Чтение 22–й страницы книги ~Везуха~

- Вот завтра и...

- Я так и знала, - почти шепотом сказала побледневшая Анюта, - и надолго?

- Месяца на два, от силы на три, - стараясь говорить небрежно, ответил Андрей.

Юлька опустилась на табуретку, забыв поставить бокалы на стол. Вид у нее был настолько убитый, что Андрей растерялся.

- Девочки, дорогие мои, хорошие, ну поймите, работа у меня такая. Ну, что я могу? Вы живите спокойно, никто вас не потревожит, учитесь. Я звонить буду.

Анюта прерывисто вздохнула, у Юльки опять заблестели слезы на глазах.

- А приеду, - стараясь развеять гнетущую атмосферу, грозно сказал Андрей, - спрошу за все: и за учебу, и за порядок. Ну, чего вы, в самом деле?

- А зима, а праздники? Новый год, а двадцать третье февраля, а восьмое марта? - уныло спросила Юлька.

- Ну, к восьмому марта я, крест на пузе, приеду, - пообещал Андрей, сам не очень веря в свои слова.

Анюта выключила плиту, взяла у Юльки бокалы и, сполоснув их, поставила на стол.

- Далеко хоть едешь?

- Да куда там, - обрадовался перемене темы Андрей, - так, по Европе помотаюсь. Может, и в Париже буду.

- Ух, ты! Париж, - вытаращила глаза Юлька, - Дживанши, Шанель, Биг-Бен...

- Биг-Бен в Лондоне, - поправила ее Анюта.

- Это рядом, - отрезала Юлька.

"Ну, слава Богу, - подумал Андрей, - раз про географию заговорили - значит, первый шок прошел". В общем, ему почти удалось их успокоить.

- Ладно, тогда езжай. Но звонить будешь каждый день!

- Договорились!

Гулко хлопнула пробка, девчонки взвизгнули. Шампанское рванулось из плена, норовя залить все вокруг. Наполнив бокалы, Андрей поднялся.

- Хочу выпить за вас, девочки. Не вешайте нос, не думайте о плохом, пусть все у вас сбудется и... - он смешался на секунду, - ей-богу, мне вас будет очень не хватать. В Париже.

После тоста подруги почему-то совсем приуныли. Юлька медленно ковыряла ложкой торт, Анюта сидела неподвижно. Все молчали.

- В чем дело? - спросил Андрей, - Что вы такие грустные?

Анюта вдруг уронила голову на руки и расплакалась. Андрей опешил.

- Ты что, Анют? Ну, не надо... пожалуйста... я приеду совсем скоро...

Не говоря ни слова, Юлька вскочила на ноги, с силой бросила об пол ложку и, всхлипывая, убежала в комнату.

Андрей метнулся было за ней, но его остановили слова Анюты:

- Не ходи, Андрей. Пусть поплачет. Она тоже все понимает.

- Что?

Анюта подняла на него глаза, и он поразился, каким неожиданно взрослым и печальным стал ее взгляд.

- Ты же не вернешься, да? Ты это сам понимаешь, хоть и не говоришь. Но тех, кто тебя любит, не обманешь!

После тяжелой сцены прощания Андрей возвратился в Звездный в подавленном настроении. Психологи забили тревогу: в таком состоянии они отказывались допускать свежеиспеченного космонавта к старту. Ведь загруженный проблемами, сидящий по горло в депрессии человек склонен к необдуманным поступкам, срывам, психозам... На земле это еще куда ни шло, хотя, например, дежурного по атомной станции забракует в таком состоянии даже неопытный психолог. В космосе депрессия недопустима вдвойне, даже совсем в легкой форме. Она порождает невнимательность, снижает порог критических оценок собственных поступков.

А на космическом корабле принципы "ой, я не заметил" или "извините, перепутал, можно попробовать еще раз?" приводит к одному: катастрофе.

Группа психологической разгрузки тут же задействовала усиленную программу: релаксация, гипноз, беседы с опытными психотерапевтами. Андрей не сопротивлялся. Механически отвечая на вопросы, он думал о другом.

