Чтение 22–й страницы книги ~Крест и король~

- Ты помнишь мельницу? - спросил он. - Когда я вытащил тебя оттуда, ты поклялся, что ты мой человек.

Кутред большую часть своей жизни был королевским ратоборцем. Он понимал, что такое долг и верность, и считал, что они длятся до самой смерти.

- Проводи меня до Скагеррака, и если захочешь, я отпущу тебя сюда, в пустоши, - добавил Шеф.

Кутред вперил взгляд в грязь под ногами.

- Я провожу тебя до Скагеррака, - обещал он. - И мимо Бретраборга. А здесь меня будут ждать.

ГЛАВА 29

Новый король шведов, Кьяллак, отлично знал, что он выбран вместо своего убитого предшественника Орма с одной-единственной целью: предотвратить серьезную угрозу со стороны немецких христиан и несколько меньшую со стороны людей Пути, заполонивших страну. Вернуть страну шведов, Свеарики, на ее старый путь, к прежним языческим обрядам. Один неверный шаг - и жрецы из великого храма Упсалы снова будут выбирать короля.

Он долго обдумывал свои планы. Необходимо совершить жертвоприношение. И он совершит для них жертвоприношение. В жертву будут принесены все те, кого шведы боялись и ненавидели: христиане, люди Пути, финны и даже skogarmenn, обитатели маленьких пограничных селений, которые жили в лесах и болотах и не платили дань.

Гоняться за финнами зимой бесполезно. Да и летом это будет нелегко, ведь они со своими оленями откочуют далеко в тундру. Для удара придет своя пора, пора, когда на стороне шведов будет естественное преимущество. При таянии снегов, в распутицу, когда никто не пускается в путь, если может этого избежать, когда только кони несравненной шведской породы способны пройти по дорогам. За зиму Кьяллак посылал сани с разведчиками, чтобы наметить места для ударов. Потом тщательно отобрал людей и дал им подробные приказы. За неделю до весеннего равноденствия послал их туда, в морось дождя и снега.

* * *

Шеф размышлял не меньше. После равноденствия, думал он, стремительная река должна очиститься ото льда, и Наступит подходящее время, чтобы провести "Неустрашимого" вниз по течению к морю. Это могло стать началом возвращения домой. Его люди старательно оснащали корабль, сложили стальные драконьи щиты в трюм, откуда их легко будет достать, приделывали к планширям петли для крепления арбалетов и стрел, обтесывали метательные камни для "мулов". Наблюдая за ходом работ, Шеф заметил, что в их сторону направляется группа финнов. Без лыж они двигались неуклюже. На земле еще оставалось немного снега, но по большей части он превратился в слякоть и грязь. Финны выглядели несчастными, как птицы с подрезанными крыльями. Однако они довольно часто появлялись в фактории Пути, для торговли или чтобы узнать новости. Один из собратов Герьольфа, Оттар, был жрецом богини Скади, горной богини-лыжницы. Он говорил по-фински и часто путешествовал вместе с финнами, изучал их обычаи. Шеф увидел, как он вышел приветствовать вновь прибывших и вернулся назад к месту погрузки.

Немного погодя он заметил, что за его спиной стоит Оттар, а рядом с ним финн Пирууси с выражением скорбного гнева на лице. Шеф с удивлением переводил взгляд с одного на другого.

- Он говорит, шведы напали на их стойбище два дня тому назад, - рассказал Оттар. - Много воинов на конях. Финны не заметили, как те подошли, потому что снег растаял. Многие финны убиты. Некоторых увели в полон.

- Увели, - повторил Пирууси. - Один швед напился пьян и упал с лошади. Мы схватили его. Он сказал, что финнов погонят в храм. Великий храм в Упсале. Повесят там на дереве в жертву шведским богам.

Шеф кивнул, все еще не понимая, чего от него хотят.

- Он просит, чтобы ты их выручил, - продолжал Оттар.

- Я?! Я ничего не знаю об Упсале, - но тут Шеф умолк. Он вспомнил третье видение в шатре Пирууси. Из всех видений он больше всего думал о первом, в котором появились его старые враги Рагнарссоны, захватили город и перерезали ему путь домой. Но ведь он видел и короля, нового короля шведов - жрецы угрозами вырвали у него обещание совершить великое жертвоприношение вместо обычного избавления от лишних трэлей, которое многие годы устраивали шведы. И еще упоминались христиане, их тоже принесут в жертву.

