Чтение 206–й страницы книги ~Графиня Де Шарни~

трона обычным креслом слева от председателя...

- Не видите ли вы в этом нечто большее, чем то, что господин Type сел,
видя, что сидит король?

- Во всяком случае, это новый шаг вперед, а не назад... Пугает еще и то,
ваше величество, что господина Байи и генерала Лафайета заменят на их
постах.

- Ну, о них-то я ничуть не жалею! - с живостью воскликнула королева - И
напрасно, ваше величество: господин Байи и генерал де Лафайет - ваши
друзья... Королева горько усмехнулась.

- Да, да, ваши друзья! Ваши последние друзья, может быть! Так поберегите
их; если они еще пользуются хоть какой-нибудь популярностью, используйте ее,
но по-, спешите! их популярности, как и моей, скоро придет конец.

- Сударь! Вы указываете мне на пропасть, вы подводите меня к самому краю,
вы заставляете меня ужаснуться ее глубине, но не даете совета, как избежать
падения.

Барнав на минуту замолчал.

Потом он со вздохом прошептал:

- Ах, ваше величество! И зачем только вас арестовали на дороге в
Монмеди?!

- Ну, вот! Господин Барнав одобряет бегство в Варенн! - воскликнула
королева.

- Я не одобряю, ваше величество, потому что ваше нынешнее положение -
прямое следствие вашего бегства; но раз этому бегству непременно суждено
было иметь такие последствия, я сожалею, что оно не удалось.

- Значит ли это, что сегодня господин Барнав, член Национального
собрания, направленный этим самым собранием вместе с господином Петионом и
господином Латур-Мобуром для возвращения короля и королевы в Париж, сожалеет
о том, что королю и королеве не удалось пересечь границу?

- Давайте договоримся, ваше величество: сожалеет об атом не член
Собрания, не коллега господина Латур-Мобура и господина Петиона; сожалеет
несчастный Барнав, ваш покорнейший слуга, готовый отдать sa вас жизнь, то
есть последнее, что у него есть.

- Благодарю вас, сударь, - кивнула королева, - то, как вы предлагаете мне
свою жизнь, доказывает, что вы из тех, что не бросают слов на ветер; однако
я надеюсь, что мне не придется от вас этого требовать.

- Тем хуже для меня, ваше величество! - отвечал Барнав просто.

- Что значит "тем хуже" ?

- Мне в любом случае суждено пасть, так я хотел бы по крайней мере не
сдаваться без боя, а то произойдет вот что: в глубине Дофине, откуда я ничем
не смогу вам помочь, я буду скорее давать обеты молодой и прекрасной
женщине, матери нежной и любящей, нежели королеве; те же ошибки, которые
были допущены в прошлом, определят и будущее: вы станете рассчитывать на
чужеземную помощь, которая так и не придет или придет слишком поздно;
якобинцы захватят власть в Собрании и не только в Собрании; ваши друзья
покинут Францию, дабы избежать преследований; те, кто останется, будут
арестованы и отправлены в тюрьму: я буду в их числе, потому что не желаю
бежать! Меня будут судить, приговорят к смерти; возможно, моя смерть не
принесет вам пользы и даже пройдет для вас незамеченной; да если слух о ней
и дойдет до вас, она до такой степени окажется для вас бесполезной, что вы и
не вспомните о тех нескольких часах, в течение которых я мог надеяться быть
вам полезным...

- Господин Барнав! - с достоинством проговорила королева. - Я понятия не
имею о том, какую судьбу готовит нам с королем будущее; однако я твердо
знаю, что имена оказавших нам услуги людей навсегда запечатлены в нашей
памяти, и что бы ни случилось с этими людьми, их судьба не может быть нам
безразлична... А теперь скажите, господин Барнав, можем ли мы что-нибудь для
вас сделать?

- Очень многое.., вы лично, ваше величество... Вы можете мне доказать,
что я в ваших глазах имею некоторое значение.

- Что мне для этого следует сделать? Барнав опустился на одно колено.

- Позвольте поцеловать вашу руку, ваше величество! На глаза
Марии-Антуанетты навернулись слезы; она протянула молодому человеку белую
прохладную руку, к которой с разницей в один год припадали самые
красноречивые уста Собрания: Мирабо и Барнава.

Барнав едва коснулся ее руки губами; можно было заметить: несчастный
безумец боялся, что, если он прижмется губами к ее прекрасной белоснежной
руке, он не сможет от нее оторваться.

Поднимаясь, он проговорил:

- Ваше величество! У меня не достанет гордости сказать вам: "Этот поцелуй
спасет монархию"! я вам скажу так: "Ежели монархии суждено погибнуть, тот,
кому только что была оказана эта милость, погибнет вместе с ней!"

Отвесив королеве поклон, он вышел.

