фигурками, а гуляющие по парку люди - медленно ползущими букашками.
левобережья он почти не изменился, лишь кое-где взметнулись к небу призмы
небоскребов.
опустошенный от избытка впечатлений, въезжал в Росск, мостовые и тротуары
казались ему стерильно чистыми, словно вымыли их только что с шампунем -
любовно и тщательно. Ни клочка бумаги, ни окурка - предпраздничной
прибранностью встречали его улицы. Авенир знал, что ощущение свежести и
чистоты, сочности красок, широты пространства обманчиво, что уже назавтра
город покажется будничным и приземленным. Но он дорожил сиюминутной
обостренностью восприятия, пьянящим привкусом невсамделишности, неровными
ударами сердца, слезами, то ли от ветра через приспущенное стекло, то ли
от радости...
припарковав машину, вышел. Качнуло, точно ступил не на асфальтовую твердь,
а на палубу утлого суденышка.
которой неразличимо перемешались выхлопы автомобилей, испарения недальней
реки, жженая резина, нагретый солнцем и множеством шин асфальт, медвяный
аромат окрестных степей... А голова кружится от этого неповторимого
воздуха, в груди бухает гулко, и что-то родное, неизбывное вот-вот
выплывет из глубин подсознания.
кто-нибудь сейчас обратиться к нему:
лицо в морщинах, над бровью кривой шрам, оставшийся пожизненным
напоминанием об одном из первых его изделий. Поделом: незачем было
главному конструктору вмешиваться в испытания.
принципу: "семь раз отмерь". А если и отводил душу, то лишь во время
отпуска, на шоссе. Бывало, остановит автоинспектор, раскроет права и...
улыбнется, бросит ладонь к козырьку:
один на один с молодостью, вдалеке от докучливой известности, пышных
титулов и всепоглощающей работы. Сейчас он нуждался в передышке, мечтал
забыть о повседневном, зарядиться столь необходимыми ему энергией и
оптимизмом.
вывели на орбиту...", "мы получили неплохой результат", "мы молодцы". И "я
провалился", "кажется, я снова дал маху", "я зашел в тупик"...
изделие упорно не вытанцовывалось. Не хватало мелочи, пустяка. Впрочем,
можно ли назвать пустяком тот пресловутый последний штрих, без которого
мертва картина? Неуловимое прикосновение кисти, единственный мазок, и
произойдет чудо: оживет она, исполнится достоверности. Именно такой
заключительный "мазок" должен был, но не сумел сделать Авенир.
отъезд не был ни капитуляцией, ни бегством: сотрудникам хватало работы по
другим заказам.
лет пятидесяти с изрядным лишком, вдыхает воздух своей молодости. Никто не
крикнет ему:
дорожной инспекции.
близкий старому московскому Арбату... Коренастые, с претензией на
вычурность дома выстроились шпалерами по обе стороны мостовой, стекающей к
притоку Судежа Роси с холма бывшей Торговой площади, где в студенческие
годы Авенира преемственно соорудили колоссальный торговый центр,
раскинувший крутые шатровые крыши на два квартала.
раскрывалась панорама Любинского проспекта, обрамленного редкими
небоскребами, похожими издали на сторожевые башни. Здесь он когда-то
бродил под руку с Леной. И паралитики-манекены глазели на них с витрин,
наскоро пришлепнутых к фасадам купеческих домов.
манекены, переодетые по прошлогодней моде... А Лена погибла при
восхождении на пик Гармо...
него дела, своя у них жизнь. Получилось не так, как он представлял.
Зряшная вышла затея!
проспект.
вернусь в гостиницу. Утро вечера мудренее!"
шедший навстречу пожилой мужчина, спросил неуверенно:
Пошли. К черту гостиницу! Заночуешь у меня. Никаких разговоров, обижусь!
неподалеку от Любинского проспекта, в переулке Врубеля.
этаж. Дверь открыла жена Аркадия, Вера Сергеевна.
помню. Склероз.
отчеств.
керамикой. Этот светильник - ее работа.
художественное. В нем и преподаю. Знаменитым не стал, даже не выставлялся.
Ну а ты в Москве? Кандидат или уже...
что его громкое имя ничего не сказало Аркадию.
инженера.
еще больше. Картины не только висели, но и стояли, прислоненные к стенам.
знатоком искусства, но доверял своему вкусу. Акварели были, бесспорно,
хороши. Особенно натюрморты. Букеты цветов на них привлекали контрастами,
чистотой и прозрачностью красок. Лепестки казались объемными, воздушными,
омытыми влагой.
персональную выставку. Для начала здесь, затем в Москве?
А теперь покажу мои, как говорит Вера, конструизмы. Недурное словечко
придумала, а?
изображения машин. Машины эти не были знакомы Авениру, но глаз
конструктора профессионально оценил элегантность форм, целесообразность
решений.
уродство. Здесь же они жили, рвались в движение как кони Клодта. Смещая
перспективу, выбирая необычные ракурсы, Аркадий добивался удивительного
эффекта: если бы можно было говорить о психологическом портрете машины, то
это, как нельзя лучше, подошло бы к его "конструизмам".