Только сейчас, за три с половиной недели до полета, он с ужасом убедился в собственной инфантильности:

"Почти ничего в своей жизни он не сделал по собственному желанию. В Британию поехал, потому что отобрала директорша, поступил в институт по совету отцовского знакомого, в Японию - взял с собой академик, практически не спрашивая согласия. Во все остальные точки он ездил либо по указанию руководства фирмы, либо поддавшись настойчивым просьбам полковника. Даже Удача, пресловутый его дар, навязан ему свыше, и никто не поинтересовался: а нужно ли это ему? Готов ли он?

Один из немногих поступков в жизни, который он совершил сам, не по чужому указу, - приютил девчонок - и то обернулся в итоге против него. Слов нет, Юля и Анюта дороги ему, навсегда запали в душу, вряд ли он сможет что-то решать без оглядки на них... если вернется, конечно. Но, он же не какой-то там романтический дурачок, он прекрасно понимает, что все это время, с момента первой встречи на остановке, девчонки подыгрывали ему, по мере сил помогая чувствовать себя благородным защитником, спасителем и настоящим героем-любовником. Особенно последнее... гм... И теперь, ощущая себя, точно по Экзюпери, ответственным за безбашенную Юльку, за скромную Анюту, так нуждающихся в защите, он вынужден был думать о них, заботиться, переживать, все ли у девчонок в порядке...

Апофеоз его инфантилизма - вот этот лунный полет. Подчинившись зову неведомой силы, он рассказал о Девятой точке полковнику, хотя, по-хорошему, лучше было бы промолчать. Петр Дмитриевич передал идею выше (ну, не сам же . он инициировал лунный проект - не того полета птица, при всем уважении). ФСБ - или кто там еще стоит за спиной Радченко? - развернул масштабную программу подготовки. Тысячи людей, воодушевленные идеей, работают на русскую Луну днями и ночами, и отказаться уже невозможно...

Всю свою жизнь он плыл по течению, делал то, что от него хотели другие. И даже сейчас, стоя одной ногой в кабине лунного корабля, все еще продолжает слепо выполнять чужие желания и просьбы.

Сначала полковник задурил ему голову президентством, потом Седой наговорил кучу умных слов, а через несколько дней уже девчонки своей демонстративной беззащитностью и неприспособленностью к жизни (достаточно только вспомнить, сколько разных происшествий произошло с ними за эти месяцы!) заставили его изменить приоритеты. Он решил истратить всю мощь своего дара на них...

Благородно, слов нет.

Но может быть стоит хотя бы раз попробовать сделать что-то самому?

Ведь это его право - распоряжаться собственной силой?

Или нет?"

За две недели до старта дали добро и психологи - пациент неожиданно ощутил себя бодрым, полным сил и эмоций. Старожилы Звездного только руками разводили. Бывает, космонавт готовится годами, и все равно боится первого полета, шутит, балагурит, но все равно боится. И страх этот естественен - все мы люди.

Но здесь...

Может, и правда - Везунчик?

Следующим утром спецрейс транспортного "Ил-76", положив набок солончаки Бетпак-Дала, заходил на посадку в небе Байконура. Оба экипажа - основной и дублирующий прибыли, как выражаются сами космонавты, "на отсидку".

В ночь перед стартом Андрей почти не спал, несмотря на все рекомендации врачей. Так что на последнем предполетном медосмотре он выглядел - хуже некуда и чуть не попал под карающий меч неумолимых медиков.

Ситуацию разрядил Хрусталев:

- Хватит парня тиранить, эскулапы! Даже я, помнится, когда летел в первый раз, места себе не находил, сколько б меня психи не накачивали. А ведь я до этого полгода уже в Отряде сидел, очереди ждал. А вы человека два месяца по ускоренной программе прогнали, все соки выпили и теперь еще хотите, чтоб он ко всему этому нормально относился?

За несколько коротеньких совместных тренировок Андрей понял, что космонавты относятся к нему по-разному. Командир основного экипажа Хрусталев и оба бортинженера - где-то даже жалели его, считая чем-то вроде подопытной свинки, жертвой очередного правительственного эксперимента. Ильдаров вспомнил одного из первых космических туристов - немца Йоргена Глаубаха, который точно так же не понимал, зачем он здесь, кому от этого будет польза, но храбрился и даже пытался шутить с "коллегами".

А вот командир резервного экипажа, Колыванов вел себя с Андреем подчеркнуто холодно. Словно проводя некую разграничительную черту, отделяя себя, профессионального космонавта от какого-то там комитетского ставленника.

