насекомых, носившихся над освещенной солнцем травой.
сущности, его подробности настолько очаровали молодого врача, будто в них
был заключен какой-то таинственный смысл. К тому же в воспоминаниях эпизод
выглядел таким красочным, что поделил время на два периода, и в мыслях
Стефан неизменно возвращался к этому происшествию всякий раз, когда надо
было восстановить в памяти ход больничной жизни. Он никому не рассказал о
случившемся, да и какой в этом был бы толк. Может, Секуловский и нашел бы
литературную изюминку в том, как мастер Вох описывал свою болезнь, но
Стефана занимало совсем другое. Что? Он и сам не знал.
прихватив с собой "Историю философии", а поскольку чтение ее шло довольно
туго (он винил в этом жару, стыдясь признаться себе, что его вовсе не
интересуют тонкости онтологических систем), Стефан стал прихватывать и
другую книгу, которую дал ему Каутерс, "Сказки тысячи и одной ночи" -
прекрасно изданный толстенный том в сиреневом кожаном переплете. Миновав
лесную опушку, он устраивался в красивом уголке под тремя огромными буками
с гладкой, обтягивающей стволы корой (ему представлялось, что так именно
должны выглядеть каучуковые деревья) и, спустив ноги в заросшую брусникой
яму, жмурясь от солнечных бликов, проносившихся по желтоватым страницам,
читал о приключениях торговцев, цирюльников и чернокнижников Кашмира, а
"История философии" отдыхала рядом, брошенная на бугорке сухого мха. Он и
открывать ее больше не пытался, но продолжал носить с собой, словно в укор
самому себе.
повествования халифа Гаруна аль-Рашида - который как раз переоделся
водоносом, чтобы побродить по базарам и собственными глазами взглянуть на
жизнь своих подданных, - Стефан, вероятно осмелев от одиночества, вдруг
подумал, как хорошо было бы устроиться на подстанцию рабочим. Со смущенной
улыбкой тут же отбросил эту мысль, правда пожалев, что и о ней никому не
сможет рассказать.
склонами холмов и в остывающих долинах начинал кружить, шелестя листьями,
ветерок, Стефан снова уходил из больницы и, испытывая какое-то непонятное
возбуждение, сворачивал с привычных тропок, подбирался поближе к
подстанции и петлял вокруг да около. Но больше так никого и не встретил.
его кирпичные стены и пустые, настежь раскрытые окна, из которых лилось
гудение; оно ни на шаг не отставало от него и на обратном пути. Прогулки
эти обогатили его сны еще одной темой: несколько раз ему привиделся
электрический домик у самого подножья поросшего травой склона, домик этот
притягивал его какой-то монотонной мелодией, очень похожей на восточную.
Как-то утром, раньше обычного отправившись в лес, Стефан сделал небольшой
крюк, чтобы, забравшись на самую вершину холма, поглазеть на подстанцию;
он еще поднимался по склону, когда заметил человека, шедшего ему
навстречу. Это был тот самый молодой рабочий с медными волосами; в
заляпанных известью брюках, по пояс голый, он пружинисто вышагивал по
тропке с двумя полными ведрами глины. Стефан и сам не мог понять, хочется
ли ему встречаться с парнем, но на всякий случай пошел помедленнее. Тот
приближался, под кожей его обнаженных рук перекатывались мышцы, но лицо
оставалось безучастным, словно застывшим. Парень прошел мимо, так
старательно не замечая Стефана, что не оставалось и тени сомнения - его
узнали; он зашагал дальше, не решаясь даже оглянуться.
ходил за покупками. Стояла удушливая жара. Уже несколько часов кряду за
горизонтом погромыхивало, но прожаренная, жгучая синева была пуста. Дно
залитого солнечным зноем глинистого оврага походило на раскаленный бетон.
Добравшись до верхнего, заросшего елками края оврага, Стефан увидел над их
вершинами стену туч. Все вокруг на глазах рыжело: это зловещее освещение
заставило его пуститься почти бегом; на последнем повороте, уже с трудом
ловя ртом воздух, он увидел мастера Воха. Тот шел в ту же сторону, но
помедленнее; рядом с собой он вел, придерживая за руль, велосипед.
