все зэки, да и вольные тоже. У него здесь -- самая большая звезда на
погонах. Власть его не имеет границ и не знает ошибок: всякий жалобщик
всегда оказывается неправ (подавлен). У него -- лучший на острове дом.
Лучшее средство передвижения. Приближенные к нему следующие лагерщики тоже
весьма возвышены. А так как вся предыдущая жизнь не заложила в них ни искры
критической способности, -- то им и невозможно понять себя иначе, как особую
расу -- прирождённых властителей. Из того, что никто не в силах
сопротивляться, они выводят, что крайне мудро властвуют, что это -- их
талант ( "организационный" ). Каждый день и каждый обиходный случай даёт им
зримо видеть своё превосходство: перед ними встают, вытягиваются, кланяются,
по зову их не подходят, а подбегают, с приказом их не уходят, а убегают. И
если он (Бамлаг, Дукельский) выходит к воротам посмотреть, как, замыкаемая
овчарками, идёт колонна грязного сброда его рабочих, то сам плантатор -- в
белоснежном летнем костюме. И если они (Унжлаг) надумали поехать верхом
осмотреть работы на картофельном поле, где ворочаются женщины в чёрных
одеждах, увязая в грязи по пузо и пытаются копать картошку (впрочем, вывезти
её не успеют и весной перекопают на удобрение) -- то в начищенных своих
сапогах и в шерстяных безупречных мундирах они проезжают, элегантные
всадники, мимо утопающих рабынь как подлинные олимпийцы.
обожествленный всё знает доконечно, ему не надо читать, учиться, и никто не
может сообщить ему ничего, достойного размышления. Среди сахалинских
чиновников Чехов встречал умных, деятельных, с научными наклонностями, много
изучавших местность и быт, писавших географические и этнографические
исследования, -- но даже для смеха нельзя представить себе на всём
Архипелаге одного такого лагерщика! И если Кудлатый (начальник одной из
усть-вымьских командировок) решил, что выполнение государственных норм на
100% ещё не есть никакие сто процентов, а должно быть выполнено его (взятое
из головы) сменное задание, иначе всех сажает на штрафной паёк --
переубедить его невозможно. Выполнив 100%, все получают штрафной паёк. В
кабинете Кудлатого -- стопы ленинских томов. Он вызывает В. Г. Власова и
поучает: "Вот тут Ленин пишет, как надо относиться к паразитам". (Под
паразитами он понимает заключённых, выполнивших только 100%, а под
пролетариатом -- себя. Это у них в голове укладывается рядом: вот моё
поместье, и я пролетарий.)
Петербургах учились, а иные и в Геттингенах. Из них смотришь, Аксаковы
выходили, Радищевы, Тургеневы. Но из наших эмведешников никто не вышел и не
выйдет. А главное -- крепостники или сами управляли своими имениями или хоть
чуть-чуть в хозяйстве своём разбирались. Но чванные офицеры МВД, осыпанные
всеми видами государственных благ, никак не могут взять на себя еще и труд
хозяйственного руководства. Они ленивы для этого и тупы. И они обволакивают
своё безделье туманом строгости и секретности. И так получается, что
государство *(5) вынуждено рядом со всей их золотопогонной иерархией
воздвигать ещё такую же вторую из трестов и комбинатов. *(6)
худшими из крепостников XVIII и XIX века. Бесчисленны примеры бессмысленных
распоряжений, единственная цель которых -- показать власть. Чем дальше в
Сибирь и на Север -- тем больше, но вот и в Химках, под самой Москвой
(теперь уже -- в Москве) майор Волков замечает 1-го мая, что зэки не веселы.
Приказывает: "Всем веселиться немедленно! Кого увижу скучным -- в кондей!" А
чтоб развеселить инженеров -- шлёт к ним блатных девок с третьим сроком петь
похабные частушки. -- Скажут, что это -- не самодурство, а политическое
мероприятие, хорошо. В тот же лагерь привезли новый этап. Один новичок,
Ивановский, представляется как танцор Большого театра. "Что? Артист? --
свирепеет Волков. -- В кондей на двадцать суток! Пойди сам и доложи
начальнику ШИзо!" Спустя время позвонил: "Сидит артист?" "Сидит" -- "Сам
пришел?" "Сам" -- "Ну, выпустить его! Назначаю его помкоменданта". (Этот же
Волков, мы уже писали, велел остричь наголо женщину за то, что волосы
красивые.)
каменный карьер!" Послали. Но вскоре заболел сам начальник, и нужна
операция. Есть другие хирурги, можно поехать и в центральную больницу, нет,
он верит только Фустеру! Вернуть Фустера с карьера! Будешь делать мне
операцию! (Но умер на столе.)
имеет драматический тенор, до революции учился в Петербурге у итальянца
Репетто. И начальник лагеря открывает голос также и у себя. 1941-42 годы,
где-то идёт война, но начальник хорошо защищен бронью и берёт уроки пения у
своего крепостного. А тот чахнет, доходит, посылает запросы о своей жене, и
жена его О. П. Казак из ссылки ищет мужа через ГУЛаг. Розыски сходятся в
руках начальника, и он может связать мужа и жену, однако не делает этого.