- А твой швед, он сказал что-нибудь о христианах?

Лицо Пирууси просветлело, он что-то сказал по-фински.

- Он говорит, он знал, что тебя ведут духи, - перевел Оттар. - Христиан тоже поведут к Священному Дубу. А также людей Пути, по крайней мере так он говорит.

- У нас все спокойно, - ответил Шеф.

- Мы живем далеко в верховьях реки. И потом, у нас не все на месте.

Шеф ощутил, как его сердце сжалось. Торвин, когда снег еще позволял ездить на санях, уехал за тридцать миль в поселок менять железо на продукты, и вместе с ним Квикка, Хама и Удд. Они так и не вернулись. Если их тоже схватили... Шеф с удивлением понял, что из этой четверки - Удд, Хама, Квикка, который спас ему жизнь, вырвав из объятий утопающего Ивара, Торвин, который принял его, бездомного бродягу, - больше всего из всех них его волнует судьба Удда. Если Удда не станет, заменить его не сможет никто. Без его таланта многие замыслы умрут, так и не родившись.

- Думаешь, шведы могли захватить их? - спросил Шеф.

Оттар указал на дорогу, идущую с востока, со стороны реки. На ней показались всадники, изо всех сил пришпоривающие вязнущих в грязи лошадей.

- Кажется, нам хотят сообщить новости, - мрачно ответил он.

* * *

Новости были те самые, которых ждали. Поселок, врасплох застигнутый на рассвете, сгорел дотла. Налетчики убивали всех попавшихся на глаза мужчин, женщин и детей, но некоторых схватили и увезли с собой на свободных лошадях. В полон отбирали тех, кто носил амулеты Пути, а также юношей и девушек. В суматохе трудно было понять, почему шведы напали на поселок. Но кое-кто утверждал, что, убивая, они кричали: "Skogarmenn! Skogarmenn!". Лесовики, разбойники, лесные братья. Один черт. Жреца Торвина схватили наверняка, видели, как шведы его увозили. Заметили также щербатого человека, это, наверное, был Квикка. Никто не смог вспомнить человека, похожего на Удца. Но это вполне объяснимо, подумал Шеф. Люди нередко не замечали Удца, даже находясь с ним в одной комнате. Пока дело не доходило до металлов, до железа, стали и механизмов, малыш как бы не существовал.

- Когда будет жертвоприношение? - спросил Шеф.

Терзая бороду, Герьольф ответил:

- В день, когда на Священном Дубе, Дубе Королевства, как они его называют, появятся первые зеленые почки. Дней через десять. Или двенадцать.

- Так, - сказал Шеф, - мы должны спасти наших людей. Хотя бы попытаться.

- Согласен с тобой, - ответил Герьольф. - И это сказал бы каждый жрец Пути, даже Вальгрим, будь он жив. Ведь шведы бросили нам вызов. Если они повесят наших жрецов в их священных одеждах, с ритуальными ягодами рябины на поясе и пекторалями на шее, тогда от нас отвернутся все, кого мы только обратили в нашу веру в Швеции. И за ее пределами, когда весть распространится.

- Спроси Пирууси, что он собирается делать, - сказал Шеф Оттару.

Все, что по силам человеку - был ответ. Шведы увели самую юную и самую любимую его жену. Пирууси так живо и ярко описал ее прелести, что стало очевидно - он считает ее, как и Шеф Удда, незаменимой.

- Хорошо. Еще мне нужен Хагбарт. Позови его, Герьольф. Теперь это дело Пути. И дальше я собираюсь поднять свое знамя.

- С каким девизом?

Шеф задумался. Он видел много знамен и знал, с какой силой они действуют на воображение. Существовали Знамя Ворона братьев Рагнарссонов, Извивающийся Червь Ивара. Альфред поднимал Уэссекского Золотого Дракона, оставшегося от римлян. Гербом Рагнхильды был Свирепый Зверь. Сам Шеф шел к Гастингсу под знаменем Молота и Креста, чтобы объединить людей Пути и английских христиан в борьбе против армии Папы. Что ему выбрать на этот раз? Знак Рига, лесенку, которую он носил на шее? Этого никто не поймет. Молот и разорванные оковы, символ свободы? На этот раз он собирается освобождать не рабов, а людей с диких окраин и разбойников.

- Ты, разумеется, должен поднять знак Молота, - настаивал Герьольф. Не Молот и Крест, как когда-то. Здесь нет христиан. Только германцы и обращенные ими, они нам не друзья.

