Чтение 22–й страницы книги ~Враг за Гималаями~

Ждать пришлось не секундочку, а намного дольше. Осетровая икра действовала на кишечник Георгия Куприяновича куда эффективнее касторки. Или всё дело было в том, что он просто обожрался дармовым деликатесом.

Разговор возобновился только спустя четверть часа, но это время не прошло даром. Эксперт не только вспомнил, но и почти дословно восстановил в памяти весь текст официального заключения.

Вот что услышал от него Донцов:

- Представленные для исследования образцы биологического происхождения представляют собой бытовой мусор, основными компонентами которого являются текстильные волокна, целлюлоза, табачный пепел, клещи разных видов, а также пух и частички оперения какой-то крупной птицы, предположительно семейства врановых. В незначительных количествах присутствует почвенный гумус и кварц, то есть песок. Проще говоря, на интересующей тебя жилплощади проживают изрядные неряхи. Мало того, что, придя с улицы, они не вытирают обувь и стряхивают сигаретный пепел куда ни попа-дя, так ещё и привечают у себя всяких сорок-ворон, а может, и в ощип их пускают. Многим супчик из ворон очень нравится, говорю это тебе как специалист. Сытно, а главное, не накладно... Ну как, такие выводы экспертизы тебя устраивают?

- Сам не знаю, - чуть помедлив, ответил Донцов. - Но ворона всё же лучше, чем страус эму или жар-птица. Ворону ещё как-то можно понять... Всё, отдыхай. Ещё раз извини и большое спасибо.

- Как же, отдохнёшь тут, - скорбно вздохнул эксперт. - Чую, опять брожение в утробе начинается.

- А ты икру под водку дегустировал? - поинтересовался Донцов, решивший убить на общение с хорошим человеком ещё минутку-другую.

- Естественно. Икра без водки то же самое, что уха без рыбы.

- Водка из магазина?

- Обижаешь. Я же, кроме всего прочего, числюсь главным экспертом на складе конфиската. Из каждой задержанной партии спиртного беру ящик на анализы. Заглядывай в гости, если есть желание.

- Желания, к сожалению, нет. Но тебе могу дать совет. Ещё раз проверь партию водки, из которой была та самая бутылка. Качественная водка считается почти идеальным дезинфицирующим средством. Пополам с ней можно пить даже испражнения холерного больного. А уж болотную воду тем паче. Ещё американцами во Вьетнаме проверено... Боюсь, что вместо водки вам стеклоочиститель подсунули.

Ещё одна ниточка заняла положенное ей место, и вязание, ещё недавно казавшееся хаотической путаницей надерганной из разных мест корпии, стало обретать некие вполне определённые формы, пока, к сожалению, не похожие ни на что дельное.

Всякий раз, когда рация попадалась на глаза Донцову, его так и подмывало связаться с Кондаковым - выяснить обстановку в Экспериментальном бюро и хоть как-то ободрить старика. Однако такая роскошь, как человеческое общение, нынче была противопоказана обоим сыщикам. Подав голос в самый неподходящий момент, рация могла с головой выдать Кондакова.

Вынужденное безделье угнетало Донцова, и он стал размышлять над почти гамлетовским вопросом - ждать или не ждать.

Существуют разные способы разрешения насущных проблем. Один, причём не самый худший, - пустить всё на самотёк. Дескать, кривая вывезет.

Есть и другой способ, диаметрально противоположный первому, - путем какой-либо провокации довести ситуацию до белого каления или даже до взрыва, и тогда всё подспудное, затаённое само вылезет наружу. Вот только как при этом сохранить собственную шкуру?

Грандиозность открывшейся вдруг проблемы и состояние жизненного цейтнота, в которое угодил Донцов, как бы предоставляли ему карт-бланш именно на второй способ, почти не употребляемый в цивилизованном обществе.

Кроме того, частые контакты с коллективом психиатрической клиники, как лечащим, так и находящимся на излечении, убедили его, что шок - лекарство куда более действенное, чем, например, внушение или электросон.

