сулит двойное наследство.
вещании отказал все, что имеет, бедным, тем самым обделив вас и вашу
семью. Господина Нуартье пощадили, от него нечего было ждать. Но едва он
уничтожил свое первое завещание, едва успел составить второе, как прес-
тупник, по-видимому опасаясь, что он может составить и третье, его от-
равляет. Ведь завещание, если не ошибаюсь, составлено позавчера. Как ви-
дите, времени не теряли.
он восходит к источникам жизни и спускается в таинственный мрак смерти.
Когда преступление совершено и бог в ужасе отвращает свой взор от прес-
тупника, долг врача сказать: это он!
себя! Валентина, золотое сердце, сама невинность!
мадемуазель де Вильфор сама упаковывала лекарства, которые были посланы
маркизу де Сен-Меран, и маркиз умер.
маркиза умерла.
рый господин Нуартье обычно весь выпивает утром, и старик спасся только
чудом.
дин королевский прокурор, я обвиняю мадемуазель де Вильфор, исполняйте
свой долг!
губите мою честь!
обстоятельства, в которых я отказываюсь считаться с глупыми условностя-
ми. Если бы ваша дочь совершила только одно преступление и я думал бы,
что она замышляет второе, я сказал бы вам: предостерегите ее, накажите,
пусть она проведет остаток жизни где-нибудь в монастыре, в слезах зама-
ливая свой грех. Если бы она совершила второе преступление, я сказал бы
вам: слушайте, Вильфор, вот вам яд, от которого нет противоядия, быст-
рый, как мысль, мгновенный, как молния, разящий, как гром; дайте ей это-
го яду, поручив душу ее милости божьей, и таким образом спасите свою
честь и свою жизнь, ибо она покушается на вас. Я вижу, как она подходит
к вашему изголовью с лицемерной улыбкой и нежными словами! Горе вам, ес-
ли вы не поразите ее первый! Вот что сказал бы я вам, если бы она убила
только двух человек. Но она присутствовала при трех агониях, она видела
трех умирающих, она опускалась на колени около трех трупов. В руки пала-
ча отравительницу, в руки палача! Вы говорите о чести; сделайте то, что
я вам говорю, и вы обессмертите свое имя!
бы, если бы дело шло не о моей дочери, а о вашей.
смерть; я буду страдать и, страдая, ждать смертного часа.
только после того, как на ваших глазах погибнут ваш отец, ваша жена, ваш
сын, быть может.
невиновна... Поставьте нас перед лицом суда, и я снова скажу: нет, моя
дочь невиновна... В моем доме не было преступления... Я не хочу, вы слы-
шите, чтобы в моем доме было преступление... Потому что если в чей-ни-
будь дом вошло преступление, то оно, как смерть, никогда не приходит од-
но. Послушайте, что вам до того, если я паду жертвою убийства?.. Разве
вы мне друг? Разве вы человек? Разве у вас есть сердце?.. Нет, вы
врач!.. И я вам говорю: нет, я не предам свою дочь в руки палача!.. Эта
мысль гложет меня, я, как безумец, ютов разрывать себе грудь ногтями!..
Что, если вы ошибаетесь, доктор? Если эго кто-нибудь другой, а не моя
дочь? Если в один прекрасный день, бледный, как призрак, я приду к вам и
скажу: убийца, ты убил мою дочь!.. Если бы это случилось... я христиа-
нин, д'Авриньи, но я убил бы себя.
кто-нибудь заболеет, если вы сами почувствуете, что удар поразил вас, не
посылайте за мной, я не приду. Я согласен делить с вами эту страшную
тайну, но я не желаю, чтобы стыд и раскаяние поселились в моей душе, вы-
растали и множились в ней так же, как злодейство и горе в вашем доме.
Еще одно разоблачение - и этой ужасной трагедии настанет конец. Прощай-
те.
Прощайте, сударь!
этом ужасном положении, еще более ужасном от того, что вы мне сказали.
Но что скажут о внезапной смерти несчастного Барруа?
толпились в коридоре и на лестнице, по которой должен был пройти доктор.
- бедняга Барруа в последние годы вел слишком сидячий образ жизни; он
так привык разъезжать вместе со своим хозяином, то верхом, то в экипаже,
по всей Европе, что уход за прикованным к креслу больным погубил его.
Кровь застоялась, человек он был тучный, с короткой толстой шеей, его
сразил апоплексический удар, а меня позвали слишком поздно. Кстати, -
прибавил он шепотом, - не забудьте выплеснуть в печку фиалковый сироп.
занному, вышел из дома, провожаемый слезами и причитаниями слуг.
между собой, отправились к г-же де Вильфор с просьбой отпустить их. Ни
уговоры, ни предложение увеличить жалованье не привели ни к чему; они
твердили одно:
жаль расставаться с такими добрыми хозяевами и особенно с мадемуазель
Валентиной, такой доброй, такой отзывчивой и ласковой.
он взглянул также и на г-жу де Вильфор, и ему показалось, что на ее тон-
ких губах мелькнула мимолетная мрачная усмешка, подобно зловещему метео-
ру, пролетающему среди туч в глубине грозового неба.
стыда и бешенства, вполне объяснимых оказанным ему холодным приемом,
Андреа Кавальканти, завитой и напомаженный, с закрученными усами, в туго
натянутых белых перчатках, почти стоя в своем фаэтоне, подкатил к дому
банкира на Шоссе-д'Антен.
Данглара к окну и там, после искусного вступления, завел речь о тревол-
нениях, постигших его после отъезда его благородного отца. Со времени
этого отъезда, говорил он, в семье банкира, где его приняли, как родного
сына, он нашел все, что служит залогом счастья, которое всякий человек
должен ставить выше, чем прихоти страсти, а что касается страсти, то на
его долю выпало счастье обрести ее в чудных глазах мадемуазель Данглар.
этого объяснения, и когда оно, наконец, произошло, лицо его в той же ме-
ре просияло, в какой оно нахмурилось, когда он слушал Морсера.
ным высказать ему некоторые сомнения.
браке?
семьях приняты ранние браки; это обычай разумный Жизнь так изменчива,
что надо ловить счастье, пока оно дается в руки.
польщен, будет благосклонно принято моей женой и дочерью, - с кем мы бу-
дем обсуждать деловую сторону. По-моему, этот важный вопрос могут разре-
шить должным образом только отцы на благо своим детям.
может, захочу жениться во Франции; и поэтому, уезжая, он оставил мне
вместе с документами, удостоверяющими мою личность, письмо, в котором он
Куликов Роман
Сертаков Виталий
Русанов Владислав
Ильин Андрей
Глуховский Дмитрий