[Бродский:]
приятелей из России. Но тогда это трудно было устроить, это ведь были
еще советские времена. С другой стороны, все, кого я хотел и мог
увидать во плоти на этом мероприятии, там и оказались.
[Волков:]
[Бродский:]
бы.
[Волков:]
в Стокгольме по случаю девяностолетия учреждения этой премии?
[Бродский:]
лауреатов. Но объявилось только сто восемьдесят. Это все было довольно
забавно и приятно, похоже на экскурсию по каким-то дорогим твоей памяти
местам. Там было несколько интересных разговоров с разными приятными
моему сердцу людьми и было выпито немало шведской водки, которую я
считаю лучшей в мире. Это совершенно феноменальная водка, она делается
из wormwood -- не знаю, как это переводится на русский. Она не
прозрачная, а с привкусом каких-то трав, что-то вроде настойки. При
этом местные жители ее не пьют почему-то.
[Волков:]
[Бродский:]
кроме пива. То есть бабы их не интересуют, наркотики их не интересуют,
автомобили -- тоже не интересуют. Я даже думаю, что в Швеции такой
высокий процент самоубийств именно потому, что они там вместо водки
пьют пиво.
[Волков:]
ли вы с теми европейскими интеллектуалами, которые жалуются, что
современная масскультура стирает национальные различия?
[Бродский:]
среду -- она яростно сопротивляется любой нивелировке. На самом деле,
когда вы попадаете, скажем, во Францию, то видите, что французы -- даже
слишком французы. В Германии немцы -- даже слишком немцы. Я уж не
говорю об англичанах или шведах. Единственное место, где я думаю не о
стране как таковой, а о континенте в целом -- это Голландия. В
Голландии, действительно, тобой овладевает ощущение Европы. Хотя и это,
наверное, не совсем точно. Просто я провел недавно несколько дней в
Лейдене и вдруг у меня возникло ощущение, что это совершенно другое
пространство, совершенно другой мир. Ощущение такого, я бы сказал,
интимного свойства. Вообще для того, чтоб понять по-настоящему, что
есть та или иная страна или то или иное место, туда надо ехать зимой,
конечно. Потому что зимой жизнь более реальна, больше диктуется
необходимостью. Зимой контуры чужой жизни более отчетливы. Для
путешественника это -- бонус.
___
[Волков:]
память. Разговариваешь с людьми и видишь, как события сравнительно
недавнего прошлого растворяются, очертания их становятся все более и
более зыбкими. Мне хотелось бы в разговоре с вами попытаться
восстановить какие-то детали, штрихи, связанные с Анной Андреевной
Ахматовой. Попробовать вернуть эти детали из небытия.
[Бродский:]
что не на все вопросы я в состоянии ответить. Все, касающееся
Ахматовой,-- это часть жизни, а говорить о жизни -- все равно что кошке
ловить свой хвост. Невыносимо трудно. Одно скажу: всякая встреча с
Ахматовой была для меня довольно-таки замечательным переживанием. Когда
физически ощущаешь, что имеешь дело с человеком лучшим, нежели ты.
Гораздо лучшим. С человеком, который одной интонацией своей тебя
преображает. И Ахматова уже одним только тоном голоса или поворотом
головы превращала вас в хомо сапиенс. Ничего подобного со мной ни
раньше, ни, думаю, впоследствии не происходило. Может быть, еще и
потому, что я тогда молодой был. Стадии развития не повторяются. В
разговорах с ней, просто в питье с ней чая или, скажем, водки, ты
быстрее становился христианином -- человеком в христианском смысле
этого слова,-- нежели читая соответствующие тексты или ходя в церковь.
Роль поэта в обществе сводится в немалой степени именно к этому.
[Волков:]
жизнь на какие-то периоды?
[Бродский:]
[Волков:]
лет со мной случается то-то, такое-то время года для меня благоприятно?
[Бродский:]
счета. Я не знаю точно: произошло нечто, скажем, в 1979 году или в
1969-ом? Все это уже настолько позади, да? Жизнь очень быстро
превращается в какой-то Невский проспект. В перспективе которого все
удаляется чрезвычайно стремительно. И теряется -- уже навсегда.
[Волков:]
каких-то дат придавала огромное значение. В частности, помню, что
август считался зловещим месяцем: "Опять подошли "незабвенные даты", /
И нет среди них ни одной не проклятой".
[Бродский:]
памяти было у нее поразительное. О чем бы вы ее ни спросили, она всегда
без большого напряжения называла год, месяц, дату. Она помнила, когда
кто умер или родился. И действительно, определенные даты были для нее
очень важны. Лично я таким вещам никогда не придавал какого бы то ни
было значения. Помню, что два или три раза существенные неприятности в
моей жизни начинались к концу января. Но это было чистое совпадение...
В этом отношении к деталям, к подробностям, к датам сказывается,
видимо, разница в воспитании -- или в самовоспитании. Сколько я себя
помню, я всегда стремился скорее отделываться от той или иной
реальности, нежели пытаться удержать что-либо. В результате тенденция
эта превратилась в инстинкт, жертвой коего оказываются не только
обстоятельства твоей собственной жизни, но и чужой -- даже дорогой тебе
жизни. Разумеется, это продиктовано было инстинктом самосохранения. Но
за все, самосохранение это включая, расплачиваешься. В общем, помнить я
у Анны Андреевны не научился -- если этому вообще научаются.
[Волков:]
[Бродский:]
двадцать второй год. Евгений Рейн привел меня к ней на дачу. Самое
интересное, что начало этих встреч я помню не очень отчетливо. До меня
как-то не доходило, с кем я имею дело. Тем более, что Ахматова
кое-какие из моих стихов похвалила. А меня похвалы не особенно
интересовали. Так я побывал у нее на даче раза три-четыре, вместе с
Рейном и Найманом. И только в один прекрасный день, возвращаясь от
Ахматовой в набитой битком электричке, я вдруг понял -- знаете, вдруг
как бы спадает завеса -- с кем или, вернее, с чем я имею дело. Я
вспомнил то ли ее фразу, то ли поворот головы -- и вдруг все стало на
свои места. С тех пор я не то чтобы зачастил к Ахматовой, но, в общем,
виделся с ней довольно регулярно. Я даже снимал дачу в Комарове в одну
из зим. Тогда мы с ней виделись буквально каждый день. Дело было вовсе
не в литературе, а в чисто человеческой и -- смею сказать -- обоюдной
привязанности. Между прочим, как-то раз произошла замечательная сцена.
Мы сидели у нее на веранде, где имели место все разговоры, а также
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Корнев Павел
Жюль Верн
Шилова Юлия
Посняков Андрей