неудаче.
проникать, или я за себя не ручаюсь.
тоже за себя не ручаюсь! Ты думаешь, я не вижу, я слепой? Нет, фигу! Я все
вижу.
глаз своих Иван на Тосю не "клал", и мыслей у него никаких черных не было.
Ну, страдал, конечно, человек. Страдал. Это было видно. Я, по крайней
мере, видел. Такое случается с людьми. Но и боролся с собой Иван, честно
боролся. И ничего Семен не мог поставить ему в вину. Напрасно он
набросился на Ивана.
что угодно, и тот все равно смолчит. Семен даже ударить Ивана мог, и тот
все равно бы не ответил, разве что зубы свои стер в порошок. Все точно
рассчитал Семен Кирсанов, единственный, кто мог сейчас помочь нам.
Матвеевич. - При чем тут Тося?
Тося!
Полностью обезопасил себя со всех сторон.
как это делается.
сила, что вас много!.. Пусть он вообще на Тосю не смотрит. И на глаза не
попадается. Знаю я, садятся холостыми, а вылазят женатыми!
сторону купе проводниц.
25
постарел.
крышу, и снова, как в молоко, вошла она туда, потом вторую, погрузился по
пояс, исчез весь, даже не взглянув на нас.
было. Семен исчез, и все.
нетреснувшего и нераскрывшегося макета, потом плечи, туловище, руки, ноги.
Вот он спрыгнул на пол и преспокойно уселся на свое место.
попытался влезть в него. Нет. Ничего у него не вышло.
дела, для спасения...
впускал в себя только его и Валерия Михайловича.
работай! Что ж уж, совсем безвыходное положение, что ли?
какое-то одно-единственное назначение.
его с собой?
было. Бабуся совсем не хотела везти этот чемодан своей родственнице и ее
дочери, потому что у них и так вся жизнь в тряпках. Вроде злого подарка
был этот чемодан. И что имел в виду Афиноген, когда создавал эту
чудовищную игрушку?
вздрагивали колеса вагона. Мимо проносились столбы электропередачи,
отдельные группки деревьев и озерца, уже едва различимые в начинающей
сгущаться темноте.
от окон. Исправная вентиляция в какой-нибудь час превратила бы это пекло в
нормальную для человека атмосферу. Но вентиляция не работала с самого
Фомска.
реакция на органы чувств, а не как сознательное размышление. А думал я о
бабусе. Какой-то секрет был в этом макете, придуманный специально для двух
любителей всяких модных тряпок.
понимать что-то. Да и поуспокоился он после ухода Ивана. Вот это
закрутилось в нашем фирменном поезде! Однако что же имел в виду этот
неудавшийся ученый, непризнанный Афиноген? Ведь те, для кого он сработал
эту игрушку, могли, конечно, входить в нее беспрепятственно. Иначе для
чего все это? Тут сомнений быть не может. Они могли входить. Семен и
Валерий Михайлович тоже. Значит, у них есть что-то общее. Но что? Любовь к
тряпкам? Это уже, наверное, ближе... Но вряд ли Семен страдал страстью к
тряпкам как к таковым. Значит, надо еще ближе. Страсть, страсть.
Стяжательство. Ага! Вот оно! Не просто любовь, а страсть к стяжательству,
безмерное престижное потребление! Всего, что только можно отхватить. И
ковры, и заграничные туфли, и книги, которые ровными безмолвными рядами
стоят за стеклами полированных шкафов, и автомобили, на которых
пять-десять раз в году ездят на речку. Но престиж, престиж! Я имею, я
обладаю, у меня лучше, я смог, я изворотливее, я умею жить!!! А вы нет...
Если и книги, то для работы и для души, не все подряд, а строго выборочно,
хотя и после этого комнату в основном населяют только книги. Никаких
эмоций при виде купленного приятелем автомобиля, разве что легкое
удивление и чуть более глубокое непонимание.
стяжательство - это грубо и обидно.
у кого имеется страсть к безудержному потреблению, к потреблению
престижному, когда это потребление становится уже единственным смыслом
жизни. Только для таких этот макет и создан.
не была для него оскорбительной. Скорее она могла вызвать в нем только
гордость за самого себя. Вот ведь, сам додумался! Никто не учил... Жизнь
разве что научила! Так от жизни брать уроки не стыдно.
игрушка-чертовщинка? Для жены ученого Коли и его дочери, которые, по
словам бабуси, всю жизнь свою видят только в тряпках. Семен вот прошел
безболезненно...
у Федора...
Матвеевич.
вещами, может, и заметили. А в рассказе...
без рассказа все становится ясным.
Федор. - Если я что написал, значит, так оно и есть на самом деле. Валерий
Михайлович может подтвердить. Да и в Фомске многие. Было у меня несколько
рассказов с трагическим концом. Так ведь эти люди и в самом деле плохо
кончили. Я потом уже и не...
Матвеевич. - Дело к ночи, а у нас еще ничего не сделано.
как мне казалось, не мог обижаться, если дело касалось его самого, а за
свои рассказы, которые если были написаны, то как бы становились
самостоятельными сущностями, независимыми от автора и живущими в мире уже
по каким-то своим законам, хотя и непонятным, но все же необходимо
имеющимся.
удивился Семен. - Семка, слышишь? Без тебя тут никак не обойдутся! Эй, где