Чтение 209–й страницы книги ~Призвание варяга~

Так?!"

Кузен вздрогнул всем телом и будто опомнился. Взгляд его вновь стал
острым и цепким, пусть и тяжелым -- романовским. Он не ответил, но я увидал,
что ему не все равно, что я сейчас предложу.

- "Ты не хочешь, чтоб я стал царем. Потому, что мы -- не кровные
родственники. Ты не хочешь царем Nicola, потому что он -- туп, а его отец -
того хлеще.

Хорошо. Давай женим Nicola на прусской Шарлотте. Тогда в ее первенце
соединятся две Крови. Кровь дома твоего отца и дома твоей матери. А еще --
дома моего отца и дома моей матери.

У тебя нет жизнеспособных детей, у меня -- сыновей. Раз ни у тебя, ни
меня не будет Наследников, давай так, чтоб хоть наши дома нашли
продолжение!"

Государь вздрогнул всем телом, он провел рукой по лицу, будто
отмахиваясь, а потом будто во сне прошептал:

- "Кровь моего Отца и моей Матушки... Господи, да неужто это возможно?!
И твоего Отца и твоей Матушки...

Но объясни... Почему? Почему ты сам не взял в жены Шарлотту? Я вынужден
был бы напасть на тебя, но у тебя столько денег..."

- "Она -- Наследница Пруссии. А я -- еврей. Мы будем жить долго и
счастливо, но когда-нибудь в дурной миг она назовет меня -- "жид"! Это в
крови у пруссаков. А я не прощу ее. Ни за что...

Поэтому я и сыскал милую женушку. Тихую, мягкую, не ревнивую, чтоб я
хоть дома мог отдохнуть от всех наших мерзостей... Ты меня понимаешь?"

Государь судорожно закивал головой и во взгляде его впервые затеплилось
что-то доброе. Человеческое. Он с сочувствием прошептал:

- "Ты тоже не мог жениться на той, на ком хочешь?"

Я рассмеялся:

- "Нету такой страны, где б дозволили брак меж родными сестрой с
братом! А раз я не могу выбрать той, без кого мне Жизнь не мила, какова
разница?!"

Кузен жадно смотрел на меня, а пальцы его сжались так, будто цеплялся
он за соломинку. Ту соломинку -- меж Жизнью и Вечностью.

Он покачал головой и с мольбой в голосе, будто хотел, чтоб я его
разуверил, пробормотал:

- "Грех... Как вы могли... Сестра с братом -- какой Грех... Почему у
вас здоровая дочь?! Ведь такой Грех..."

Я покачал головой и строго сказал:

- "Мы поклялись перед Господом, что у нас -- разные батюшки. Это уже не
столь сильный грех. И потом -- мы Любим друг друга. И не скрываем сего от
Бога и Мира. А Бог не может карать за Любовь. Кара -- за Грех, да за Ложь
пред собою и прочими..."

Царя отшатнуло. Руки его безвольно упали и он прошептал:

- "Грех... Слабость... Каков Поступок -- такова и Привычка. Какая
Привычка -- такой и Характер. Какой Характер -- такая Судьба. Судьба... Ты
-- Сильный. Вы оба -- сильные. Вот Господь и дал вам сильную, умную девочку.

А я -- слаб. Всю жизнь мечтал о Нарышкиной, а женили меня... Потом я с
нею встречался. Тайно. Чтоб жена не пронюхала... Встречался и думал, что это
-- Грех! И у нас была девочка. И мы ее прятали от всего света, ибо боялись
огласки!! А когда она жаловалась на боли в головке, мы говорили ей -- это
пустяк, это -- пройдет... А оно не прошло!!!

Скажи, если Эрике плохо, ты часто зовешь к ней врача?!"

- "Немедля. Лучшего. Моего личного. Ее дядю -- Боткина".

Государь сокрушенно махнул:

- "А я боялся... Огласки. Скандала. Они говорят, что водянка мозга --
неизлечима и с ними согласна Нарышкина. А я киваю и думаю, - если б я хоть
раз... Хоть когда-нибудь вызвал к малышке врача! Моего личного врача... Ну
что они знают -- обычные костоправы! А тут - Империя! Моя Империя...

Господи, ну почему я не смог, как ты?! Неужто они б не спасли мою
доченьку?!"

Он сел мешком на край раковины Большого фонтана и плакал навзрыд. А я
сел ближе к нему, обнял по-братски и произнес:

- "Женим-ка мы Nicola на Шарлотте. Сойдутся Крови твоего отца и твоей
матушки. И появится маленький мальчик. Саша Романов.

И ты сам выберешь ему нянюшек с мамушками. Сам дашь ему дядек и скажешь
-- чему учить маленького. И станет он таким, каким ты хотел видеть Сашу
Романова.

Только не этого, а иного... В той, иной жизни... И раз в его жилах
будет Кровь твоего отца и твоей матушки, Саша Романов проживет всю жизнь
сызнова. Добрее, умнее, честнее. И если ты все сделаешь правильно,
когда-нибудь Саша Романов женится на той, кто ему по сердцу. Он сможет...
Честное слово.

