Чтение 22–й страницы книги ~Отчего бывает радуга~

- Эй! - крикнул Руслан. - Костя, как дела? Жив?

- Нормально, - задрав голову, сдавленным голосом ответил я. - Вас
сколько там человек?

- Хватит... - безразлично сказал Руслан. - Ребята, не лезьте же вы все
разом! Гниль ведь - вся эта башня. А то один там сорвется - и разом всех
посшибает.

Сквозь веки я все явственней ощущал теплый и ровный световой фон. Я
потихоньку открыл глаза. Пещера была освещена обыкновенными карманными
фонариками. Только слишком уж ярко, как мне показалось...

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Я даже не заметил, как постепенно во всех окружавших меня людях почти
бесследно растаял незнаемый цвет тау. Больше не виден был и тот белесый
налет, который, кроме озера и людей, покрывал все вокруг и который я
принял за иней. Я понял, что так виделась мне какая-то подземная плесень.
Так вот откуда седой, мертвенный след на траве!.. Перегнившая до брожения
болотная почва прилипала к подошвам посетителей пещеры, и они на своих
ногах вместе с болотной гнилью выносили на поверхность споры грибка,
который и поражал траву! Так появилась белесая тропа, которую я увидел
вечером...

По скользкой лестнице внутри башни мы с Женей поднялись на поверхность
земли. Когда я вышел из сеновала, у меня закружилась голова. Наверное, я
слишком устал за последние дни. А может, голова кружилась оттого, что
здесь, на поверхности земли, был такой свежий утренний воздух - не то, что
в затхлом подземелье. Или потому, что чистейший свет, разлитый над лесом
по восточному небосклону, слепил меня своей прозрачной бездонностью.

Когда я снова почувствовал себя легко и уверенно, я увидел, что слабые
тау-цветные оттенки из всего, что меня окружало, совершенно исчезли.

Я видел, как видел прежде! Как все!

У меня было такое ощущение, как будто я после очень долгих странствий
вернулся домой. Я поднял голову. Над зелеными, близкими и далекими лесами
светилась огромная бледно-палевая заря. А над ней простиралось
хризолитовое, а выше бирюзовое, а еще выше, над самой головой, синее небо!

Мы с Женей медленно пошли по старой, заросшей дороге.

Девочка молчала, смотрела по сторонам, словно кого-то надеялась
увидеть. У нее было такое выражение лица, как будто она что-то пыталась
вспомнить.

И до чего ж она была бледна и худа. Огромные глаза да торчащие ключицы.
А на скулах шершавые, розоватые лишаи.

Мы шли с ней медленно, просто так, пока "оживителей" воды извлекали из
подземелья и пока там, в сеновале, что-то выясняли и уточняли. Вокруг было
очень тихо. С каждой минутой лес и окрестные поляны становились светлей и
теплей. На деревьях давно уже щебетали и кричали птицы. А в близкой
деревне орали петухи.

- Сейчас май? - вдруг спросила она. - Или какой месяц?

- Уже июнь. А что?

- Просто так... А как вас зовут?

- Костя. Фамилия - Дымкин.

Мы с ней отошли от мрачного тяжелого сеновала метров на двести.

- Когда тебя украли? - спросил я.

- Давно, - ответила она и задумалась. - В том году, а может, и раньше.
Тогда тоже было лето... Я купалась, а потом пошла домой. И брат Диомид
позвал меня в свою машину... А когда мы отсюда домой уедем? Я уже маму
плохо помню, - виновато улыбнулась она. - Вспоминаю, вспоминаю...

- Скоро. Часов в восемь сегодня утром ты будешь дома! - улыбнулся я ей.
- А где же ты жила?

- Теперь? Или давно?

- Где тебя прятали?

- Под полом у брата Диомида. Там есть маленькая комнатка. А двери из
толстых-толстых белых досок. Он меня давним летом завел туда, и я там все
время жила. И еще там Оля была. Она там еще раньше меня жила. Мы с ней в
куклы играли или вышивали. Но ее брат Диомид с миром отпустил домой, и я
осталась одна.

- Страшно было?

- Скучно... Да и страшно, когда брат Диомид свет выключал.

До заросшей дороги мы по кругу не дошли метров пятьдесят.

По этой дороге, снизу из туманной низины мчался мотоцикл.

Еще не поравнявшись с нами, мотоцикл остановился...

(Я увидел, как по той же дороге из низины, словно сумасшедший мчится,
высунув язык, Джек...)

С заднего сиденья мотоцикла соскочила девушка, остановилась, замерла,
глядя на нас.

Мотоциклист покатил к сеновалу.

- Это Лариса, - улыбаясь, глянув на меня, спокойно сказала Женя. - Моя
сестра.

