На следующий день, едва пробило полдень, Гавриил стучался в
дверь Аретино.
Из-за закрытых дверей доносился приглушенный шум - звуки
музыки, голоса, смех, но хозяева открывать не торопились.
Гавриил снова постучал, на сей раз погромче. Дверь наконец
отворилась. На пороге стоял лакей; вид у него был такой,
словно ему приходилось заниматься несколькими делами
одновременно. Парик с развившимися прядями съехал набок, руки
он для пущей солидности заложил за спину, но краешек зажатой в
кулаке салфетки или полотенца выглядывал из-за полы сюртука.
- Мне хотелось бы видеть мсье Аретино, - сказал Гавриил.
- Ох, господин хороший, я боюсь, хозяин сейчас не сможет к
вам выйти. - Лакей развел руками, и салфетка (только теперь
стало ясно, что это была именно салфетка) показалась из-за
спины. Он сконфуженно скомкал ее и добавил: - У нас тут такое
творится... Может быть, вы заглянете как-нибудь в другой раз?
- Нет. Мне непременно нужно видеть его сегодня, - ответил
Гавриил, сам удивившись, откуда у него взялась подобная
настойчивость. Впрочем, подумав немного, он нашел вполне
разумное объяснение своей смелости: ведь он явился сюда по
заданию Архангела Михаила, а Его Архангельство ясно дал
понять, что дело предстоит серьезное и с исполнителя будут
спрашивать весьма строго.
Лакей, несколько смущенный напористостью стоявшего перед ним
незнакомца с упрямым выражением лица и неземным светом в
голубых глазах, отступил на несколько шагов, давая дорогу
незваному гостю. Поколебавшись несколько секунд, он провел
Гавриила в гостиную:
- Будьте добры, подождите здесь несколько минут. Я спрошу
хозяина, сможет ли он принять вас.
Чтобы как-нибудь скоротать время, Гавриил отошел в сторонку
и стал вертеться взад-вперед на каблуках - старый трюк,
которому он научился еще в незапамятные времена. Он быстро
оглядел комнату. На низеньком столике лежали листы рукописи.
Гавриил подошел поближе, но смог разобрать только два слова.
Эти слова были: "Отец Адам". Не помня себя, Гавриил кинулся на
рукопись, словно коршун на цыпленка.
Тут за дверью послышался какой-то непонятный шум, и в
комнату вошло несколько человек. Боясь, как бы его не поймали
с поличным, Ангел Гавриил отскочил от столика, словно
ошпаренный. Однако бояться ему было нечего: вошедшие оказались
всего-навсего музыкантами. Сняв темные фраки, они остались в
одних рубашках и спускались по лестнице с верхнего этажа,
наигрывая на своих инструментах отнюдь не церковные гимны -
легкие мелодии, под которые ноги сами пускались в пляс.
Музыканты прошли мимо Гавриила, как мимо пустого места, не
удостоив ангела даже взглядом. Не успели музыканты исчезнуть в
дальней комнате, откуда доносились пронзительные взвизгивания,
смех и звуки шумной возни, как Гавриил опять вернулся к столь
заинтересовавшей его рукописи. Отыскав глазами начало, он стал
читать: "Отец Адам, изгнанный из Эдема за то, что отведал
плода с Древа Познания..."
Но ему снова помешали - на этот раз взрывы громкого
девичьего смеха.
Подняв глаза от рукописи, Гавриил увидел, как в комнату
вбежали две юные прелестницы - блондинка и брюнетка, являвшие
собою очаровательный контраст. Темные волосы одной в
беспорядке рассыпались по плечам, а растрепавшиеся светлые
локоны другой, напротив, были завязаны в подобие узла на
затылке. На обеих девушках были одинаковые длинные блузы из
тончайшей шелковой ткани; их одежды развевались, когда одна из
них, играючи, погналась за другой. Гавриил заливался румянцем,
как только в пылу погони низко обнажались белоснежные груди
или из-под высоко взлетевшего подола выглядывали розоватые
коленки.
Заметив, что они не одни в комнате, шалуньи прекратили свою
игру и подошли к Ангелу Гавриилу.
- Эй, - дерзко сказала блондинка, и в ее певучем голоске
отчетливо прозвучал французский акцент. - Эй, ты не видел его
здесь?
- Кого? - спросил Гавриил, весьма смущенный видом их ничем
не прикрытых прелестей.
- Ну, этого гадкого Пьетро! Он ведь обещал потанцевать со
мной и Фифи.
