лагерную -- те самые зэки, которые получили по 10 лет за снопик соломы или
пачку гвоздей! Но мы-то, русские, давно [исправились], и у себя на родине
освоились, и нам это только смешно. А вот каково было военнопленным немцам в
ростовском лагере! -- начальник посылал их ночами воровать для себя
стройматериалы: он и другие начальники строили себе дома. Что могли понять в
этом смирные немцы, если они знали, что тот же начальник за кражу котелка
картошки посылал их под трибунал и там лепили им 10 лет и 25? Немцы
придумали: приходили к переводчице С. и подавали ей оправдательный документ:
заявление, что такого-то числа идут воровать вынужденно. (А строили они
железнодорожные сооружения и из-за постоянной кражи цемента те клались почти
на песке.)
Матвеева (это он -- из-за свёртывания ГУЛага в шахтоуправлении, а то был
начальник Экибастузского лагеря с 1952 года.) Дом его набит картинами,
резьбой и другими вещами, сделанными бесплатными руками туземцев.
положение лагерного начальника и совокупность его прав открывали полный
простор гаремным наклонностям. Начальник буреполомского лагпункта Гринберг
всякую новоприбывшую пригожую молодую женщину тотчас же требовал к себе. (И
что она могла выбрать ещё, кроме смерти?) В Кочемасе начальник лагеря
Подлесный был любитель ночных облав в женских бараках (как мы видели и в
Ховрино). Он самолично сдёргивал с женщин одеяла, якобы ища спрятанных
мужчин. При красавице-жене он одновременно имел трёх любовниц из зэчек.
(Однажды, застрелив одну из них по ревности, застрелился и сам.) Филимонов,
начальник КВО всего Дмитлага был снят "за бытовое разложение" и послан
исправляться (в той же должности) на Бамлаг. Здесь продолжал широко
пьянствовать и блудить, и свою наложницу бытовичку сделал... начальницей
КВЧ. (Сын его сошелся с бандитами и вскоре сам сел за бандитизм.)
которая бы сдерживала эти свойства. Неограниченная власть в руках
ограниченных людей всегда приводит к жестокости. (И всё это сходство в
пороках с крепостниками мы приводим вовсе не для красного словца. Сходство
это, увы, показывает, что натура наших соотечественников ничуть не
изменилась за 200 лет: дайте столько же власти и будут те же пороки!)
Меркулова, женщина-зверь (13-й лесоповальный женский ОЛП Унжлага). Майор
Громов, по воспоминанию Пронмана, ходил больной в тот день, когда не посадил
нескольких человек в БУР. Капитан Медведев (3-й лагпункт Усть-Вымь-Лага) по
несколько часов ежедневно сам стоял на вышке и записывал мужчин, заходящих в
женбарак, чтобы следом посадить. Он любил иметь всегда полный изолятор. Если
камеры изоляторов не были набиты, он ощущал неполноту жизни. По вечерам он
любил выстроить зэков и читать им внушения вроде: "Ваша карта бита! Возврата
на волю вам не будет никогда, и не надейтесь!" В том же Устьвымьлаге
начальник лагпункта Минаков (бывший замнач Краснодарской тюрьмы, отсидевший
два года за превышение власти в ней и уже вернувшийся в партию) самолично
сдёргивал отказчиков за ноги с нар; среди тех попались блатари, стали
сопротивляться, размахивать досками; тогда он велел во всём бараке выставить
рамы (25 градусов мороза) и через проломы плескать внутрь воду ведрами.
Развилась у плантаторов и злоба с вывертом, то что называется садизм. Перед
начальником спецотдела Буреполома Шульманом построен новый этап. Он знает,
что этот этап весь идёт сейчас на общие работы. Всё же он не отказывает себе
в удовольствии спросить: "Инженеры есть? Поднимите руки!" Поднимается с
десяток над лицами, засветившимися надеждой. "Ах, вот как! А может и
академики есть? Сейчас принесут [карандаши!]" И подносят... ломы. Начальник
вильнюсской колонии лейтенант Карев видит среди новичков младшего лейтенанта
Бельского (тот еще в сапогах, в обтрёпанной офицерской форме). Еще недавно
этот человек был таким же советским офицером, как и Карев, такой же погон
носил с одним просветом. Что ж, пробуждается в Кареве сочувствие при виде
этой обтрёпанной формы? Удерживается ли по крайней мере безразличие? Нет --
желание унизить выборочно! И он распоряжается поставить его (вот именно не
меняя форму на лагерную) возить навоз на огороды. В баню той же колонии
приезжали ответработники литовской УИТЛК, ложились на полки и мыть себя
заставляли не просто заключённых, а обязательно Пятьдесят Восьмую. Да
присмотритесь к их лицам, они ведь ходят и сегодня среди нас, вместе с нами
могут оказаться в поезде (не ниже, конечно, купированного), в самолёте. У
них венок в петлице, неизвестно что венчающий венок, а погоны уже не стали
правда голубые (стесняются), но кантик голубенький или даже красный, или
малиновый. На их лицах -- задубеневшая отложившаяся жестокость и всегда
мрачно-недовольное выражение. Казалось бы, всё хорошо в их жизни, а вот
выражение недовольное. То ли кажется им, что они еще что-то лучшее упускают?