Шеф принял решение. Он все еще держал копье, которое взял у Эхегоргуна, копье, которое досталось троллю от трондского ярла Болли.

- Моим гербом будет поднятое Копье, - сказал он. - А поперек него Молот Пути.

Герьольф поджал губы.

- На мой вкус, это будет слишком похоже на крест.

Шеф уставился на него.

- Если я буду сражаться с королем, - заявил он, - значит, я король. Ты слышал приказ короля. Пришли ко мне всех наших швей. И пришли Кутреда тоже.

Когда Герьольф ушел, Шеф тихонько сказал Кутреду:

- Мы не выступим раньше, чем завтра утром. Прогуляйся сегодня вечерком. Никакой надежды, что Спрятанные помогут нам в Упсале, правильно? Слишком далеко от пустошей и от гор. Но все равно известие нужно передать. Может быть, на Севере есть другие семьи полутроллей, кроме Бранда. Выясни это.

Шеф хотел добавить "и не забудь вернуться", но сдержался. Если Кутред захочет уйти, он уйдет. Все, что его сейчас удерживает, это его гордость, и не стоит задевать ее.

* * *

На следующее утро Кутред безмолвно стоял на носу "Неустрашимого" во всех своих доспехах, в шлеме, с мечом, щитом и копьем. Он снова выглядел как королевский ратоборец, если не считать глаз, усталых и покрасневших.

Корабль был переполнен мужчинами и женщинами. Только с полдюжины их осталось на руднике. Жрецы, послушники, англичане и финны - все взошли на борт, общим числом до пяти десятков человек, а то и более. Им бы никогда не удалось всем поместиться, если бы корабль шел на веслах или под парусом. Но талые воды несли его без всяких человеческих усилий со скоростью хорошего скакуна. Вставшему у румпеля Хагбарту пришлось только послать на рею впередсмотрящего, чтобы следил за льдинами, и выставить на носу людей с веслами, чтобы расталкивать плавающие обломки льда.

Во время всего перехода вниз по реке они видели следы разорения, сожженные хутора, сожженные деревни. Людей, которые, завидя реющее знамя, выходили на берег, ободряли, говорили им, чтобы доставали свои лодки и присоединялись к отряду. Когда "Неустрашимый" вышел в море, его сопровождала целая флотилия четырех- и шестивесельных шлюпок. На морском побережье рыбачьи деревни Финнмарки выставляли уже суда побольше. Шеф распоряжался, брал под свою команду большие лодки, пересаживал на них людей с маленьких.

- Так мы с ними далеко не уйдем, - протестовал

Хагбарт. - Во-первых, они не могут нести достаточный запас воды. Ладно, не говори ничего, я уже понял. Приказам нужно подчиняться. И у тебя есть свой замысел.

Когда "Неустрашимый" со своим эскортом мелких судов вышел в Финскую бухту, как шведы называют глубокий залив между шведской Финнмаркой и противоположным берегом, они увидели россыпь маленьких островов. Молчавший до сих пор Пирууси подошел к Шефу и указал вдаль.

- На этих островах живут финны, - сказал он. - Я иногда ходил в гости по льду. Морские финны.

Шеф пошел к Оттару, посадил его, Пирууси и ватагу финнов в шлюпку, велел им привести с собой как можно больше лодок и людей. Они ушли под небольшим парусом, ожидая нападения береговой охраны короля Кьяллака.

* * *

Эли Рыжий, шкипер "Морского Котика", охранявшего границу около Аландских островов, увидел вдалеке необычный парус и стал осторожно сближаться. Он наслышался историй о странных кораблях со странным вооружением, и ему не хотелось рисковать без надобности. Заметил позади разноцветье рваных парусов и расслабился. Рыбачьи лодки дерьма всякого, падали ходячей. В любом случае, едва они заметят его полосатый парус и парус его напарника, он только и увидит, как они рвут когти. Но что там делают на этом странном корабле? Этой помеси купеческого кнорра с рыбачьей лодкой? Тоже пытаются сбежать?

- Их уже можно достать дальним выстрелом! - заорал Озмод. Бывший капитан алебардщиков едва сдерживал ярость, с тех самых пор, как узнал, что его давнему другу и напарнику Квикке угрожает судьба жертвы Одину и Фрейру и шведская петля.

