отношении Барбары. Порой глубокой ночью он чувствовал, как она ворочается,
как теснее прижимается к нему, знал, что она не спит, ощущал, как в нем
просыпается желание. Но каждый раз, когда его тело откликалось на зов,
Авери испытывал жгучий стыд. Ему становилось стыдно, ибо он находился во
власти глупой донкихотовской преданности. Ему становилось стыдно потому,
что ему казалось, будто своей любовью он предает Кристину. Он и сам
понимал, что думает, чувствует, поступает как черно-белый одномерный герой
романтической драмы.
лет тому назад, родился миф. Вне себя от горя, он в приступе мазохизма
взлелеял его в своей груди. Он превратил Кристину в легенду. В смерти она
стала еще красивее, чем в жизни. В смерти ее любовь стала еще крепче...
стала собственнической. Он осквернил Кристину самым худшим образом -
превратил память о ней в свою болезнь.
поделать. Умом он понимал, что сделал из памяти о Кристине своего рода
барьер, отгораживающий его от всех нормальных человеческих отношений. А
теперь он не мог этот барьер сломать.
Кристину - если слово "предал" здесь вообще уместно. Он предал ее в тот
миг, когда протянул руку Барбаре. Он предал ее тогда, когда они, вслед за
Мэри и Томом, начали обмениваться улыбками. Он предавал ее каждую ночь,
когда они ложились вместе спать. Что значит тогда последнее предательством
Оно пошло бы ему только на пользу. И дух Кристины, наконец-то, обрел бы
покой.
собственное тело. И Барбара. Авери знал, или думал, будто знает, что для
нее все это означает не более, чем ему бы того хотелось. Она уже сказала
ему, что вовсе не является девушкой. К тому же у него сложилось вполне
определенное впечатление, что жизнь в сумасшедшем доме телевизионных камер
и искусственных драм вызывает неизбежные и не менее искусственные романы и
готовые, отрепетированные эмоции... И все равно, ненавидя себя, жалея
Барбару, уговаривая несуществующую Кристину, он не мог решиться на
интимность.
ненавидел себя еще больше. Он стал извращенцем и сам понимал, что отчаянно
пытается превратить извращение в достоинство...
Раннее утро, как они обнаружили, самое лучшее время суток. Обычно в
воздухе еще ощущалась прохлада, за которой крылось обещание полуденного
жара. Раннее утро, когда воздух чист и покоен, а море - словно зеркало,
пьянило, как хорошее вино. Тот, кому выпадало дежурить последним, готовил
завтрак, а тот, кто в это время отдыхал, потом брал ведро и шел к ручью за
водой.
грандиозных прожектов, которым или вообще никогда не суждено
осуществиться, или дело до которых дойдет еще очень и очень не скоро. Они
собираются построить лодку, они собираются сделать мебель для лагеря,
настанет день, когда они возьмутся за строительство дома. За завтраком
вымыслы и реальность сливались воедино с крепким, как виски, воздухом.
поезд, ни в контору, ни в студию, ни в класс - потом начинались обычные
утренние дела. "Уборка" для Мэри и Барбары: проветривание спальных мешков,
мытье посуды, уборка мусора и все такое. Авери и Том тем временем собирали
дрова для вечернего костра и отправлялись на охоту, рыбную ловлю или сбор
фруктов - или, как часто получалось, и то, и другое, и третье
одновременно. Пока что вся их рыбная ловля ограничивалась ручьем - леска и
согнутая булавка: просто, но не слишком успешно, или вообще руками - это у
Тома получалось совсем неплохо. Пойманная ими рыба (больше двух с
половиной фунтов ни разу не попадалась) по вкусу напоминала лосося.
Периодически возникли идеи о ловле рыбы в море, но для этого требовалась
лодка и нечто более совершенное, чем согнутые булавки.
состоял из револьвера, четырех ножей и двух топориков. Как справедливо
отметил Том, все рано или поздно выйдет из строя - особенно это касается
револьвера, к которому осталось всего тридцать четыре патрона. Со
временем, несомненно, и ножи, и топорики вполне могут сломаться. А значит,
следовало прямо сейчас, пока не поздно, сделать что-нибудь новое. Тогда в
будущем потеря или поломка не обернется непоправимой трагедией.