К счастью, резервный экипаж так и остался резервным - последний медосмотр выдал "добро" всем троим основным. И после получаса обязательной барокамеры (для насыщения крови кислородом, что, в свою очередь поднимает общий тонус, выносливость, ускоряет реакцию) экипаж уже сидел в креслах "костюмерной".

"Господи, - думал Андрей, пока трое техников облачали его в полетный комбинезон, - пять человек мучаются, чтобы одеть одного меня! И еще два раза по столько смотрят на экраны, старательно фиксируя каждый удар моего сердца..."

Часом позже, сверкая свежей краской, такой знакомый и одновременно разительно отличающийся от своих городских собратьев чистотой и небольшим количеством пассажирских мест автобус "Маз", вез экипаж "России" к стартовому столу. Даже отсюда разлапистая сигара "Энергии" казалась огромной.

Полковник воспринимал царивший в ЦУПе предстартовый бедлам с восхищением. Несколько сотен людей, каждый за своим пультом, творили все вместе малопонятную непосвященному грандиозную симфонию космического старта. Контрольные замеры, показания датчиков, доклады наземных служб сливались где-то за столом руководителя полетом в ясную и понятную картину.

Каждый час проводилась общая перекличка, и только в этот момент становилось понятно, какой невероятно сложный механизм стоит сейчас в десятках километрах отсюда, на стартовом столе.

В отделении для прессы шумно, эта братия не может вести себя спокойно. У дальней стены и перед главным табло возятся с настройкой своей оптики телеоператоры. Разрешение на съемку получили немногие, хотя присутствует в зале не меньше трехсот журналистов.

Весь мир оповещен о запуске русских космонавтов на Луну. Полковника уже мутило от той невообразимой шумихи, которую подняли СМИ в эфире и на страницах газет. Российские, захлебываясь восторгом, рассказывали о новом прорыве в космос, о достойном наследии советских конструкторов, запустивших первый спутник, первого космонавта, первую межпланетную станцию...

- Успешно завершив борьбу с вседозволенностью и сверхдоходами олигархов, обогатившихся в период так называемой приватизации, президент приступил к возрождению былого величия России, завоеванию передовых позиций в мировой науке и, в первую очередь, - в исследовании космического пространства...

Корреспонденты иностранных газет и телеканалов высказывались несколько более осторожно. Красной нитью в их репортажах сквозило недоверие: сумеют ли? Откуда у нищей и коррумпированной России средства и технологии на развитие лунной программы?

- ...история уже была однажды свидетелем поразительных успехов Советского Союза, но, как оказалось, достигнуты они были за счет повального обнищания населения и рабского труда сотен тысяч политических заключенных. Многих сейчас волнует один и тот же вопрос: не наблюдаем ли мы сейчас возрождение старых методов? После ряда громких дел по фактической национализации сырьевой отрасли - единственного источника валютных поступлений, - российское правительство, вместо того, чтобы пустить изъятые в бюджет доходы нефтяных гигантов на социальные программы, тратит так необходимые народу ресурсы на амбициозный лунный проект. Ученые США ясно высказались о бесперспективности пилотируемых полетов в ближайшие пять-семь лет, пока не будет достигнут необходимый уровень безопасности. Впрочем, русских никогда не заботил уровень риска собственных космонавтов. Вспомним, хотя бы станцию "Мир", которая продолжала летать и через 15 лет после запуска!

Бог с ними! Главное удалось избежать интервью с космонавтами, сославшись на плотный график. Пресс-служба РКА скормила журналюгам несколько записей - лунные космонавты на тренировке, они же в бассейне, они же на медосмотре... Пока никто не догадался, почему в кадре их всегда только пятеро, хотя говорится про два экипажа - основной и дублирующий. Но Везунчик не должен быть в кадре ни в коем случае - на этом настоял генерал лично, да и еще кое-кто сверху. Газетчики народ ушлый, быстро сообразят, где пахнет сенсацией. Да и коллегам не стоит облегчать работу.

На большом обзорном экране в центре рабочего табло титанической башней возвышался голубовато-белый корпус "Энергии" с колоннами разгонных блоков по бокам. Камера стояла в километре от стартового комплекса, но даже с такого расстояния было видно, как струятся вдоль корпуса перламутровые в мощном свете прожекторов облака испаряющегося азота. Шестидесятиметровую ракету поддерживали направляющие фермы, но все равно казалось, что космо-дромные плиты вот-вот не выдержат ее тяжести, и вместо рывка в космос двухтысячетонный носитель провалится под землю. По сравнению с "Энергией" скрытый за атмосферными обтекателями лунный корабль казался миниатюрной игрушкой, хотя вес одного только посадочного модуля зашкаливал за шесть тонн.

