- Передай, что мы все. Как один... И старые... И молодняки наши...
Слова были заглушены общим дружным криком.
- Клянемся!
После совещания Глаголев говорил в тесном кругу собравшихся в кабинете
Гэза:
- Необходимо с этим покончить. Два авантюриста, это теперь нам известно,
самостоятельно задумали грандиозный шантаж. Случайно они натолкнулись на
работу доктора Таха и выкрадывали у него каждый шаг, которым он
продвигался к решению о непосредственном наблюдении работы мозга. Они
вели, пользуясь вычислениями Таха, параллельно такую же работу... Да, да,
доктор... - повернулся Глаголев к задумавшемуся Таху. - Но они пошли
дальше... Они сумели передавать це-волны на далекие расстояния. Случайное
наблюдение товарища Гэза повернуло дело в другую сторону.
- Они сумели передавать мои волны, - заговорил Tax, - только потому, что у
меня не было средств... Я бился, как рыба об лед...
- Мы бедны, - возразил Глаголев. - но на всякое нужное и полезное дело и у
нас должны найтись средства...
- Не поздно ли? - скорбно сказал Tax. - Раз это авантюристы и люди,
способные на все...
- Они - преступники, доктор, - скромно, но твердо отозвался просто одетый
человек, прибывший вместе с Глаголевым. - Они держали меня...
- Да, товарищи, - быстро поддержал Глаголев. - Вот Михаил -Андреевич-
Позвольте представить. Еще до 1905 года я, тогда простой слесарь, жил в
Питере у его матери, снимал комнатушку, он был крохотный мальчуган...
Потом он попал за границу. И вот этим авантюристам нужен был для опытов
человек, умеющий думать по-русски и по-французски, переживающий тяжелые
потрясения, сильный и смелый. Они, не задумываясь, плетут хитрую интригу,
убивают его жену, возводят на него обвинение в убийстве, одурманивают его,
держат взаперти...
- Позвольте... - спросил Тая скромного человека. - Ее звали Рьетта? Потом
- "Золотой павлин"... Кто это был "Золотой павлин"?..
- Это так называлась харчевня, которую держала моя жена, - тихо ответил
скромный человек. - А вы?
- Я читал ваши мысли, которые передавали ваши мучители сюда, на дачу
профессора Тюлье...
- Толье? - вскрикнул Мишель. - Так это был он?
- Мишель - он же теперь Михаил Андреевич - побледнел и затряс головой.
- Простите, но я ни могу еще опомниться... Дайте мне прийти в себя. - Он
тяжело опустился на диван, стоявший в лаборатории Гэза.
- Михаил Андреевич явился ко мне в полпредство и рассказал свою
удивительную историю. Я помнил его мальчуганом... Он и раньше писал мне...
Теперь он сумел приехать сюда... Что вы, инженер? - обратился Глаголев к
поднявшемуся Гэзу.
- Сегодня утром я подвел итог вычислениям направления волн двухметровой
длины, которыми пользуются Толье и компания. Двух правильных данных мне
было достаточно... База, которую мы ищем, находится...
- Где? - спросили все. - Вам известно?
- В горах Центрального Кавказа...
Михаил Андреевич смело взглянул в лицо Гэза.
- Надо немедленно ехать туда. Я буду вам полезен. Мишутка порывисто
продвинулся вперед.
- Товарищ Гэз... Едем, и никаких... Я с ним рассчитаюсь за Дуню...
Гэз улыбнулся.
- Что тебе рассчитываться? Поженились ведь -и ладно...
- Оно, конечно... - сконфузился Мишутка.
Михаил Андреевич заметил:
- Во всяком случае надо ехать и рассчитаться с этими заграничными
профессорами...
- Толье? - вопросительно добавил Мишутка.
- И вовсе не Толье. Настоящая их фамилия - Гричар.
- Братья Гричар? - прохрипел Гэз, вцепившись в край стола пальцами.
- Да.
Гэз нервно двинул челюстью и выронил изо рта трубку
Прошел год. На маленькой площадке, помещавшейся на крыше вновь
отстроенного Государственного Дворца Радио, стоял Гэз и с высоты
двадцатиэтажного дома смотрел на расстилавшийся перед ним город. Внизу,
как букашки, ползали трамваи. Автобусы казались спичечными коробками,
которые плывут по весенним уличным ручьям, задерживаются на перекрестках и
опять уносятся невидимой водой. Прерывистыми лентами тянулись экипажи в
обрамлении маленьких точечных человеческих фигурок. Внезапно экипажная
лента обрывалась, .движение ее останавливалось, и в прорыв с одной стороны
улицы на другую спешно перебегала человеческая толпа. Стон трамвайных
колес, режущих рельсы на закруглениях, гудки, звонки, пронзительные
выкрики газетчиков летели вверх, к маленькой площадке, где стоял Гэз. Но
он не слышал живой музыки большого города. Он смотрел вдаль, где неровным
полукругом вырисовывались границы города.