Заслышав шаги за спиной, Вох украдкой оглянулся. Сразу узнал Стефана и
поздоровался; они молча пошли рядом.
мятыми лацканами и рукавами. Стефан в своей рубашке и полотняных брюках
обливался потом, а тому жара была, казалось, нипочем. Лицо Воха, как
обычно, серое, ничего не выражало, краснел только бугорок заросшего
волосами уха. Над головами уже проплывали извивавшиеся желтоватые языки
туч. Стефан с радостью припустил бы бегом, но его удерживало присутствие
Воха - тот по-прежнему шел размеренным шагом.
песок задымил под первыми крупными каплями. Уже видно было подстанцию.
Тяжелые капли все чаще расплющивались на лице и руках, мокрыми горошинами
покрывали рубаху и светлые брюки.
остановился и, опершись обеими руками на руль велосипеда, оглянулся.
Стефан последовал его примеру. Чернеющая, словно бы перевернувшаяся вверх
дном желтая туча надвигалась прямо на них, завешивая весь горизонт темными
отростками, из которых тянулись к земле синие щупальца.
небо прищуренными глазами.
оставалось мрачным. С пронзительным шумом на них обрушился ливень.
словно не обращая внимания на этот приступ бешенства природы, приподнял
сначала переднее, потом заднее колесо велосипеда и вкатил его в узенький
коридорчик. Прислонил к стене и только затем вытащил платок и тщательно
вытер глаза и щеки.
все вокруг. Стефан с наслаждением вдыхал напоенный свежестью воздух;
секунду назад он бессознательно радовался, что счастливо убежал от потопа,
но, когда Вох открыл вторую, ведущую внутрь дома дверь, сообразил, что ему
подвернулся исключительный случай.
окнам в дальней стене сейчас яростно барабанил дождь, и было бы совсем
темно, если бы не множество пылавших под потолком ламп. В их неподвижном
свете он увидел на одной стене пульты и щиты с часами; противоположная
стена напомнила ему зоопарк - там рядками стояли доходившие до самого
потолка клетки, огражденные серой проволочной сеткой. Что было в этих
высоких и узких клетках, Стефан разглядеть не смог, но что живностью там и
не пахло, это уж точно: там царил полный покой. Посреди комнаты стояли
небольшой квадратный столик, два стула и несколько ящиков. На каменном
полу постелена резиновая дорожка.
трогать!
сетка, открыл дверь и что-то сказал. Кто-то приглушенным голосом ответил.
Вох вошел и прикрыл за собой дверь. С минуту Стефан оставался в полном
одиночестве. Воздух был пропитан запахом разогретого масла, неведомо
откуда доносилось глухое гудение; было слышно, как по железной крыше с
грохотом перекатываются валы дождя.
Подойдя поближе, увидел тянущиеся к потолку медные шины и фарфоровые грибы
изоляторов. И услышал голоса за стеной. Вох говорил:
соображаешь, сколько этого всего?! Убирайся отсюдова сей же час!
клеток. Появились Вох и старый Пощчик, и оба посмотрели в его сторону - на
часы; мастер что-то сказал, но его слова заглушил раскат грома. Вох сделал
еще несколько шагов, замер, расставив ноги, и опять уперся взглядом в
приборы.
таком положении, - Стефан подумал, что мастер похож на капитана корабля,
застигнутого бурей, - медленно стал поворачиваться на каблуках; заметил
Тшинецкого и как будто даже удивился. Взял стул, вынес в коридорчик и
поставил там, проговорив:
превратилась как бы в сцену для необычного представления, ну а он, Стефан,
сидевший в темном и узеньком коридорчике, в единственного зрителя.
Теперь они, казалось, перестали обращать внимание на приборы, словно
просто ждали чего-то. Их лица все ярче поблескивали в желтом свете ламп;
Стефана мутило от удушливого запаха масла; на дворе мерно громыхала и
гремела гроза. Вох вдруг кинулся к черному пульту, придвинул лицо к одному
циферблату, потом к другому, вернулся на прежнее место и опять замер.
Стефан даже почувствовал какое-то разочарование, но в следующий миг ему
показалось, будто что-то переменилось, хотя он и не мог понять что.
Беспокойство его нарастало, и наконец он открыл его причину.