Номер Алексея Игнатьевича Шкурдюка он помнил наизусть и потому набрал его почти моментально. Заместителю главного врача по общим вопросам, как и любому другому законопослушному гражданину, не обременённому муками совести, полагалось сейчас спать без задних ног, однако ответ последовал незамедлительно.

- Всё готово, - бодро отрапортовал Шкурдюк. - Машина уже вышла. Через пять минут спускайтесь.

- Здравствуйте, - произнёс Донцов нарочито безучастным тоном. - Узнаёте меня?

- Узнаю, - голос Шкурдюка, и без того не фельдфебельский, упал почти до мышиного писка.

- Говорите, всё готово... - задумчиво повторил Донцов. - Это любопытно. А куда ушла машина? Забирать очередной труп?

- Я вас не понимаю, - пробормотал Шкурдюк. - Я ожидал звонок от родственника, покидающего город, потому и оговорился... Зачем вы пугаете меня?

- На чём, интересно, собирается уехать ваш родственник? В такое время поезда с вокзалов не отправляются.

- Проходящие отправляются... - продолжал оправдываться Шкурдюк.

- Назовите хотя бы один, ну? Только учтите, что железнодорожное расписание прямо у меня перед глазами.

Ответом ему было только тягостное молчание, куда более красноречивое, чем прямое признание во лжи. Употребляя боксёрскую терминологию, можно было сказать, что Алексей Игнатьевич находится в состоянии "грогги", и, дабы окончательно добить его, Донцов без тени человеческого чувства в голосе провещал:

- Гражданин Шкурдюк, позвольте предъявить вам официальное обвинение в укрывательстве преступления и заведомо ложных показаниях. Попрошу оставаться на месте и дожидаться прибытия лиц, которым поручено проводить дальнейшие следственные мероприятия. Не пытайтесь сбежать или каким-либо иным способом помешать ходу расследования. Этим вы только усугубите свою вину.

- Какую вину? Вы, наверное, с ума сошли! - Поведение Шкурдюка ещё раз доказывало, что мышонок, загнанный в угол, иногда начинает мнить себя львом. - Где ваши доказательства? Я буду жаловаться!

- Это ваше законное право. - Донцов положил трубку и уже для самого себя добавил: - Спорить со следователем вы все мастера, а теперь попробуй поспорить с собственной совестью.

Впрочем, никаких особых претензий он к Шкурдюку не имел. Человек неплохой, да душонка мелковата. Дабы творить зло, тоже характер надо иметь. Шкурдюк был нужен Донцову единственно для того, чтобы выйти на Котяру. Выйти не завтра, не через три дня, а именно сейчас, пока многоликое существо, выдающее себя за воскресшего Олега Намёткина, не успело совершить что-нибудь непоправимое.

Просить машину у дежурного, с которым только что довелось поцапаться, было не в правилах Донцова, однако тот сам пошёл на мировую.

- Домой-то как доберёшься? - поинтересовался дежурный. - В такое время, поди, и такси не поймаешь.

- Уж как-нибудь... Долечу на крыльях, дарованных ракшасами. - Донцову припомнилась фраза из только что прочитанной рукописи.

Дежурный, конечно же, ничего не понял, но на всякий случай хохотнул.

- Возьми нашу машину, - милостиво предложил он. - Только передай водиле, чтобы сигарет на обратном пути купил. Он знает каких. И пусть нигде не задерживается.

Донцов хотел приличия ради поблагодарить дежурного, но сделать это помешало странное чувство, вдруг охватившее его.

С беспощадной ясностью, даруемой свыше только аскетам, мученикам, страстотерпцам да ещё тем, кто по собственной воле расстаётся с этим миром, Донцов понял, что никогда больше не вернётся сюда, не увидит этих обшарпанных стен, затоптанных ковровых дорожек, полузасохших фикусов, стенда "Лучшие люди отдела", стеклянного загона с надписью "Дежурный" и самого дежурного, в данный момент ковырявшего спичкой в ухе.