То ли уж за все злодейства метит Бог шельму непременно? -- В вологодских,
архангельских, уральских поездах в купированных вагонах -- повышенный
процент этих [военных]. За окном мелькают облезлые лагерные вышки. "Ваше
[хозяйство?]" -- спрашивает сосед. Военный кивает удовлетворительно, даже
гордо: "Наше". "Туда и едете?" "Да". "И жена раб оже?" "Девяносто получает.
Да я две с половиной сотни (майор). Двое детей. Не разгонишься". Вот этот
например, даже с городскими манерами, очень приятный собеседник для поезда.
Замелькали колхозные поля, он объясняет: "В сельском хозяйстве значительно
лучше пошли дела. Они теперь [сеют, что хотят]". (А когда из пещеры первый
раз вылезли засевать лесной пожог -- не "что хотели" сеяли?..)
-- в купе оказался молодой эмведешник, только что выпущенный из Тавдинского
училища и ехавший в распоряжение иркутского УИТЛ. Я притворился
сочувственным дурачком, и он рассказывал мне, как стажировку проходили в
современных лагерях, и какие эти заключённые нахальные, бесчувственные и
безнадежные. На его лице еще не установилась эта постоянная жестокость, но
показал он мне торжественный снимок 3-го выпуска Тавды, где были не только
мальчики, но и давние лагерщики, добиравшие образование (по дрессировке,
сыску, лагереведению и марксизму-ленинизму) больше для пенсии уже, чем для
службы, -- и я хоть и видел виды, однако ахнул. Чернота души выбивается в
лица! Как же умело отбирают их из человечества!
медсестра вступила в близость с военнопленным немцем, это обнаружили. Её не
просто изгнали из своей благородной среды -- о, нет! Для этой женщины,
носившей русские офицерские погоны, сколотили близ вахты за зоной тесовую
будку (трудов не пожалели) с кошачьим окошком. В этой будке продержали
женщину неделю, и каждый вольный, приходящий "на работу" и уходящий с неё --
бросал в будку камнями, кричал "б... немецкая!" и плевал.
знавших (конец 30-х годов) границ своей власти и изобретательной жестокости:
Павлов, Вишневецкий, Гакаев, Жуков, Комаров, Кудряшев М. А., Логовиненко.
Меринов, Никишов, Резников, Титов, Василий "Дуровой". Упомянем и
Светличного, знаменитого истязателя из Норильска, много жизней числят зэки
за ним.
(разжалованный из прибалтийского минвнудела в начальники Степлага);
Тарасенко (начальник Усольлага); Коротицын и Дидоренко из Каргопольлага; о
свирепом Барабанове (начальник Печорлага с конца войны); о Смирнове
(начальник режима Печжелдорлага); майоре Чепиге (начальник режима
Воркутлага). Только перечень этих знаменитых имен занял бы десятки страниц.
Моему одинокому перу за ними за всеми не угнаться. Да и власть по-прежнему у
них. Не отвели мне еще конторы собирать эти материалы и через всесоюзное
радио не предлагают обратиться.
был начальником секретариата Берия. Когда наши освободили пол-Германии,
многие крупные эмведисты туда ринулись, и Мамулов тоже. Оттуда погнал он
эшелоны с запломбированными вагонами -- на свою станцию, Ховрино. Вагоны
вгонялись в лагерную зону, чтоб не видели вольные железнодорожники (как бы
"ценное оборудование" для завода) -- а уж свои зэки разгружали, их не
стеснялись. Тут навалом набросано было всё, что наспех берут ошалевшие
грабители: вырванные из потолка люстры, мебель музейная и бытовая, сервизы,
кое-как увёрнутые в комканые скатерти, и кухонная утварь, платья бальные и
домашние, бельё женское и мужское, цветные фраки, цилиндры и даже трости!
Здесь это бережно теперь сортировалось и что цело -- везлось по квартирам,
раздавалось знакомым. Привёз Мамулов из Германии и целый парк трофейных
автомашин, даже 12-летнему сыну (как-раз возраст малолетки!) подарил
"Opel-кадета". На долгие месяцы портновская и сапожная лагерные мастерские
были завалены перешивкой привезённого ворованного. Да у Мамулова не одна ж
была квартира в Москве и не одна женщина, которую надо было обеспечить! Но
любимая его квартира была загородная, при лагере. Сюда приезжал иногда и сам
Лаврентий Павлович. Привозили из Москвы всамделишний хор цыган и даже
допускали на эти оргии двух зэков -- гитариста Фетисова и плясуна Малинина
(из ансамбля песни и пляски Красной армии), предупредив их: если где слово
расскажете -- сгною! Мамулов вот был какой: с рыбалки возвращались, тащили
лодку через огород какого-то деда, и потоптали. Дед как бы забурчал. Чем же
наградить его? А избил его своими кулаками так, что тот в землю только
хрипел. За моё же жито и меня же бито... *(7)
повторяюсь? Или мы об этом уже где-то читали, читали, читали?..
образом при Берии... Но почему вы не даёте светлых примеров? Но опишите же и
хороших! Но покажите нам наших отцов родных...
рассуждением уже вывел, что лагерный начальник [не может быть хорошим] -- он
должен тогда голову свернуть или быть вытолкнут. Ну, допустите на минуту:
вот лагерщик задумал творить добро и сменить собачий режим своего лагеря на
человеческий, -- так дадут ему? разрешат? допустят? Как это самовар на мороз
вынести да он бы там нагревался?
Лондон Джек
Флинт Эрик
Курылев Олег
Корнев Павел
Пехов Алексей
Свержин Владимир