Как Петр Дмитриевич не ждал его, все равно - предстартовый отчет начался неожиданно.

- Внимание! Пятиминутная готовность! Всем службам доложить о готовности!

- Топливо - в норме!

- Кислород - в норме!

- Внимание! Четыре минуты до старта!

- Двигатели первой ступени - в норме!

- Двигатели второй ступени... в норме!

- Телеметрия - в норме!

- Метеоконтроль - в норме!

- Медицина - в норме!

Едва смолк последний доклад, как отчет пошел уже непрерывно.

- Сто двадцать секунд до старта... сто семнадцать... сто шестнадцать...

- ...девяносто девять ...девяносто восемь ...девяносто семь...

- ...полета восемь ...полета семь ...полета шесть...

- ...десять секунд до старта ...восемь ...семь ...шесть ...пять ...четыре ...три ...два ...один ...НОЛЬ!

- Ключ на старт!

- Есть ключ на старт!

- Протяжка!

Даже здесь, за тридцать километров от стартового стола, дрогнул пол. С экрана донесся глухой гул, клубы густого дыма заволокли площадку.

- Есть протяжка!

- Продувка!

- Есть продувка!

- Зажигание!

- Предварительная!

- Пошла предварительная!

- Промежуточная!

- Пошла промежуточная!

- Главная, подъем!

- Есть подъем! Отрыв от стола!

Нарастающий где-то за спиной гул вдруг неожиданно для Андрея перешел в рев, казалось, невиданной силы зверь попался в ловушку, и напрягает все силы, чтобы выбраться на свободу. Кабина задрожала. В адском грохоте уже ничего нельзя было понять, мысли путались, даже сквозь звукоизоляцию шлема шум давил на него всей своей мощью.

Потом был могучий рывок, и корабль, ощутимо раскачиваясь, медленно пошел вверх, в маленьком иллюминаторе промелькнули опаленные выхлопом решетчатые фермы.

Внезапно словно тяжелая стальная плита пресса навалилась на Андрея сверху и начала методично и неуклонно вдавливать его в кресло, в пол кабины, в землю. Она очень хотела сплющить его, размазать подобно куску масла на бутерброде.

Было плохо. Было тяжело. Невообразимо тяжело, как будто трое или четверо Андреев уселись на плечи, живот и ноги. Не просто уселись, а то и дело принимались скакать, да так активно, что трещали ребра.

А в наушниках спокойный голос с земли продолжал отчитывать:

- ...десять секунд - полет нормальный... двадцать секунд - полет нормальный... тангаж - в норме... тридцать секунд - полет нормальный... траектория стабильна...

Спустя какое-то время (ему показалось - вечность) корабль дернулся, на мгновение мышцы внизу живота сцепились в узел, как это бывает при спуске на скоростных лифтах. Голос в наушниках произнес:

- Отстрел первой разгонной ступени. Полет нормальный.

- Держись, Везунчик, - прохрипел Хрусталев, - сейчас вторая пойдет.

В этот раз рывок был не таким сильным, но измученному позвоночнику Андрея его хватило с лихвой. Некто могучий и неласковый со всей силы пнул его в спину. На секунду Андрей даже вроде бы потерял сознание.

Очнулся от шипения статики в наушниках. Голос земли молчал.

Казалось, хуже быть уже не может.

Паническая мысль: "падаем?" появилась и тут же пропала. Вторая ступень отработала свое, электрическая искра воспламенила заряды отстрела, цилиндр разгонных "пакетов" ухнул вниз, и наступила невесомость.

Первые секунды после того, как страшная тяжесть ушла, Андрей как будто снова ощутил себя младенцем в утробе. Говорят, эмбрион не чувствует собственного веса и именно потому кричит, появляясь на свет, - протестует против неожиданно навалившейся на него тяжести.

Но когда первая эйфория абсолютной легкости прошла, у него вдруг все поплыло перед глазами. Андрей еще лежал в стартовом кресле, но на мгновение ему показалось, будто он падает в бесконечный колодец, летит в бездну...