Почему? Он "успокаивает" Казака что жена его... сослана, но живёт сытно
(педагог, она работает в Заготзерно уборщицей, потом в колхозе). И --
продолжает брать уроки пения. Когда в 1943 году Казак уже совсем при смерти,
начальник милует его, помогает сактировать и отпускает умереть к жене. (Так
еще не злой начальник!)
свой лагерь не как часть какой-то государственной системы, а как вотчину,
безраздельно отданную им, пока они будут находиться в должности. Отсюда -- и
всё самовольство над жизнями, над личностями, отсюда и хвастовство друг
перед другом. Начальник одного кенгирского лагпункта: "А у меня профессор в
бане работает!" Но начальник другого лагпункта, капитан Стадников, режет под
корень: "А у меня -- академик дневальным, параши носит!"
универсальная. Не каждый туп, не каждый самодур -- но обогатиться за счёт
бесплатного труда зэков и за счёт государственного имущества старается
каждый, будь он главный в этом месте начальник или подсобный. Не только сам
я не видел, но никто из моих друзей не мог припомнить бескорыстного
лагерщика, и никто из пишущих мне бывших зэков тоже не назвал такого.
и преимущества не могут их насытить. Ни высокая зарплата (с двойными и
тройными надбавками "за полярность", "за отдалённость", "за опасность"). Ни
-- премирование (предусмотренное для руководящих сотрудников лагеря 79-й
статьей Исправ-Труд. Кодекса 1933 года -- того самого кодекса, который не
мешал установить для заключённых 12-часовой рабочий день и без воскресений).
Ни -- исключительно выгодный расчёт стажа (на Севере, где расположена
половина Архипелага, год работы засчитывается за два, а всего-то для
"военных" до пенсии надо 20 лет. Таким образом, окончив училище 22-х лет,
офицер МВД может выйти на полную пенсию и ехать жить в Сочи в 32 года!)
бесплатные услуги, или продукты, или предметы -- всегда используется каждым
лагерщиком взагрёб и взахлёб. Еще на Соловках начальники стали присваивать
себе из заключённых -- кухарок, прачек, конюхов, дровоколов. С тех пор
никогда не прерывался (и сверху никогда не запрещался) этот выгодный обычай,
и лагерщики брали себе также скотниц, огородников или преподавателей к
детям. И в годы самого пронзительного звона о равенстве и социализме,
например в 1933-м, в Бамлаге, любой вольнонаёмный за небольшую плату в кассу
лагеря, мог получить личную прислугу из заключённых. В Княж-Погосте тётя
Маня Уткина обслуживала корову начальника лагеря -- и была за то награждена
[стаканом] молока в день. И по нравам ГУЛага это было щедро. (А ещё верней
по нравам ГУЛага, чтоб корова была не начальникова, а -- "для улучшения
питания больных", но молоко бы шло начальнику.)
счёт пайка заключённых -- обязательно это делал! Перечтите, читатель, письмо
Липая из главы 9, этот вопль наверно бывшего каптера. Ведь не из голода, не
по нужде, не по бедности эти Курагин, Пойсуйшапка и Игнатченко тянули мешки
и бочки из каптерки, а просто: отчего же не поживиться за счёт безответных,
беззащитных и умирающих с голоду рабов? А тем более во время войны, когда
все вокруг хапают? Да не живи так, над тобой другие смеяться будут! (Уже не
выделяю особым свойством их предательство по отношению к придуркам,
попавшимся на недостаче.) Вспоминают и колымчане: кто только мог потянуть из
общего котла заключённых -- начальник лагеря, начальник режима, начальник
КВЧ, вольнонаёмные служащие, дежурные надзиратели -- обязательно тянули. А
вахтёры -- чай сладкий таскали на вахту! Хоть ложечку сахара, да за счёт
заключённого слопать! От умирающего отнять -- ведь слаже...
как-то (крупней им не разрешено). Вызовет начальник КВЧ каптера и даёт ему
свёрток -- рваные ватные брюки, завёрнутые в "Правду" -- на' мол, а мне
новые принеси. А с Калужской заставы начальник КВЧ в 1945-46 годах каждый
день уносил за зону вязанку дровишек, собранную для него зэками на
строительстве. (И потом еще по Москве ехал в автобусе -- шинель и вязанка
дровишек, тоже жизнь несладкая...)
лагерных мастеров (даже костюм "голубь мира" к костюмированному балу для
толстухи жены начальника ОЛПа шьётся на хоздворе). Им мало, что там
изготовляют им мебель и любую хозяйственную снасть. Им мало, что там же льют
им и дробь (для браконьерской охоты в соседнем заповеднике). Им мало, что
свиньи их кормятся с лагерной кухни. Мало! от старых крепостников тем и
отличаются они, что власть их -- не пожизненна и не наследственна. И оттого
крепостники не нуждались воровать сами у себя, а у лагерных начальников
голова только тем и занята, как у себя же в хозяйстве что-нибудь украсть.
нашего лагеря на Калужской заставе мрачный горбун Невежин никогда не уходил
с пустыми руками, так и шел в долгой офицерской шинели и нёс или ведёрко с
олифой, или стекла, или замазку, в общем в количествах тысячекратно
превышающих нужды одной семьи. А пузатый капитан, начальник 15-го ОЛПа с
Котельнической набережной, каждую неделю приезжал в лагерь на легковой
машине за олифой и замазкой (в послевоенной Москве это было золото). И всё
это предварительно воровали для них из производственной зоны и переносили в