Я и так видел, что это Лариса.

Она бежала к нам.

- Женька!!. Женя!.. - побледнев, закричала она. - Неправда! Неправда!..
- Подбежала, схватила ее в объятия...

А девочка улыбалась и не по-детски сдержанно смотрела на Ларису с
выражением снисходительного удивления. Сквозь ее наивную доброту и
спокойную улыбчивость просвечивало все ее непонимание невероятности
происходящего: очевидно, она всегда была уверена, что такая встреча
обязательно произойдет.

А вокруг, радуясь не меньше нас, носился Джек.

Я только теперь обратил внимание, что Лариса в ярко-зеленом, с
изумрудными отливами платье. Да, волосы у нее каштановые,
золотисто-умбровые. Цвет лица - персиковый. А глаза!.. Зеленые, каких я
никогда не видел. Зеленые, небесно-зеленые - такой иногда бывает средина
весенней зари...

У меня снова возникло такое ощущение, как будто я только что вернулся
домой из далеких и долгих странствий.

- Лариса, - сказал я, - когда ты подбежала к нам, я вспомнил, что ты
говорила мне о ней, о Жене. А до той минуты и не догадывался, что это
именно она и есть.

- Что говорить... Ведь мы считали, что она утонула. Ах, Женя, Женя! А
как мама узнает?..

- Ее надо подготовить, - сказал я. - Вначале надо сообщить вашему отцу.

- Мама же все знает! - неожиданно заявила Женя. - Она ведь цветы мне
посылала с братом Диомидом - розы. И велела ждать и терпеть... И не
плакать до самой встречи... Он мне говорил...

Так вот для чего он покупал розы! Мы переглянулись с Ларисой и ничего
не стали объяснять Жене.

Приехала медицинская машина, а за ней милицейская. Из широченной двери
пепельно-черного сеновала вышел и побежал к машине Руслан. Я его даже не
сразу узнал, видя его в обычной разноцветной одежде.

Мы пошли к угрюмому сеновалу, где перед дверью уже стояли две
автомашины, мотоцикл и толпилось немало народу.

Навстречу нам быстро шел высокий строгий человек. Из-под его плаща
виднелся краешек белого халата.

- Вас как зовут, девочка? - спросил он. - Женя? Как вы себя чувствуете?

- Хорошо, - пожав плечами, тихо проговорила она.

Врач горько усмехнулся.

- Ну, пойдемте, Женя, в машину, - сказал он. - Здесь еще свежо. Скоро
мы вас отвезем домой...

Когда мы проходили мимо широко открытой двери диковинного сооружения, я
приостановился. Из внутреннего полумрака пустого строения, как бы
проявляясь на фоне темного экрана, к обширному проему двери рядом с
Горшиным шел Ниготков. Он был уже не ниготкового цвета. Обычного цвета
лицо, руки, обычного цвета одежда. Только на коленях его песочно-серые
брюки были мокрыми и поэтому казались черными, будто заплатанными.

Следом за ним торопко шагал тот дядя, который отдал мне Джека...

Выйдя из сеновала, Ниготков мельком взглянул на меня, сделал рукой
неопределенное движение...

- Жаль, - сказал он, - не удалось мне с тобой по-настоящему
побеседовать...

- Побеседуйте, Демид Велимирович, лучше с прокурором.

- Все порушили... - провещал он и неожиданно остановился передо мной,
стоял на кривоватых ногах неподвижно, как на деревянных. - Все погубите!
Уж и водицы живой испить нет источника! И ты - запомни это - душу в
мертвую воду не вдохнешь.

- Вам кажется, что вы мудрый хитрец, Ниготков. Но вы просто помешались.
Раз ценой другой жизни взялись вроде бы оживлять воду! Но в обмен на жизнь
ребенка вы никогда не напьетесь, Ниготков. Вы уже пили, да только что-то у
вас все губы пересыхают.

В глазах его проступила перламутровая муть. Не знаю, было ли ему что
сказать. Раньше не говорил. А теперь не было времени. Повернулся он и,
будто и не останавливался, потопал за тем дядей, имени которого я не знал.

Ко мне подошли Лариса и Женя. Поверх нелепой рубахи на плечи девочки
был накинут чей-то плащ.

- Мы сейчас уезжаем, - сказала Лариса. - Здесь так врачи решили, что в
этой деревеньке Подлунной Женю у кого-то там уложат спать. Уж сколько
проспит, но непременно сейчас же. Ей это совершенно необходимо, потому что
она ночь не спала, да и нервно истощена. А то ведь пока еще до Остинки
добираться, да потом на электричке...

Я видел, что Лариса взволнована и говорит, говорит...

- Совершенно верно, - прервал я ее. - Прежде всего надо сделать все,