дал мальчику. Еще дал ему специально на этот случай заказанные ботинки -
оплетенные стальной сеткой. Так нам удалось пройти. Я разгонял термитов
струей дыма; те, что не отступали, гибли. В одном месте пришлось
прибегнуть к бензину, я разлил его и поджег, создав между нами и потоком
термитов огненную преграду. Оставалось каких-нибудь сто метров до черного
термитника. Не могло быть и речи, чтобы спать. Мы сидели у беспрерывно
коптящего бака, светя фонариками. Ну и ночь! Вы никогда не проводили в
противогазе шесть часов? Нет? Ну, тогда вообразите себе, что значит
торчать в раскаленном резиновом рыле. Когда мне хотелось вздохнуть
свободнее, я оттягивал от лица маску, задыхался в дыму. Так прошла ночь.
Мальчик все время дрожал. Я боялся, не лихорадка ли это.
Ее могло хватить на три дня при бережливом расходовании. Надо было
возвращаться как можно скорее.
совсем посерели. Свет лампы наполнял комнату, зеленый, мягкий свет, как бы
проникающий сквозь толщу воды.
поверхностью. Его окружали низкие конусы, и, что самое примечательное, не
вертикальные, а склоняющиеся к нему; я бы сказал, замаскированные фигуры,
застывшие в гротескном поклоне.
приступил к делу. Мне не хотелось уничтожать черный конус динамитом. С
момента, как мы вошли в это пространство, термиты больше не появлялись.
Можно было наконец сдернуть с лица противогаз. Что за облегчение!
Несколько минут на земле не было человека счастливее меня. Неописуемое
блаженство свободного дыхания - и этот конус, черный, странно
искривленный, не похожий ни на что на свете. Я, как безумный, плясал и
пел, несмотря на пот, градом кативший со лба. Мой Уагаду смотрел
потрясенный. Может быть, ему казалось, что я поклоняюсь черному божку...
кончалась, провизии еле-еле хватало на два дня. Правда, оставались
термиты. Негры считают их лакомством. Но я не мог себя переломить.
Впрочем, голод учит...
говорил правду.
дыхания:
прочной. Внутри - центральная камера, выстланная толстым слоем термитов.
Да и были ли это термиты? Никогда в жизни таких не видел. Огромные,
плоские, как ладонь, покрытые серебряным пушком, с конусообразными
головами, заканчивающимися чем-то вроде антенны. Антенны прижимались к
серому предмету величиной не больше моего кулака. Насекомые были
невероятно старые. Неподвижные, будто деревянные. Они даже не пытались
защищаться. Брюшки их мирно пульсировали. Но когда я отрывал их от этого
предмета в центре, от этой круглой необыкновенной вещи, - мгновенно
погибали. Рассыпались в руках, как истлевшие тряпки. У меня не было ни
времени, ни сил, чтобы все изучить. Я достал из камеры этот предмет, запер
в ящике из листовой стали и немедля вместе с моим Уагаду пустился в
обратный путь.
рыжие муравьи. Я благословил минуту, когда решил тащить назад полную
канистру бензина... Если бы не огонь... Но это не важно. Это отдельная
история. Скажу только одно: на первом привале я внимательно рассмотрел
вещь, похищенную из черного конуса. Когда я очистил ее от наслоений,
обнажился идеально правильный шар из вещества тяжелого, прозрачного, как
стекло, но гораздо сильнее преломляющего свет. И там, в джунглях,
обнаружился некий феномен, на который я не сразу обратил внимание. Думал,
что мне показалось. Но когда добрался до цивилизованных мест на побережье,
и еще после этого, - убедился, что не заблуждаюсь...
выделялась на светлом фоне, - продолжал:
перепончатокрылые, какие угодно. День и ночь они тянулись за мной жужжащей
тучей. А точнее, не за мной - за моим багажом, за металлическим ящичком,
скрывавшим в себе шар. Во время путешествия на корабле было несколько
лучше. Применив радикальные средства против насекомых, я избавился от
этого бедствия. Новые не прилетали - в открытом море их нет. Но как только
я сошел на берег Франции, все началось сызнова. А хуже всего муравьи. Где
бы я ни задерживался более часа, там появлялись муравьи. Рыжие,
древоточцы, фараоновы, черные, жнецы, крупные и мелкие неотвратимо
тянулись к шару, собирались на стальном ящике, покрывали его пульсирующим
клубком, кусали, грызли, уничтожали все упаковки, в которые я его помещал,
давили друг друга, погибали, выделяли кислоту, пытаясь с ее помощью
одолеть стальную пластину.
