняешь дорогое
чувство бестрепетности, не впадаешь в суетливость и искательность.
из них тесно примыкает к фатализму: если будешь слишком заботиться о своём
устройстве или даже уюте -- обязательно [погоришь на этап]. *(13)
ход вещей. Им никак не может придти в голову, что [общий ход] событий можно
было бы изменить. У них такое представление, что Архипелаг существовал
[вечно] и раньше на нём было еще хуже.
воспринимают своё устойчивое равнодушное состояние в их неприхотливых убогих
условиях -- как победу [[жизнелюбия]]. Достаточно череде несчастий хоть
несколько разредеть, ударам судьбы несколько ослабнуть -- и зэк уже выражает
[[удовлетворение жизнью]] и гордится своим поведением в ней. Может быть
читатель больше поверит в эту парадоксальную черту, если мы процитируем
Чехова. В его рассказе "В ссылке" перевозчик Семен Толковый выражает это
чувство так:
жрать. [И дай Бог всякому такой жизни]. (Курсив наш). Ничего мне не надо и
никого не боюсь, и так себя понимаю, что богаче и вольнее меня человека
нет".
зэков Архипелага (и только удивляемся, где их мог подцепить А. П. Чехов?). И
дай Бог всякому такой жизни! -- как вам это понравится?
нельзя закрывать глаз и на его отрицательные стороны, на некоторые
трогательные народные слабости, которые стоят как бы в исключении и
противоречии с предыдущим.
народа (совершенно высмеивающего, например, евангельский тезис "не [судите],
да [не судимы] будете", они считают, что судимость от этого не зависит), --
тем лихорадочнее настигают его припадки безоглядной легковерности. Можно так
различить: на том коротком кругозоре, где зэк хорошо видит, -- он ни во что
не верит. Но лишенный зрения абстрактного, лишенный исторического расчёта,
он с дикарскою наивностью отдаётся вере в любой дальний слух, в туземные
чудеса.