вместо счастья, встретили не только пустоту, подобную смерти, но еще и
насмешку над чувством, которая в тысячу раз хуже смерти... если так, то
я скажу, что Тирсис и Аминтас несчастнейшие из всех смертных.
смерть жестокая кара за маленькое любопытство.
принцесса.
ша наяда тем более понравилась мне, что она была правдива, и ее рассказ,
должен признаться, подтвержден неопровержимыми доказательствами.
никто не мог бы точно определить, начиная с Сократа и кончая Монтенем.
которая, упав на плечо Монтале, казалось, лишилась сознания.
торого, впрочем, никто и не заметил; против своего обыкновения (обычно
король сидел дольше у принцессы), он попрощался с гостями и отправился в
свои апартаменты.
принцессе, настолько он теперь был погружен в отчаяние.
не испугалась и в обморок не падала.
оставлял за собой как бы след таинственной печали.
этому обрадовались, но никто, вероятно, не понял ее истинного смысла;
напротив, причина этого взволнованного, бурного ухода была понятна каж-
дому, или, по крайней мере, все считали, что понять ее нетрудно.
характера, особенно если таким характером обладает король; слишком фа-
мильярное обращение с королем, как с обыкновенным смертным, - вот какие
причины, по мнению гостей, вызвали поспешный и неожиданный уход Людовика
XIV.
объяснила поведение короля. С нее было довольно уколоть немного самолю-
бие того, кто, слишком быстро позабыв взятые на себя обязательства,
по-видимому, без всякой причины пренебрегал плодами самой благородной и
самой славной своей победы.
ролю разницу между любовью в высоких сферах и маленькой страстишкой,
годной разве для провинциального дворянчика.
во, подчиняясь в известной степени ее этикету и притязаниям, король не
только не унижал себя, но находил в ней покой, уверенность, таинствен-
ность и общее уважение.
напротив, даже у своих самых последних подданных осуждение и насмешку.
Он утратит свою непогрешимость и недосягаемость. Снизойдя в область се-
рой обыденщины, он неизбежно подвергнется ее ничтожным треволнениям.
сердца или даже лица, как лица самого обычного из его слуг, значило на-
нести страшный удар гордости этой благородной крови: задеть самолюбие
Людовика было легче, чем пробудить в нем любовь. Принцесса умно рассчи-
тала свою месть и, как мы видели, добилась своего.
средневековых героинь или что она видела вещи в мрачном свете; напротив,
принцесса - молодая, грациозная, остроумная, кокетливая, влюбчивая, ско-
рее благодаря воображению и честолюбию, чем по влечению сердца, - прин-
цесса, напротив, открыла эпоху легких и мимолетных наслаждений, продол-
жавшуюся сто двадцать лет, с середины XVII века до последней четверти
XVIII.
свете; она знала, что король, ее августейший деверь, первый смеялся над
скромной Лавальер и считал, что не в его привычках полюбить особу, выз-
вавшую его насмешку, хотя бы только на одно мгновенье.
такую большую роль в драматической комедии, называемой жизнью женщины?
Разве самолюбие не твердило ей громко, шепотом, вполголоса, на всевоз-
можные лады, что ее, принцессу, молодую, красивую, богатую, невозможно
даже сравнить с жалкой Лавальер, правда, тоже молодой, но гораздо менее
красивой и, главное, бедной? В этом нет ничего удивительного; ведь из-
вестно, что самые замечательные характеры испытывают горделивую радость,
сравнивая себя со своими ближними.
тонко обдуманной атакой? Зачем она израсходовала столько сил, если не
было речи о том, чтобы вытеснить короля из совсем наивного сердца, в ко-
тором он рассчитывал занять место? Зачем принцессе нужно было придавать
такое значение Лавальер, если она ее не боялась?
зная все, видит будущее, или, вернее, прошлое; принцесса не была проро-
ком или сивиллой; она не больше, чем другой, могла читать в той страшной
и роковой книге будущего, которая скрывает самые важные события на самых
затаенных страницах.
скрытность. Она хотела доказать ему, что если он прибегает к такого рода
оружию для нападения, то она, женщина умная и родовитая, сумеет отыскать
в арсенале своего воображения оружие для обороны, годное для отражения
удара, нанесенного даже королевской рукой.
королей или что, во всяком случае, короли, борющиеся за себя, как обык-
новенные смертные рискуют потерять свою корону при первом же ударе; что,
наконец, если король надеялся одним своим видом вызвать обожание всех
придворных дам, то это притязание было дерзким и оскорбительным по отно-
шению к женщинам, стоявшим выше остальных, и урок, полученный этим гор-
децом, слишком высоко задравшим голову, будет ему полезен.
фрейлинам и во всех подробностях подготовила только что разыгранную ко-
медию.
Людовик в первый раз видел, что с ним обращаются, как с обыкновенным
смертным.
дать отпор. Силы вырастают в борьбе.
мешкам со стороны каких-то провинциалок, нарочно приехавших для этого из
Блуа, было верхом бесчестия для молодого короля, исполненного тщеславия,
которое внушено сознанием своих личных достоинств и высоким представле-
нием о королевской власти.
выражения своего неудовольствия.
оружием насмешки.
гут отомстить смехом!
ворный, с каким удовольствием Людовик XIV засадил бы его в Бастилию!
всемогуществом для удовлетворения мелкой злобы было недостойно не только
короля, но и самого обыкновенного человека.
благодушное и приветливое выражение.
сой. По-дружески!.. А почему бы и нет?
пассивной зрительницей его.
разве ее роль не казалась вполне естественною?
шептывать ей слова любви? Кто осмеливался рассчитывать на адюльтер, даже
больше: на кровосмешение? Кто, прикрываясь королевской мантией, сказал
этой молодой женщине: "Не бойтесь ничего, любите французского короля, он
превыше всего, и одно движение его руки, держащей скипетр, защитит вас
от всех и даже от угрызений вашей совести?"
шему ее голосу и теперь, пожертвовав своей честью, получала в награду
неверность, тем более оскорбительную для нее, что ей предпочли другую,
стоявшую гораздо ниже ее, имевшую право считать себя любимой.
ее нельзя за это винить.
какие основания были у короля сердиться на нее?