Андрея стошнило. Хрусталев едва успел протянуть ему пакет. Потом стошнило еще раз, всухую. В животе было пусто - сутки перед отлетом медики кормили Андрея только глюкозой, внутривенно. Еще давали немного меда, он безопасен - усваивается целиком.

По просьбе Андрея Хрусталев расстегнул страховочные ремни на поясе и груди. Стало чуть-чуть полегче.

- Хреновый из меня космонавт? - спросил он глухо, все еще прижимая ко рту гигиенический пакет.

- Нормальный. Вот если бы ты не блевал, я бы удивился. Через это все проходят - кто сразу, кто на второй день, на "Альфе" со мной в экипаже американец был, так он почти неделю продержался. А потом - всю кают-компанию уделал... - Хрусталев рассмеялся. - Сколько нас на центрифуге не крути, организм все равно свое возьмет. Ему привыкнуть надо. Через пару часов все образуется, терпи, парень.

- Почему замолчала связь?

- Э-э, брат, я бы и сам хотел" это знать. Алексей, что у тебя?

- Пока проверяю. Несущая есть. Машина сносится с землей без проблем, сейчас как раз принимает поправки. Телеметрия идет. Только голосовая связь отказала.

Петр Дмитриевич с замиранием сердца смотрел за разгорающейся внизу суматохой. В отрывистых командах, нервной скороговорке техников и суете двигателистов у своих пультов чувствовалась какая-то нервозность.

Что-то было не так.

Полковник обернулся к своему провожатому - бойкому пареньку из пресс-службы ЦУПа:

- В чем дело?

Тот быстро повторил вопрос в болтающийся у губ микрофон внутренней связи, вздрогнул, быстро стрельнул глазами по сторонам. Лицо его окаменело.

- Проблемы?

Парень кивнул, разом растеряв весь свой лоск и гордость, промямлил:

- Вас ждут у пульта руководителя полетов. Это... во-он там.

Он вытянул руку буквально на мгновение, указывая куда-то в сторону, но полковнику хватило этого времени, чтобы разглядеть: рука заметно дрожала.

Руководителя полетов на своем месте не оказалось. Вокруг пульта столпились несколько человек с растерянными лицами, они практически не шевелились, и издалека их можно было принять за каменные изваяния. Монотонный голос считывал данные телеметрии, за соседним пультом кто-то лихорадочно стучал по клавишам.

Мрачный помощник объяснил полковнику:

- Разгонная ступень сработала нештатно. Телеметрия показывает аварийный отстрел за восемь секунд до конца работы двигателей.

- Чем это может грозить? - спросил полковник. - Катастрофой?

- Катастрофы не будет. Программа после отработки второй разгонной ступени скорректирует курс, и корабль на основном двигателе пойдет к Луне.

Петр Дмитриевич нахмурился. Откуда тогда эта нервозность, растерянные лица, чуть ли не паника...

- Значит, все в порядке?

- В порядке?! Все очень не в порядке, уважаемый! В полной ж... гм... Это не просто неполадки, это конец программы. Им не хватит топлива вернуться!

- Все, - сказал вдруг кто-то за спиной обреченным голосом. Петр Дмитриевич узнал его - высокий тенорок руководителя полетов вряд ли можно с кем-то перепутать.

И только теперь полковник понял, что монотонный голос отнюдь не считывает данные телеметрии, он пытается связаться с кораблем:

- "Россия", это ЦУП, ответьте... "Россия" ответьте, это ЦУП... "Россия"...

- Я приказал отменить программу полета и перейти на аварийную схему, но... сами видите...

- Что значит - "аварийная схема"?

- Как у "Аполлона-13" - коррекция курса, облет Луны, возвращение к Земле, последняя коррекция на остатках топлива уже у самой атмосферы и посадка... но теперь... без связи... бесполезно...

- Они живы?

- Да, несомненно. Телеметрия проходит прекрасно, их бортовая ЭВМ принимает наши поправки, а голосовой связи нет. Наверное, что-то случилось с антенной во время разгона. "Россия" нас не слышит.

- А вы можете послать на бортовую ЭВМ данные по этой "аварийной" схеме?

- Нет, уже нет. Первый сеанс заканчивается, машины общаются сами, без нашего участия. А пока мы пересчитаем, к следующему сеансу связи они уже сделают виток и уйдут с орбиты...