Прежде ничего такого с Донцовым не случалось, но от бывалых людей он слыхал, что подобные ощущения посещают иногда тех. кто уходит на рискованные задания, и ничего хорошею эти предчувствия не обещают. Чтобы обмануть судьбу, полагалось трижды обойти вокруг коня или переиесить шашку с левого бока на правый, но поскольку Донцов не располагал ни конём, ни шашкой, оставалось только смириться с судьбой. Да и к чему зря волноваться, если всё на свете давным-давно предопределено?

Водитель, но не тот, который возил Донцова и Цимбаларя к фотографу, а другой, спал в странной, можно даже сказать, зловещей позе - неестественно запрокинув назад голову и оскалившись, словно висельник.

Машину он заводил, всё ещё пребывая в состоянии сна, а с места тронулся раньше, чем открыл глаза.

- Где это ты так намаялся? - участливо поинтересовался Донцов.

- А нигде! - энергично тряся головой, ответил водитель. - Просто сон у меня богатырский. Оттого и пошёл на эту работу. Удобно. В семнадцать часов заступаешь на сутки, потом трое суток дома. А если к восьми или девяти утра, так я ни в жизнь не проснусь. Хоть огнём меня жги. Проверено на горьком опыте.

- Как же ты с таким талантом в армии служил? - удивился Донцов.

- В армии другое дело. Там старшина мертвеца с кровати поднимет. Хотя неприятностей по сонному делу и в армии хватало. Даже в столовой засыпал. С ложкой в руке. Меня по этой причине от караульной службы освободили.

- Трудно тебе живётся, - посочувствовал Донцов.

- И не говорите! Главное, что и жена у меня любит поспать. Как говорится, два сапога пара. Завалимся, бывает, с ней вдвоём и сутки напролёт дрыхнем. Не то что обед приготовить, а даже ребёнка сделать некогда.

- К врачам обращался?

- Начальник автослужбы послал однажды в поликлинику, - вздохнул водитель.

- И какой же диагноз там поставили?

- Да никакой! Я в лаборатории уснул, когда кровь из пальца сдавал. Вечером уборщица прогнала.

Несмотря на свой загадочный недуг, с машиной он управлялся весьма уверенно и город, не в пример другим милиционерам-водителям, знал досконально. Причину этого сам он видел в здоровом сне, снимавшем не только усталость, но и все негативные эмоции, плохо влияющие на память.

- Я если в каком-нибудь месте хоть однажды побывал, потом его с закрытыми глазами найду, -похвастался он, подруливая к дому, в котором жил Шкурдюк. - Вас ждать?

- Не помешало бы. Да боюсь, что наш дежурный с ума сойдёт. Мнительный тип.

- Что есть, то есть, - согласился водитель. - Однажды я ему сигареты не той марки купил. Так он меня потом целый месяц пилил... Да ладно, не пропадёте. Ведь не на полюсе живём. Какой-нибудь транспорт обязательно подвернётся.

- И я так думаю... Скажи, ты капитана Цимбаларя знаешь?

- Кто же его не знает!

- Попрощайся с ним завтра от моего имени, хорошо?

- А вы сами что же? Или в отпуск собираетесь?

- Да... Давно уже собираюсь. - Донцов вылез из машины и первым делом уставился в ночное небо, словно бы пытаясь отыскать там злополучную планету Нептун, под знаком которой его угораздило родиться.

Едва открыв дверь, Шкурдюк сразу же попытался перейти к активным действиям, выдвигая в свою защиту довольно весомые аргументы, среди которых были и презумпция невиновности, и конституционные права граждан, и прокурорский надзор, и обязательное присутствие адвоката, и многое другое, но Донцов, прекрасно знавший подобный тип людей, унял его одним-единственным словом, правда, сказанным с соответствующей интонацией:

- Засохни!