изготовили несколько штук - вроде тех, что использовали "золотые люди".
Результат, однако, никак нельзя было назвать удовлетворительным.
вырубили необходимые куски топором, обработали ножами и отшлифовали
кусочками камня. Концы они сделали твердыми, слегка обуглив их в пламени
костра. Они даже попробовали изготовить каменные наконечники. Но почему-то
все получалось не совсем так, как хотелось бы. То ли центр тяжести
располагался не там, где следовало, то ли острия были недостаточно тверды,
то ли они неудачно прикрепляли каменные наконечники к древкам. В конце
концов им пришлось отказаться от копий.
начали использовать свои топорики как метательное оружие. Том даже
ухитрился убить маленького, но очень агрессивного "обезьяномедведя" - он
метнул топорик, и лезвие по рукоятку вонзилось в горло зверя. После этого
случая Авери решил, что изготовление метательных дротиков - более
перспективное занятие, чем продолжение работы над копьями и попытки
изготовить сложные устройства типа арбалетов.
лезвий они выбрали камни, в изобилии валявшиеся на морском берегу - те (и
это очень важно), что хорошо поддавались обработке. Осторожно скалывая
пластинки, они придавали камням прямоугольную форму (примерно три на шесть
дюймов) толщиной около дюйма в самой широкой части. Рукоять делалась из
твердого дерева, расколотого пополам, высушенного и крепко связанного
кожаными ремнями. Между двумя половинками рукоятки помещалось каменное
лезвие и тоже прикручивалось ремнями из дубленой шкуры кроликоподобного.
усовершенствовал, как они стали их называть, томагавки, заострив торчащий
над лезвием конец рукоятки. Потренировавшись, Том и Авери научились даже
кидать томагавки так, что могли выбирать: попасть в цель лезвием или
острием.
недели. Потом они научили пользоваться ими Мэри и Барбару. После этого
перспектива встреч с "золотыми людьми" стала значительно менее пугающей.
Вообще-то в схватке томагавки ничуть не хуже копий или даже арбалетов,
особенно если дело происходит не на открытой местности, а где-нибудь в
лесу. Однако эффективная деятельность броска у Авери и Тома составляла
всего около двадцати пяти ярдов.
окончательно отбивала всякую охоту к тяжелому физическому труду, они
садились отдыхать - иногда вместе, иногда поодиночке.
море. Авери и Том тщательно обследовали маленькую бухточку, на берегу
которой располагался их лагерь. Мелководье (футов пять в самом глубоком
месте) тянулось почти на сорок ярдов от берега. Дальше песчаное дно круто
уходило вниз. Чтобы не забывать об этом, они соорудили пару деревянных
буйков, привязанных запасными растяжками от палатки к тяжелым камням на
морском дне. Можно плавать сколько угодно - только не надо заплывать за
буйки.
больно, но для жизни совершенно не опасно, единственным представителем
"хищной" морской фауны в бухте оказалась маленькая, необычно красивая
рыбка. Она переливалась, словно радуга, и выглядела совершенно безобидной,
но ее длинная, гибкая, торчащая из головы антенна била током почище
электрического ската. Первым познакомился с ней Авери. Он весело погнался
за этой рыбкой, ожидая, что та пустится наутек. Но не тут-то было.
Повернувшись, рыбка перешла в наступление.
на помощь подоспела Барбара и вытащила его на берег. После этого все
старались держаться подальше от радужных рыбок.
пытались приспособить нижнее белье. Но от него - одни хлопоты. Под конец
они плюнули на правила приличия и стали купаться голышом. Под конец они
стали стройными, мускулистыми и загорелыми...
дневник более десяти лет. "Они" - предусмотрительные и непостижимые - не
забыли о самом большом сокровище Мэри, о ее дневниках. Кроме того, они
позаботились положить в ее сундук чистый журнал для ведения дневника,
рассчитанный на пять лет.
на пять лет... Но последний дневник Мэри оказался точно таким же, так
что...
назначил ее официальным хроникером лагеря. Теперь ее записи стали историей
их группы.
незнакомыми людьми. Надеюсь, он скоро кончится. Мне очень страшно".