предосторожности, которые я принимаю, вызваны тем, что меня беспрестанно
преследуют муравьи.
больше макового зерна. Она действовала так же притягивающе, как и весь
шар. Я также обнаружил, что, если окружить шар толстым слоем свинца, он
перестает действовать.
загипнотизированный, вглядывался в едва различимое лицо старого ученого.
столу за ключом и поспешил за гостем в темный коридор. Они вошли в узкую,
без окон, каморку. Она была пуста, в углу стоял большой старинный сейф.
Слабый свет голой лампочки под потолком синевато поблескивал на стальных
поверхностях. Профессор привычной рукой вставил ключ в замок. Повернул,
раздался скрежет засовов, толстые двери раскрылись. Он сделал шаг в
сторону. Сейф был пуст".
SETI
"Эвридике", изучил план корабля, столь непохожего на те, на которых он
летал. Ему были непонятны многие названия и назначение странных устройств
кормового отсека, безлюдного и отделенного от остальной части тройными
переборками. Гусеницеобразное чудовище вдоль и поперек было пронизано
коммуникационными туннелями, образующими нечто подобное подземной сети
вытянутого, цилиндрического города. Его мышцы хранили память о тесных
коридорах - овальных или круглых, как колодцы, - в которых при невесомости
приходилось плавать, время от времени помогая себе легким толчком, чтобы
повернуть за угол, а на грузовых кораблях в трюм можно было попасть проще
- через ствол вентиляционной системы: достаточно было включить компрессор
и затем нестись в шуме почти настоящего ветра, причем ноги, висящие в
воздухе, казались ненужным, рудиментарным придатком, с которым неизвестно
что делать. Он почти жалел о невесомости, которую в свое время не раз
проклинал из-за того, что законы Ньютона давали о себе знать: достаточно
было стукнуть молотком, не держась как следует другой рукой, чтобы
полететь по линии отдачи, выделывая кульбиты, смешные только для зрителей.
Лифты, ни к чему не прикрепленные - обтекаемые кабины с вогнутыми окнами,
в которых можно было увидеть собственное искаженное отражение, - двигались
бесшумно, показывая номера секторов и мигая на нужной остановке. Коридор
был выстлан чем-то пружинящим и шероховатым, за углом исчез похожий на
черепаху пылесос, а он шел вдоль ряда дверей, слегка вогнутых, как и
стена, с высокими порогами, окованными медью, - наверняка прихоть
какого-нибудь специалиста по интерьерам, иначе этого не объяснишь. Он
остановился перед каютой Лоджера, сразу утратив уверенность в себе. Он еще
не сумел стать своим для членов команды. Их доброжелательность в
кают-компании, готовность то одного, то другого пригласить его к своему
столу казалась ему нарочитой, будто они изображали, что он и в самом деле
- один из них, только пока без должности. Он, правда, разговаривал с
Лоджером, и тот уверил его, что можно прийти, когда угодно, но и это не
внушало доверия, а настораживало. Все-таки Лоджер был видным физиком, и не
только на "Эвридике". Он никогда не думал, что придется мучиться
сомнениями насчет savoir-vivre [обходительность (фр.)] - эти слова были
здесь так же странны, как слово "флирт" в подземельях пирамид. Дверь без
ручки - достаточно было коснуться ее кончиками пальцев, и она открылась
так быстро, что он чуть не отшатнулся, как дикарь от автомобиля.
Просторная комната поразила его беспорядком. Среди разбросанных магнитных
лент, пластин, бумаг, атласов высился большой письменный стол со
столешницей в виде полукольца, с вращающимся стулом в центре, за ним на
стене - черный квадрат с перемещающимися светлячками искр. По обе стороны
мерцающего табло висели огромные подсвеченные фотографии спиральных
туманностей, а дальше высились вертикальные столбы-цилиндры, частью
открытые, заполненные дисками процессоров. - В левом углу громоздился
уходящий в потолок четырехгранный аппарат с прикрепленным к нему сиденьем,
а из щели под бинокуляром мелкими скачками выходила лента с каким-то
Шломо Вульф
Лукьяненко Сергей
Конан-Дойль Артур
Эриксон Стивен
Свержин Владимир
Акунин Борис