Мнительный Алексей Игнатьевич сразу решил, что столь бесцеремонное обращение допускается только с заведомо обречёнными людьми, а стало быть, следователь располагает чем-то более веским, чем голословные обвинения (ордером на арест, например), и сразу сник. Нет на свете людей, которые не ощущают за собой хотя бы маленькой вины.

Робко присев на краешек своего собственного стула, он молвил:

- И всё же вы не правы... Я в жизни мухи не обидел. Грубым словом никого не задел...

- Какое указание дал вам профессор Котяра, когда на стене третьего корпуса клиники появился вот этот знак? - Донцов помахал фотографией; на которой был запечатлен личный вензель Олега Намёткина. - Неужели забыли? Что-то не верится. Вы ведь буквально боготворите своего шефа. Хорошо, я освежу вашу память. Котяра запретил удалять этот знак, хотя причин своего весьма странного решения не объяснил. Разве не так?

- Так, - выдавил из себя Шкурдюк. - Но разве это преступление?

- А разве нет? Тогда те, кто накануне Варфоло-меевской ночи метили крестами дома гугенотов, тоже могут считать себя невинными овечками. Этот символ, намалёванный под окном палаты Намёткина, имел вполне определённое значение. Он как бы зазывал убийц, и те не преминули явиться... Что ещё сказал вам тогда Котяра? Или мне опять напомнить?

- Господи, какие страсти... - Шкурдюк поёжился. - Он попросил меня следить за всеми, кто заинтересуется знаком. В первую очередь за людьми неадекватного поведения, ранее к клинике отношения не имевшими.

- Ну и чем ваша слежка закончилась?

- Честно сказать, ничем. Сначала все косились на этот знак, а потом просто перестали замечать.

- Ворон вы преследовали по собственной инициативе? Без какой-либо задней мысли?

- Просто не люблю я их. И крыс тоже не люблю.

- Вы знали об особом статусе Олега Намёткина?

- Знал кое-что.

- А если конкретнее?

- Я не врач, а хозяйственник. Отсюда и моя информация... Средств на Намёткина уходило гораздо больше, чем на любого другого пациента. Для него приобреталось новейшее оборудование, приглашались консультанты из-за рубежа. Профессор возлагал на Намёткина очень большие надежды.

- Какие именно? Ведь, как я понимаю, Намёткин был психически здоров, а паралитиками ваша клиника не занимается.

- Трудно судить о том, в чём я не подкован... Эксперименты с Намёткиным попахивали какой-то, простите за выражение, чертовщиной. То, что пациент лежал без сознания в палате, ещё ничего не значило. В то же самое время он мог находиться в другом месте, причём в совершенно ином облике. И даже инкогнито явиться в клинику...

- Чтобы убить настоящего Намёткина, - добавил Донцов.

- Боже упаси! Об этом никогда и речи не было. Профессор весьма честолюбивый человек. По-хорошему честолюбивый, прошу это заметить. В свое время многие его открытия по известным причинам были засекречены, а когда наступила гласность, он уже утратил на них приоритет. Возможно, Намёткин был его последней крупной ставкой. Успех эксперимента, суть которого мне неизвестна, обеспечил бы ему мировое признание...

- Или мировую власть. Вам не приходило в голову, что Намёткин для профессора Котяры то же самое, что гиперболоид для инженера Гарина. То есть некий вид абсолютного оружия.

- Вы простите, но так может рассуждать только дилетант. - Шкурдюк мог стерпеть любую личную обиду, но к доброму имени шефа относился трепетно. - Вы не знаете психологию медиков! Если каждый человек - отдельный мир, то врач - властелин миров по самой своей природе. Это вы поймёте, когда окажетесь на операционном столе. Вы узрите господа бога в марлевой маске на лице и со скальпелем в руках.