Мария-Антуанетта со вздохом взглянула ему вслед, а когда дверь за
Барнавом захлопнулась, молвила:

- Бедный выжатый лимон! Не много же потребовалось времени, чтобы оставить
от тебя одну кожуру!..

Глава 23

ПОСЛЕ БОЯ

Мы поведали нашим читателям о страшных событиях, развернувшихся на
Марсовом поле во второй половине дня 17 июля 1791 года; попытаемся теперь
дать читателям представление о зрелище, явившемся взору после драмы,
главными действующими лицами которой явились Байи и Лафайет.

Зрелище это поразило воображение молодого человека в форме офицера
Национальной гвардии, который вышел с улицы Сент-Оноре, пересек мост
Людовика XV и появился на Марсовом поле со стороны Гренельской улицы.

Это зрелище при свете почти полной луны, исчезавшей время от времени за
темными облаками, было поистине отвратительно!

Марсово поле походило на поле боя, усеянное мертвыми и ранеными; среди
них блуждали, как тени, люди, которым было приказано сбросить мертвые тела в
Сену, а раненых перенести в военный госпиталь Гро-Кайу.

Молодой офицер, за которым мы следуем от улицы Сент-Оноре, замер перед
тем, как вступить на Марсово поле, и, всплеснув руками, в ужасе прошептал:

- Господи Иисусе! Неужели все обстоит еще хуже, чем мне рассказывали?..

Понаблюдав некоторое время за необычными действиями работавших на
Марсовом поле людей, он подошел К двум из них, когда те потащили мертвеца в
сторону Сены - Граждане! - обратился он к ним. - Что вы собираетесь делать с
этим человеком?

- Иди за нами и сам увидишь, - отвечали те.

Молодой офицер последовал за ними.

Взойдя на деревянный мост, носильщики дружно раскачали мертвеца и на счет
"три!" бросили тело в Сену.

Молодой человек закричал от ужаса.

- Что же вы делаете, граждане?! - возмутился он.

- Что видите, милейший, - отвечали те, - расчищаем поле.

- А у вас есть на это приказ?

- Еще бы!

- Кто его отдал?

- Городские власти.

- Ого! - в изумлении воскликнул молодой человек. Помолчав с минуту, они
все вместе возвратились на Марсово поле.

- И много трупов вы уже сбросили в Сену?

- То ли пять, то ли шесть, - отвечал один из носильщиков.

- Прошу прощения, гражданин, - продолжал молодой человек, - но для меня
очень много значит, как вы ответите на следующий мой вопрос: не видели ли вы
среди этих трупов мужчину лет сорока восьми, а росту приблизительно пять
футов и пять дюймов, коренастого, могучего, по виду зажиточного
крестьянина?

- Знаете, нам их разглядывать некогда; наше дело - определить, мертвые
они или только ранены; мертвецов мы бросаем в реку, а живых отправляем в
госпиталь Гро-Кайу.

- Понимаете, мой друг не вернулся домой, а мне сказали, что он был здесь,
- поведал молодой человек, - его здесь видели, вот я и подумал, что он мог
быть убит или ранен.

- Ну, ежели он был здесь, так, может, и сейчас еще тут, - отозвался один
из носильщиков, встряхивая следующего мертвеца, пока другой носильщик
разглядывал его при свете фонаря, - раз он домой не вернулся, то уж вряд ли
вернется.

Еще раз встряхнув лежавшее у его ног тело, носильщик крикнул:

- Эй! Ты живой или мертвый? Если жив - отзовись!

- Да мертвый он! - заметил его товарищ. - Видишь, пуля пробила грудь.

- Тогда понесли его в реку! - приказал первый. Они приподняли мертвеца и
двинулись к деревянному мосту.

- Граждане! - обратился к ним офицер. - Вам же не нужен фонарь, чтобы
сбросить этого человека в воду, верно? Будьте любезны, одолжите мне его
ненадолго: пока вас не будет, я поищу своего друга.

Носильщики вняли его просьбе, и фонарь перешел в руки молодого человека,
который тут же приступил к тщательным поискам; по выражению его лица можно
было понять, что он не только называл разыскиваемого другом, но что этот
человек был ему по-настоящему дорог.

Человек десять, как и он, с фонарями тоже занялись поисками.

Время от времени в тишине, - казалось, пугающая торжественность зрелища,
вид смерти невольно заставляли живых молчать, - звучало чье-нибудь имя.

Порою в ответ на зов раздавались жалоба, стон, крик, однако чаще всего -
мертвая тишина!

После некоторого колебания, словно опасаясь испытывать судьбу, молодой
человек все-таки решился последовать примеру других и трижды прокричал:

- Господин Бийо!.. Господин Бийо!.. Господин Бийо!.. Однако никто ему не