В бледной дымке прямо перед Гэзом легко возносилась ажурная башня Первой
Радиостанции. Пузатенькие луковки куполов на приземистых церковках торчали
тут и там. Но их заслоняли вылезающие громады домов. Пышное солнце
медленно склонялось к западу.
Гэз набил трубку табаком и, не отрывая глаз от величественной картины,
расстилавшейся перед ним, сказал подошедшему сзади Таху:
- Взгляните... Вот он, Город!... Сердце всех людей... В этом его сила...
Tax приблизился к решетке, окружавшей площадку, и на секунду отпрянул
назад.
- Ух ты, высота какая!.. Голова кружится...
- Не смотрите сразу вниз, доктор... Глядите сначала вдаль... Тогда
привыкнете... - и Гэз повернул свое лицо к Таху. - Здравствуйте... Вы
очень бледны, доктор... Не здоровы?
- Не то чтобы не здоров, а так как-то... не по себе... Лезут в голову
дурацкие мысли и мешают работать... Особенно одна не дает покоя... Так
схватит за виски, особенно к вечеру... Все думается, что человечество
скоро...
- Вы все еще, доктор, не можете отвязаться от этой мысли?
- Я борюсь с ней, но... Вы ждете меня здесь, чтобы сообщить что-то важное?
И заставили меня забраться на такую высоту. Вы задаете мне задачи,
инженер...
- Мы с вами сейчас только наметим план решения задачи, доктор, - сказал
Гэз и подошел к люку, где была лесенка, приводящая на площадку. Острым
взглядом он посмотрел в люк, вдоль лесенки, и одним движением сильной руки
захлопнул дверцу люка. Tax задумался и застыл. А Гэз вынул из кармана
телефонную трубку и вставил треугольный штепсель в маленькую розетку,
скрытую в извилинах огораживающей площадку решетки.
- Дежурный помощник? - негромко спросил Гэз в телефон. - Включите
радиоограждение. Есть ограждение? Держите его до моего личного приказа. Я
на площадке. В случае надобности дайте сигнал 38-Ц...
Гэз выдернул штепсель и вплотную подошел к неподвижно стоявшему Таху.
- Теперь мы можем говорить свободно, доктор. Никто нас не услышит. Даже
Гричары с их дьявольскими аппаратами. Конечно, ваша назойливая мысль
сейчас оставила вас?
- Да. Что вы сделали, инженер? Мне сейчас так легко. И голова свежая...
что это?
- Это вы сейчас узнаете. Я начну по порядку... Вы слыхали, доктор, о
знаменитом венском актере Гуго Шаль? - начал Гэз свой рассказ. - Это был
замечательный комик. Мой отец видал его в девяностых годах прошлого
столетия. Когда "веселый Гуго" выходил в роли нищего в пьесе "Беспечные
бродяги", то весь театр хохотал при одном взгляде на артиста. Таков был
его талант - одним своим появлением вызывать смех. Веселый Гуго, как его
звали в Вене, был женат на кельнерше из кафе "Рояль", что напротив театра
Комедии. После репетиций веселый Гуго направлялся в это кафе, просиживал
там целые дни, познакомился с высокой рыжей кельнершей Луизой и, к
великому изумлению своих товарищей по труппе, женился на Луизе самым
законнейшим образом. Луиза вскоре родила двух сыновей - Эрнста и Карла, а
сама погибла. Она была простой девушкой, которую нужда погнала в Вену
зарабатывать кусок хлеба. Уже будучи женой знаменитого актера, она
приехала в Тироль проведать свою деревенскую родню, отправилась на
прогулку в горы и больше не возвращалась... Труп ее нашли в пропасти
Шнееграбе, куда ее снес, вероятно, случайный обвал. Веселый Гуго после
смерти жены переменился. Он в течение годового траура ни разу не выступал
на сцене.
А через год... играл Гамлета. Но как играл! Его речь над гробом Офелии
потрясала зрителей. В театре стоял сплошной стон. Многих выносили в
истерике. Дамы падали в обморок. Под маской прежнего веселого Гуго таился
колоссальный талант трагика, почти гений. Теперь успех "великого" Гуго был
исключителен. Слава его пронеслась по Европе и Америке, как огненный
метеор. Триумфы его спектаклей были грандиозны. Он умер, как и полагается
великому артисту, на сцене, в последней картине "Ромео и Джульетта".
Думали, что он отравился. Вскрытие не подтвердило этого. Известный
психиатр Совиньи нашумел тогда своим заявлением, что Гуго был гений
актерского перевоплощения, и когда играл в последний раз Ромео, то
настолько вошел в роль умирающего, что действительно умер. Впрочем,
сорбоннский Совиньи был чистокровнейший француз и поэтому склонен к
преувеличениям...
- С французами это бывает, - заметил Tax. - Продолжайте.
- Своим двум сыновьям великий Гуго оставил громадное состояние. Старший -
Эрнст, получив свою часть, хотел сделаться, как отец, знаменитым артистом.