- Смею вас заверить, гражданин Шкурдюк, что представителям моей профессии тоже случается брать на себя функции всевышнего. Свобода или неволя - выбор не менее суровый, чем жизнь или смерть. Это вы поймёте, когда окажетесь на нарах. Поэтому не надо становиться в позу оскорблённой невинности, а тем более закатывать истерику. О видах профессора Котяры на мировое господство я говорил в чисто теоретическом плане. Его личных моральных качеств, а тем более престижа всей врачебной братии я и словом не коснулся.

- Извините, наверное, я вас не так понял.

- Будем считать, что мы не поняли друг друга взаимно... Вы лучше мне вот что скажите: профессор Котяра продолжал работать с Намёткиным и после того, как пациент впал в кому?

- Первое время чуть ли не каждую ночь. Потом, правда, немного поостыл... Но, в общем-то, кома была для Намёткина нормальным состоянием. Но на столь долгий срок, как в последний раз, он в неё никогда не впадал.

- Как отнеслись к смерти Намёткина в клинике?

- По-разному. В основном безучастно. Для нас это явление обыденное. Но были, конечно, и злопыхатели. К любимчикам сильных мира сего простой народ всегда относился пристрастно.

- Профессор сильно переживал?

- Сначала пришёл в бешенство и чуть было не уволил меня. Ведь это именно я отвечаю за охрану. Полдня просидел, запершись в кабинете, и всё время звонил куда-то. А потом, похоже, ему пришла в голову какая-то конструктивная идея.

- И после этого вы посетили учреждение, в котором я числюсь на службе?

- Да. - Шкурдюк, к этому времени уже немного осмелевший, вновь потупился.

- Он назвал мою фамилию заранее?

- Да,

- В каком контексте? Положительном? Отрицательном?

- Сейчас уже трудно вспомнить... По-моему, Котяра о вас хорошо отозвался. Сказал, что расследованием займётся толковый и опытный человек. Знаток своего дела.

- И всё?

- Велел помогать вам... - красноречие, прежде так свойственное Шкурдюку, внезапно покинуло его.

- Помогать, стало быть... - повторил Донцов. - А заодно не болтать ничего лишнего и фиксировать каждый мой шаг.

- Зачем же так категорично... Вы войдите в положение профессора. Чужой человек будет рыться в нашем грязном белье. Не каждому это понравится.

- Что ещё было сказано? - настаивал Донцов. - Касающееся лично меня? Не как следователя, а как человека со всеми его слабостями? Выкладывайте!

- В общем-то, я сам затронул эту тему. - Шкурдюк не находил места ни своим рукам, ни глазам. - Сказал, что утечка информации неизбежна. Многое может вскрыться до времени. Дескать, сейчас, когда исследования не закончены, нам лишняя реклама ни к чему. Нельзя давать повод для сенсации. Ну и так далее. Профессор меня успокоил. По его словам, причины для беспокойства отсутствовали. Он якобы отнёсся к выбору следователя очень тщательно. Такой и захочет, да не подведёт. Это про вас... Потом профессор сказал какой-то афоризм... Дайте вспомнить... Все люди смертны, но некоторые смертны в гораздо большей степени... Кажется, так...

- "Человек смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что иногда он внезапно смертен, вот в чём фокус", - поправил его Донцов. - С чего бы это профессор психиатрии стал цитировать профессора черной магии? Не оттого ли, что сам вступил на его скользкий путь?

- Признаться, я вас не совсем понимаю...

- И поделом! Я вас целую неделю не понимал. За дурачка меня держали. Надеялись, что я и убийство раскрою, и все ваши тайны с собой в могилу унесу.

- Вы обратились не по адресу. Я всего лишь мелкая сошка и не собираюсь отвечать за других. - Шкурдюк отодвинулся на самый край дивана, подальше от позднего гостя.

- Дойдёт очередь и до других, - заверил его Донцов. - Почему труп Намёткина кремировали ещё до начала следствия? Почему уничтожили историю болезни?

- Не знаю. Меня в такие тонкости не посвящали.

