Чтение 210–й страницы книги ~Призвание варяга~

Однажды к нам принесли посылку, на коей костькиной рукой была просьба
вскрыть ее "лично". (Что любопытно, - осталось так и невыясненным -- "лично"
КОМУ? Заговорщики потом признавались, что должно было выйти -- "лично
Бенкендорфу", но то ли Костик забыл, то ли -- Совесть его замучила, он так и
не дописал предложение.)

Если б сию коробку принесли часом позже, могла умереть Маргит и кто-то
из девочек. Но так вышло, что они пошли на прогулку и посылку приняла Варя.
Она-то в присутствии слуг развернула ее и подняла крышку. Внутри была бомба.

Варе оторвало руку и она умерла через полчаса, не приходя в сознание.
Вместе с ней погибли еще трое слуг.

Ужас же состоял в том, что сохранились остатки коробки, в коей принесли
бомбу. А что у фон Шеллингов, что у Бенкендорфов издревле заведено, что
каждый из членов семьи имел собственный код и приметные знаки, коими он
помечал посылки и оставлял закладки на случай, если посылку откроют. Бомб,
конечно, еще не боялись, но всегда можно было вскрыть колбу с синильной
кислотой от "старых товарищей". А дела фон Шеллингов с армейскими трофеями
Бенкендорфов, да пиратскими повадками Уллманисов не дозволяли чужим
увидать... нередко -- награбленное.

Так вот, - на посылке командующего Кавказской армией были все знаки
того, что сам Костька приготовил и запечатал ее. Сие могло иметь два
объяснения. Либо он покушался на меня и близких моих, иль хуже того, - он
выдал наши коды полякам.

Мною был тотчас созван семейный совет, где мы поменяли наши приметы и
постановили, - вернуть Константина и судить его семейным Судом. Скорее всего
мы присудили б Предателя к пуле в висок, - негоже марать Имя Бенкендорфов по
судам, да присутствиям.

Я послал на Кавказ, мои следователи провели первый допрос и узнали, что
Константин (по его словам) посылок не посылал, но получалось, что сия
посылка действительно ушла из штаба Кавказской армии. Из этого (вкупе с
резким ухудшением чеченских дел) мои люди сделали вывод, что либо - мой брат
врет, либо -- глуп, что еще хуже.

Обе версии имели право на существование. Так уж сложилось, что он
всегда завидовал мне. Матушка просто не терпела его и не оставила ни единого
пфеннига. Кристофер же... Мы с ним не любили друг друга и Константин
надеялся, что хотя бы отец хоть что-то оставит ему. Но в завещании
Бенкендорфа (он умер в сентябре 1825 года) все его состояние шло только мне!

Кристофер не стал скрывать, что -- не любит меня, но из всех друзей
сына его - Nicola лишь у меня обнаружился талант умножать капиталы. Это --
Рок.

Точно такие же отношения связывали Железного Фрица и моего прадеда
Эриха фон Шеллинга. Один умел повелевать и царствовать, другой создал своему
королю науку, банки и абвер.

Вся Германия не забыла сию историю, запала она на душу и моему дяде.
Костька же тут не вписывался...

Как только стала известна суть сего завещания, Константин озлобился на
весь белый свет. Единственным из всей семьи он вякнул о каких-то там правах
бездетного Константина на русский престол.

Когда я вернулся с телом царственного кузена, я напомнил Nicola, что
Рубикон уже перейден, и я не Орфей -- выводить Эвридик! Коль мы в дороге,
лучше дойти до конца! И Николай ободрился.

Милорадович умер в день мятежа, Воинов -- весной, бунтовщики частично
повешены, частично -- в Сибири, "константиновцы" -- выведены из Сената и
спрятались в Польше.

Но свято место пусто не бывает, сопротивление новой династии
возглавил... Константин Бенкендорф. Не по своей воле. Скорее даже -- не
осознавая того, мой брат стал вождем всех недовольных. Будь в нем хоть капля
здравого смысла, он мог бы нам здорово насолить, но ему всегда не хватало
фантазии. Сидеть с кислой рожей и критиковать всех и вся, - это пожалуйста,
но не более этого.

К той поре кончилась Вторая Персидская война и мы по взаимному уговору
с графом Ермоловым пересадили того -- на Москву, Кавказ же остался
бесхозным. Туда-то и направили моего братца, - с глаз долой, подальше от его
новых сторонников, и как можно дальше от Польши, чтоб два Константина не
"перемигнулись". И вот такой казус.

Когда на Кавказе стало известно о том, что во взрыве погибла Варя
Колесникова, а весь мой дом не получил и царапины, мои враги устрашились и
выдали себя. Костька напился пьян, плакал и кричал адъютантам, - "вы
подучили меня, а он заговоренный и сколько б ни пытаться, его ни пуля, ни
сабля, ни яд не берут". Не знаю, кого он имел в виду. Надеюсь, - Шамиля.

В день смерти брат общался с дружками, опять перепил и у них вышла
ссора. Говорят, Костька просил убежища в Царстве Польском, но поляки ему
отказали. По пьянке они повздорили, адъютант выстрелил и ранил в руку
навылет. Врачи двое суток боролись с кровотечением, но...