- Нет, я его не видел, - ответил Гавриил, подавляя в себе
сильное желание перекреститься. Лишь мысль о том, что дамам
это может показаться неучтивым, удержала его руку.
- Ах, он должно быть, спрятался где-то здесь, - игриво
продолжала блондинка. - Пойдем, Фифи, устроим на него
настоящую облаву. Мы найдем его и накажем!
И красотка подарила Гавриилу такой взгляд, что беднягу
охватила дрожь.
- Пойдем с нами, - предложила она, подавая ему свою белую
ручку.
Гавриил отпрянул от нее, словно это была змея, и потряс
головой:
- Нет, нет. Мне... Мне велено подождать здесь.
Француженка по-птичьи склонила набок свою хорошенькую
головку:
- А ты всегда делаешь только то, что тебе велят? Фи, как это
скучно!
И, смеясь и щебеча, девушки выпорхнули из гостиной. Когда их
голоса затихли где-то в длинном коридоре, Гавриил вытер со лба
обильный пот и попытался сосредоточиться на рукописи, лежавшей
на столике. На этот раз ему удалось прочитать название:
"Легенда о семи золотых подсвечниках". Но тут опять послышался
звук шагов, и Гавриил поспешил убраться от стола.
В гостиную, пошатываясь, вошел Аретино, держа в руке
полупустой бурдюк с вином. Камзол его был расстегнут, чулки
спущены, на тонкой полотняной рубашке краснели винные пятна.
Под глазами залегли глубокие тени. Однако взгляд Аретино,
пронзительный и цепкий, не помутнел от выпитого вина. Это были
глаза человека, много повидавшего в жизни и стремившегося
повидать еще больше.
Не без некоторого труда добравшись до того угла комнаты, где
стоял Ангел Гавриил, он остановился напротив Гавриила и
несколько мгновений молча смотрел на непрошеного гостя.
- Кто вы такой, черт возьми? - спросил он наконец.
- Студент, - не без робости ответил Гавриил, с трудом
сдержав желание перекреститься при упоминании о черте. - Я
простой студент из Германии, студент филологического
факультета. Я приехал сюда, в Венецию, чтобы лицезреть
великого Аретино, молва о котором разнеслась по всей Европе. Я
восхищаюсь вашим талантом - нет, лучше сказать, вашим гением,
дорогой мастер. Я хотел бы пригласить вас на скромный обед, за
которым я мог бы поговорить с вами о поэзии и литературе.
Беседа с вами стала бы для меня выдающейся минутой жизни,
воспоминание о которой я увез бы с собой в Германию.
Гавриил отнюдь не был льстецом, но непривычная обстановка, в
которую он попал, и переживания последних минут произвели
неожиданную метаморфозу со скромным, застенчивым Гавриилом.
Впрочем, Гавриил вращался в различных кругах, в том числе и в
довольно высоких, и мог при случае сказать комплимент. Ему
оставалось только надеяться, что Аретино не относился к числу
людей, ненавидящих лесть и льстецов, и что он ничуть не
переборщил по части фимиама. Однако Аретино отнесся к его
восторженным излияниям довольно благосклонно. Возможно, в том
было повинно выпитое им вино.
- Хм, - сказал он. - Вам и вправду нравятся мои безделки?
- О, дорогой мастер, я восхищаюсь вами, вы - мой кумир, нет,
лучше сказать - мое божество.
- Что ж, мой мальчик, раз тебе нравятся мои стихи, значит,
по крайней мере, у тебя есть вкус, - сказал Аретино, борясь с
отрыжкой. - Я бы с удовольствием пообедал с тобою и поговорил
бы тоже с не меньшим удовольствием, но... как-нибудь в другой
раз, ладно? Честно говоря, мы тут празднуем... отмечаем новую
пьесу, которую мне заказали... Черт побери, а где мои гости?
Куда все подевались? Небось уже разбились на парочки и
разошлись по спальням. Ну что ж, раз так, то я от них не
отстану!
Аретино повернулся и сделал несколько нетвердых шагов к
двери.
- Одну минуточку, дорогой маэстро! Могу ли я
поинтересоваться, что за новый божественный замысел созрел у
вас? Поклонники ждут с нетерпением!
Аретино остановился в дверях. Подумав с минутку, он вернулся
в комнату и забрал рукопись со столика. Засунув бумаги под
мышку, он пробормотал себе под нос:
- Нет, нет. Этого никто не должен знать. Я поклялся хранить
Корнев Павел
Маккарти Кормак
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Конан-Дойль Артур
Смит Кордвейнер