- Зато я знаю. На трупе имелись следы пыток. А по истории болезни можно было вычислить, чьих это рук дело.

- Повторяю, я не врач. Но знаю точно, что никаких пыток не было. Боль Намёткину причиняли, но это было непременное условие экспериментов. Встряска. Толчок. Побудительный импульс.

- Хорош толчок, если душа из тела вылетает! Хотелось бы послушать, как вы про этот импульс на суде будете излагать. Очень сомневаюсь, что вам кто-нибудь поверит. За исключением, быть может, адвоката. Но у того профессия такая - верить подсудимым.

- Боже, зачем я только влез в это дело? - Шкурдюк обхватил голову руками, словно боялся, что его сейчас отдерут за уши.

- Если хотите остаться чистеньким, немедленно отвезите меня к профессору. Думаю, вас он примет и среди ночи. Там на месте всё и решим.

- Нет. - Не убирая рук, Шкурдюк покачал головой. - Это невозможно.

- Почему?

- Профессора вы не найдёте. Даже при моей активной помощи. А больше я вам ничего не скажу.

- Ещё одну загадку вы мне загадали, гражданин Шкурдюк. Но эта попроще будет. Такие загадки профессионалы щёлкают, как орехи. За кем это, спрашивается, машина вышла? Кто должен спуститься вниз через пять минут? Уж не профессор ли Котяра, которого ждут не дождутся в Норвегии на какой-то там конференции?

Шкурдюк смотрел прямо перед собой, и лицо его, прежде похожее на расплывшуюся оладью, окаменело.

Убедившись, что помощи от него не дождёшься, Донцов пододвинул к себе телефонный аппарат и раскрыл записную книжку, где все номера были, что называется, "центровые" - звони хоть в покои митрополита, хоть в администрацию президента.

Поймав косой взгляд Шкурдюка, Донцов состроил просительную улыбочку.

- Разрешите воспользоваться вашим телефончиком? Молчание воспринимаю как знак согласия. Премного благодарен... Алло, это диспетчерская аэропорта? Барышня, когда ближайший рейс на Осло? Через полчаса! Вот блин, не успеваю. А следующий? Только спустя двое суток. Очень жаль. Придётся добираться автостопом.

- Я ведь предупреждал, что вам не найти профессора. - Шкурдюк всё же нарушил обет молч; -ния. - Через неделю он вернётся, тогда и побеседуете.

- Через неделю будет поздно. Планета Нептун перейдёт в другой дом, Луна попадёт под влияние Сатурна, и ситуация во всех мирах, как потусторонних, так и посюсторонних, изменится самым кардинальным образом. Нет, беседовать с профессором мы будем именно сегодня. Пока я не превратился в бесконечность.

Донцов выудил в записной книжке ещё один не предназначенный для общего пользования номер и вновь овладел телефонным аппаратом. На сей раз он говорил свистящим, захлебывающимся голосом:

- Служба безопасности аэропорта? Слушайте меня внимательно и не перебивайте. В моём распоряжении всего несколько секунд. Я секретный агент, внедрённый в террористическую организацию "Клиника". В авиалайнере, отлетающем ближайшим рейсом в Осло, установлено взрывное устройство. Примите незамедлительные меры к спасению пассажиров и экипажа. Всё, конец связи, сюда идут... - придерживая трубку плечом, Донцов хлопнул перед микрофоном в ладоши, что должно было имитировать звук выстрела.

- Что вы делаете! - вскричал Шкурдюк. - Ведь по номеру телефона могут вычислить мой адрес! Как будто бы мне своих неприятностей мало!

- Это когда ещё будет, - махнул рукой Донцов. - А теперь поехали в аэропорт. Вы получите уникальную возможность ещё раз попрощаться с любимым шефом.

- Творимые вами беззакония переходят все границы, - напыщенным тоном произнёс Шкурдюк. - Учтите, я делаю это только под грубым нажимом с вашей стороны.