Сегодня брешут, что Петер, возглавлявший следствие, сказал врачам,
будто Косте лучше умереть от шальной пули, чем в братней петле. Не знаю, что
думать. Петер божится, что ни сном, ни духом, но он -- жалостливый. Мог и
сказать.

Из врагов моих оставался только лишь Царь Польский -- Константин
Павлович. Он возглавил Восстание в Польше и выказал себя недурным
полководцем. По-крайней мере до тех пор, пока я не ввел в бой моих лютеран с
их оптическими прицелами, нарезным оружием, да легкими пушками на английских
рессорах -- Империя ничего не могла с ним поделать. (Но технологическое
превосходство моих лютеран сказалось сразу же и для поляков -- трагически.)

Тем не менее, - чтоб не терять лишних людей, (а у меня в Прибалтике
каждый солдат на счету) я приказал провести спецоперацию. Возглавил ее все
тот же -- генерал фон Розен, - глава моего "диверсионно-штурмового отряда
особого назначения". (Фон Розен хорошо проявил себя сразу после моего
ранения при Бородине. Вплоть до моего выздоровления он руководил всеми
диверсионно-террористическими операциями Великой Войны и получил за них --
все свои ордена и медали.)

Царя Польского выкрали прямо из его Ставки, когда он "по нужде"
отлучился от своих неизменных охранников. Ежели вам сие интересно, - люди
мои сидели в выгребной яме, когда вождь мятежников принялся туда гадить. Они
утащили его в пресловутую дырку, а из выгребной ямы был уже прорыт тайный
ход. Охранники весьма изумились тому -- куда мог деться их Государь, а пока
они думали -- ребята фон Розена были уже далеко.

Государь наш был в ярости, он метал громы и молнии на старшего брата, и
не присутствуй я на их встрече -- Константину не миновать дыбы, пытки и
казни.

К счастию, я вовремя удержал Государя, сказав:

- "Вам нужны мученики? Мало вам простого Восстания, вам нужен другой
Бенкендорф, обезглавленный шведами?! Пфуй, это -- глупость. Ежели вы хотите
по-настоящему покарать Брата, освободите его тот же час. И -- хорошенько
обласкайте его. А дальше уж -- на все Божья Воля!"

Вы не поверите, - Константин дрался, плевался и прочее, когда мы
объявили ему, что Государь пригласил его на обед по случаю Усмирения Польши.

Несчастный урод вырывался у нас и кричал:

- "Убейте меня, переломайте руки и ноги, только не это! Подданные мои
решат, что я -- Предатель. Пожалейте мою воинскую Судьбу, я хорошо воевал за
Россию, я был Начальником Русской Гвардии -- убейте ж меня, но не
заставляйте вынести сей позор!"

Ему пришлось вколоть дозу морфия и на ужине "в Честь Примирения дома
Романовых" Константин бессмысленно сидел, пускал слюни и выглядел
совершеннейшим идиотом. Что, в общем-то, от него и -- требовалось.

На другой день все газеты на не завоеванной нами еще части Польши вышли
с аршинными заголовками: "И этот оказался -- Романовым!" "Последний выверт
клятого москаля!" и так далее.

Когда несчастный пришел в себя от наркотиков, я сидел у постели его.
Кузен мой чуть усмехнулся и хрипло прокаркал:

- "Ты, верно, хочешь предложить мне -- то же, что и моему старшему
братцу?! Дудки. Либо вам придется заколоть меня вашими снадобьями насмерть,
либо... Я смогу все объяснить моей Польше".

Я щелкнул пальцами. За окном стояли десятки осужденных поляков, кои
видели, как я наклоняюсь и по-братски целую моего кузена -- Константина
Павловича.

Константин пытался вскочить, но скрытые веревки держали его, а лица
поляков исказились гримасой презренья и бешенства. Ставни захлопнулись, а я,
еще раз поцеловав ненаглядного кузена, сказал ему:

- "Нет. В отличие от твоего брата ты -- такой же солдат, как и -- я.
Тебя я не могу замучить Отлученьем от Власти. Поэтому -- вот мой тебе
Братний Подарок".

Я бросил ему на постель заряженный пистолет. Константин вцепился в
него, в глазах его блеснули злорадные огоньки и он прицелился в мою сторону.
Я рассмеялся:

- "Ты так и не стал хорошим политиком. Если я не выйду из твоей
спальни, завтра же все поляки узнают, что ты Предал их страну ради того,
чтоб в меня выстрелить. Они узнают, что ты поставил свою Личную Месть выше
интересов их Польши. Ибо лютеране мои сделают за сей выстрел с ними этакое,
что все преступления "Рижских Волчиц" будут -- цветочки в сравнении с этими
ягодками. И весь мир не осудит их за сие, ибо ты убьешь меня после моего
Братнего Поцелуя!

Мало того, - Кровь моя падет на нашего Николя. Романов наконец убьет
Бенкендорфа и люди мои получат столь долгожданный повод к Восстанию. Ты
думаешь, - я ценю свою жизнь выше Свободы и Счастья для родимой Ливонии?!
Пфуй...

Нажми ж на курок и -- Будь Проклят, а я стану Мучеником..."

Царь Польский уронил пистолет и бессильно заскрежетал своими зубами. Я