оплот мерзости Ваю, либо его связанным оставляют в горах и он превращается в
сытный обед для семейства горных росомах или в легкий завтрак для одного
желтого медведя.
Куха, буквально все преступники, которых ставили перед таким выбором до
него, выбирали второе. То есть смерть.
овладеть чуждой горцам варанской речью, завести себе жену из числа вдовушек
в деревне Круста Гутулана, а также похоронить ее, так и не дождавшись детей.
Круст Гутулан был неплохим хозяином, но, судя по всему, большим авторитетом
для Куха не являлся и плакать о его безвременной гибели Кух был явно не
намерен. Вот тут-то и начиналось самое забавное. Эгин произвел на Куха,
исстрадавшегося за "настоящей службой" (по его собственному уверению),
неизгладимое впечатление. И Кух, сраженный наповал героизмом и достоинствами
Эгина, части которых он был свидетелем, когда тот спасался из гибнущей
Кедровой Усадьбы, мгновенно заболел идеей стать Эгину тенью.
тебе служить. Что хотишь, то делаешь. Хотишь -- мне голову отрезать. Хотишь
-- меч жаловать. А я тебе все. Кух теперь раб гиазиры, -- произнеся эту
тираду, Кух просиял.
мертвецки пьян, но только мастерски это скрывает. Слыханное ли дело --
самого себя добровольно отдавать в рабство к человеку, которого видишь
первый раз в жизни? Причем не за провинность и не за благое дело. А просто
так -- чтобы хлебнуть "настоящей службы". А будучи в плохом настроении, он
скорее всего накостылял бы по шее этому смуглокожему низкорослому человечку
с простодушным взглядом и детскими мыслями. Чтобы знал, зачем таким дуракам,
как он, дается здоровое тело и голова. Уж точно не за тем, чтобы отдавать и
то, и другое в пользование кому-то.
аррум лишь пожал плечами. Сил на то, чтобы вправлять кому-нибудь мозги, у
него не оставалось.
проплывали зеленые и красные огни, ухо было надорвано стрелой, несколько
шишек на затылке и на темени чесались и болели одновременно. Ноги, на долю
которых сегодня выпало тяжелое испытание, были целы, но сплошь покрыты
ссадинами, царапинами, синяками. Правое бедро сочилось свежей кровью при
каждом шаге.
-- устало отмахнулся Эгин, вдыхая полной грудью ночной воздух.
продолжал гнуть свое.
тоже, а охотой я не интересуюсь. Значит, ты мне не нужен. Наслаждайся
свободой!
посмотришь, я буду хороший, а ты будешь со мной делиться своей большой сила.
поделиться. Куда ты пойдешь, туда и я. Твоя слава это будет немножко моя
слава. Это будет хорошо, -- мечтательно сказал горец.
в столичный фарс. Продажная девица уговаривает смазливого матроса взять ее
даром, а тот не соглашается. Утомительно, хотя местами все-таки смешно.
Большую Пчелу много знает.
последние слова Круста Гутулана были посвящены именно меду. -- А твой
предыдущий хозяин, Круст, он что -- тебе больше не хозяин?
такой человек не может мне быть за хозяина. Я ему продал немного меду, а он
мне за это позволил жить у себя. Я не быть ему раб. Другие -- да, а я --
нет. Я только тебе, гиазира, буду раб... Ну что, здорово? -- с надеждой, с
настоящей и неподдельной надеждой спросил Кух, остановившись, как вкопанный,
перед Эгином.
головы. В неярком розовом свечении утренней зари горец казался совсем
смуглым. На его лице застыла блаженная, немного глуповатая и совсем детская
улыбка. Кто бы мог подумать, что можно так радоваться возможности попасть в
рабство? Затем Эгин вспомнил о Прокаженном и о личном задании гнорра,
которое так и осталось невыполненным. Возможно, этот странный парень
окажется ему полезен. И мед. Кто еще знает про этот проклятый мед больше,
чем один из горцев?
равноценен вопросу "А если твой хозяин будет ходить не на ногах, а на
руках?". А затем, собрав в кулак всю свою волю и риторические способности,
ответил:
серьезностью заявил он.
улыбки.
тайного советника Йена окс Тамму через распахнутое окошко, его лицо
противоестественно вытянулось.
советник был грязен в буквальном смысле как свинья, а также потен,
окровавлен, изможден. Одежда советника была изодрана и кое-где покрыта
корками спекшейся крови, спутанные волосы были собраны в неопрятный узел на
затылке, а над ножнами курился едва уловимый пар -- дух тяжелой ночной
работы. Таким Есмар еще не видел Эгина никогда.
Гутулана, с которым тайный советник, представьте себе, даже не брезговал
разговаривать. Есмар завязал штаны, быстро стер островки мыла со щек и
натянул рубаху. Что-то подсказывало ему, что первым делом разбираться будут
с ним.
Логу.
отправлял его в изгнание на всю ночь. А в эту ночь -- отправил. Логу
огорчало, что столь многие и важные вещи, которые он пытался объяснить
своему хозяину лаем и воем, сегодняшней ночью остались не поняты и не
приняты.
хоть кто-то объяснит его хозяину на человеческом языке то, что он, Лога, не
смог объяснить ему на своем, собачьем.
ничего существенного. Ни выползков, ни проседающие строения, ни "гремучий
камень", ни нравы костеруких.
же, учили, что в жизни случаются разные неприятные и непредвиденные вещи. И
что некоторые вещи являются предметом особого внимания офицеров Свода
Равновесия, к числу каковых он, Есмар, относится. Но вот в то, что на
Медовом Берегу, в этой дыре, где только сто лет назад начала кое-как ходить
варанская монета, как раз и случаются именно такие вещи, Есмар все еще не
мог поверить. Хотя и стремился к этому всей душой.
сокрушенно затянул Есмар, которому было и страшно, и интересно в одно и то
же время. -- Я думал, у вас там гроза, а то был "гремучий камень"!
значительно худшего мнения. Твари они и есть твари. Что с них взять. Кстати,
о тварях...
человека и потребовал:
лететь в Пиннарин.
скрылся за дверью.
раз из вторых. Сколь бы ни была велика клетка, сколь бы ни был хорош корм,
альбатросу не просидеть в ней более трех недель. Причем три недели -- это
срок для альбатросов, выпестованных в Своде Равновесия Опорой Безгласых
Тварей. Остальные не сносят в неволе и трех дней.