Хотя б потому, что в его жилах будет Кровь и моего отца, и моей
матушки. И в душе я смогу звать его -- Карл Бенкендорф. А Карл (Александр)
Бенкендорф всегда жил по Чести и смел жить с той, кто ему по сердцу. И уж
по-крайней мере -- вовремя лечить своих девочек!"

Прошли годы. Через много лет, возвращаясь из Таганрога с телом Его
Величества, я был встречен моим Nicola. Он встретил нас на дороге в столицу
с безумным ликом и диким криком:

- "Ты обманул нас! Ты убил его! Знаешь ли ты, что моя матушка все глаза
выплакала по своему первенцу! Милорадович с Воиновым мне все объяснили. Я
никогда не стану Царем, ибо корона не держится на главе цареубийцы! Как я
мог тебе в этом довериться?"

Я, не слезая с кобылы пред гарцующим Государем, сухо ответил:

- "Раз ты послал меня в Таганрог, ты мне доверился. А доверил ты мне
привезти - брата в столицу. Я не знаю, как это ты себе представлял, но я --
везу его. И со мной едут люди нашего злейшего врага -- графа Ермолова. Они
не хуже меня знают, как умирал Государь. Ни на мне, ни на тебе -- нет Крови
нашего родственника. При одном малом условии. Ты клялся, что не нарушишь
Законов Императора Павла. Твой первенец Александр станет после тебя
Государем Всея Руси Александром Романовым. С этим-то ты согласен?"

Глаза Nicola округлились и он с ужасом стал креститься:

- "Мой брат... Кончил с собой?!"

- "Поговорим об этом позднее. Не при чужих..."

Когда мы вернулись в Санкт-Петербург, все было готово к срочным
похоронам. Государя везли в наглухо заколоченном гробу, да и к нему было не
подойти - настолько кругом стоял тяжкий дух.

Гроб нужно было открыть к отпеванию и я просил присутствовать при сем
деле лишь близких покойного. Кому охота смотреть на червей, да прочие
мерзости?

Когда сбили последние гвозди и откинули крышку, наша родня ахнула.
Гробовое молчание затягивалось, а потом Королева-мать, судорожно схватив
меня за руку и заглядывая мне в глаза, шепнула:

- "Ты - самый хороший. Ты первенец моей лучшей подруги! Скажи мне,
Сашенька... Я могу... Я могу молиться за упокой моего малыша? Или.."

Я обнял, поцеловал любимую женщину моего дяди и тихо ответил:

- "Вам, как матери, мы позволим остаться с прахом на ночь. Помолитесь
за него перед Господом, ибо лишь Господа можно молить о Спасении. Мы оставим
вас одну, а поможет вам молиться Божий инок. Он принял схиму и отрекся от
мира сущего ради поста и молитвы. Сей старец у нас проездом, возможно больше
вы его не увидите. Но перед Богом клянусь, - все что случится с ним дальше -
будет лишь Божьей Волей и Милостью. Иль Карой. Теперь все Богу и от Бога
зависит".

Говоря так, я подвел королеву-мать к темному приделу сего мрачного
места. Мои егеря, лязгнув прикладами, пропустили нас в холодную сырую келью,
где под лампадой и огромным распятием молился инок в цепях и рубище.
Школьная подруга моей матушки застыла над ним, как изваяние, а потом
тихонько заплакала:

- "Почему я родила не всех вас от Бенкендорфа?! Вы хоть бы умерли с
Честью и оружьем в руках, но не от пошлой простуды..." - затем она
обернулась ко мне, утерла слезы рукой и сухо сказала:

- "Скажи им, чтоб на рассвете они меня выпустили".

Еще через много лет какой-то иноземный чудак как-то привязался ко мне.
Он, пользуясь тем, что мы в Вене и я не стану тут делать шум, сказал:

- "Ваша приязнь к Государыне и ее первенцу наводит на всякие мысли!
Говорят, будущий Царь будет немного жид, - не так ли?!"

Я только пожал плечами и громко ответил:

- "Говорить могут, что вам угодно. Этим вы не испортите мнения о вашей
стране. Некуда. Но раз уж нас слышат, - готов объясниться.

Все вы тут в курсе, что в России случилась смена Династии. И мы стали
первой страной, где сие было без крови, Смуты и прочих напастей. А случилось
сие потому, что последний Царь прошлой Династии знал, что если не этот, так
следующий Государь будет с кровью его отца и его матушки. И именно крови
своего отца и своей матушки он оставлял трон. Именно с этим условием мы сей
трон приняли. И клялись в том фамильной Честью, да Именем!

И не было у нас Смуты, крови, иль Революции! Скажите за сие спасибо не
мне, но тому, кто поверил мне и моему Честному Слову!

Назовите меня потомком цыган, пиратов и отравителей, но не трожьте вы
мою Честь своими буржуйскими лапами! Раз я обещал, что на престол взойдет
Кровь отца, поверившего Слову моему, и Кровь его матери -- так будет!!! А
если нет, - меня бы давно Бог покарал!"

Не так вышло со всеми прочими. В день Бородина я дал слово умирающему
Колесникову и удочерил его дочь -- Вареньку. Покривлю душой, сказав, что
относился к ней так же, как и к моим родным доченькам. Варя Колесникова
скорее вела жизнь экономки, иль старшей служанки в доме моем. Не хочу
оправдаться, но - одно дело Родная Кровь, а другое...