- Я-то, конечно, учту, но вам самому от этого заявления какой прок?

- Есть люди, для которых самооправдание важнее судебных решений и людской молвы...

Машина Шкурдюка ночевала на охраняемой стоянке в пятистах метрах от дома - как говорится, хоть и под открытым небом, да под присмотром.

Во всем районе это было сейчас, наверное, самое людное место, поскольку на первом этаже проходной функционировал ночной магазинчик, где торговали отнюдь не запчастями и смазочным маслом, а по соседству светилась всеми огнями мастерская автосервиса, в которой созидательная деятельность не утихала круглые сутки.

Здесь же околачивался пеший наряд милиции, весьма заинтересовавшийся странной парочкой, за полночь собравшейся куда-то ехать. Однако один из патрульных узнал Донцова и даже поздоровался с ним.

Шкурдюк, принявший этот вполне безобидный обмен любезностями за какой-то зловещий знак, который маньяк-следователь подал своим подручным, ещё глубже втянул голову в плечи.

Все светофоры мигали желтыми огнями, интенсивность уличного движения упала до уровня, свойственного осаждённым городам, а на загородном шоссе, куда они вскоре выскочили, сейчас можно было устраивать автомобильные гонки любой формулы.

На горизонте уже замаячило электрическое зарево аэропорта, когда джип Шкурдюка обогнала целая кавалькада милицейских машин, среди которых был и фургончик, перевозивший робота-сапера. Шли они со включённой сигнализацией, как световой, так и звуковой, будто бы спешили на задержание целой банды опасных преступников.

- Ох и влетит нам, - поёжился Шкурдюк. - Такая сумятица поднялась. Представляю, как они рассвирепеют, когда не найдут мину.

- Мина не здесь, - произнёс Донцов странным голосом. - Мина за Гималаями. Уж если она рванет, то ударная волна достигнет даже наших потомков в десятом колене.

После этих слов Шкурдюк надолго умолк, решив, очевидно, что следователь, и без того чересчур нервный, вообще повредился умом.

Аэропорт выплыл им навстречу, словно белый многопалубный лайнер, счастливо одолевший и бури, и мрак, и расстояния. Это был оазис света и жизни среди океана злой, промозглой ночи. Он никак не зависел от окружающего мира, скудного и враждебного, он даже звёзды в небо запускал свои собственные - и грохот этих запусков не умолкал в округе.

Оставив машину на стоянке, они вошли в огромный вестибюль, где искусственный ветер шевелил глянцево-зелёную листву искусственных деревьев, отражавшую резкий искусственный свет.

Тревожная весть, бесспорно, уже дошла сюда, но никакой чрезвычайщины вокруг не замечалось - в залах ожидания мирно дремала или вяло прогуливалась публика, в барах стояли очереди, громкоговорители зазывали всех желающих в видеосалон, и только на табло, выдававшем информацию о взлётах и посадках самолётов, продолжала светиться строка, объявлявшая о рейсе в Осло, хотя по всем правилам она должна была исчезнуть ещё час назад.

Возле стойки регистрации собралась кучка людей начальственного вида в самой разнообразной форме - лётной, пограничной, таможенной, милицейской. Кое-кого из них Донцов знал, не лично, конечно, а, как говорится, шапочно - с кем-то вместе учился, пусть и на разных факультетах, с кем-то сиживал на одних и тех же совещаниях, с кем-то ещё приходилось встречаться на оперативных меро-прняшях.

Впрочем, заправляли всем люди в штатском - энергичные, трезвые и чисто выбритые, как будто бы сейчас было ясное утро, а не самый разгар ночи.

На глазок определив старшего из них (опыт, слава богу, имелся), Донцов представился и предъявил служебное удостоверение.

- Особый отдел, надо же! - Человек в штатском удивлённо вскинул брови. -- И что же вас привело сюда в столь поздний час?

- Я относительно задержки рейса в Осло, - пояснил Донцов.

- А как вы про это узнали?