- Отойти от "мула", - скомандовал Шеф. - Всем - спуститься в трюм. Хагбарт, тебе тоже. Давай, Озмод, командуй. Давай, разворачиваемся, как будто мы убегаем.

Озмод возмутился:

-Но я не умею разворачивать судно!

- Умеешь, умеешь, ты достаточно часто видел, как это делается. Теперь сделай это сам. Карли, Вилфи и я - мы твои матросы. Кутред, берись за рулевое весло.

- Ладно, - неуверенно сказал Озмод. - Откуда у нас ветер? Кутред, разверни наш передок немножко от ветра, ну, налево, словом. Карли, тяни за этот конец реи, а ты, Вилфи, - за другой, и разверните рею так, чтобы ветер был позади нас. Господи, тьфу ты, Тор, что же дальше-то делать?

Хагбарт закрыл глаза руками, а "Неустрашимый" неуклюже обратился в бегство, почти как купец с маленькой командой, да еще впервые вышедшей в море. Наблюдая, Эли усмехнулся в рыжую бороду и опытной рукой повел оба своих корабля на перехват.

- Пригните головы, - скомандовал Шеф. - Забудьте про "мулов". Каждому взять по арбалету в руки и по одному запасному.

Он выждал, пока "Морской Котик" встал почти борт к борту, над планширем возвышались свирепые бородатые лица, вперед выставлены копья, и только тогда дал команду своим затаившимся в засаде бойцам. Любой может взвести арбалет, как сказал Удд два года назад. А с ножным рычагом это стало еще проще. С десяти ярдов не промахнется даже самый неопытный, а ведь с десяти ярдов стальная арбалетная стрела пробивает деревянный щит и кольчужную сетку, мышцы и кости, словно тонкую парусину. Когда арбалетчики Шефа отбросили первые арбалеты и взялись за вторые, уже было ясно, что во втором залпе нет нужды.

Хагбарт по тросу перебрался с корабля на корабль, взглянул на нескольких оставшихся в живых, совершенно растерянных воинов и приказал им пришвартовать корабли борт о борт.

- Теперь "мулы", - сказал Шеф, глядя на отчаянно пытающийся повернуть второй корабль. - Озмод, пусти одно ядро над головами и предложи им выкинуть оружие за борт.

Короткое время спустя флот Шефа состоял из трех больших кораблей с многочисленной командой и эскорта шлюпок и яликов, и вся армада двинулась к шведскому берегу. Позади, на маленьких лодках, перегруженных настолько, что их планшири лишь на какие-то дюймы возвышались над водой, разбитая береговая охрана спорила, плыть ли к Аландским островам, в руки финнов, или рискнуть вернуться в Швецию, где их ждал только гнев их короля.

* * *

Люди из Ордена Копья, при всем их усердии, лишь немногих в Швеции обратили в свою веру, особенно среди мужчин и уроженцев страны. Паства, которую они защищали, состояла в основном из рабов, принявших христианство еще до того, как попали в рабство. Некоторые из них были немцы, некоторые - фризцы и франки, а в основном - англичане и ирландцы. Риттеров ничто не связывало с ними. Им нравилось одолевать норманнов, которые так долго третировали их, нравилось сознавать, что победа на их стороне, когда их больше. Когда тысячные армии викингов нападали на города и деревни Запада, конечно, они выглядели несокрушимыми. Но когда пятьдесят вооруженных и опытных немецких воинов появлялись в центре шведской деревни с населением в две сотни человек, результат был тот же. Если бы местные объединились против них, еще неизвестно, чем бы все обернулось. Но добычи, за которую стоило драться, не было, и никто не хотел ввязываться. Рыцари Ордена Копья зимовали в мире, хотя и не в довольстве. Построения и муштра наскучили, а напиваться и распускать хвост перед хорошенькими шведками было запрещено. Надежды на повышение дьякона Эркенберта, застрявшего здесь, вдали от центра событий, таяли с каждым днем. Бруно одиноко маялся у себя. Он не нашел Копье Карла Великого. Если оно и существовало где-нибудь, оно находилось далеко на севере и в другой стране. Бог, в которого он верил, кажется, оставил его.

Когда в дверь казармы отчаянно заколотили, рыцари пробудились от спячки, шахматные доски полетели на пол. Со стоек у стены расхватали оружие, бойцы спешно надевали доспехи. Осторожно открыли дверь. Жалкая тощая фигура протиснулась внутрь.

- Они их схватили, - пробормотал пришедший.

- Кого "их"? - рявкнул вышедший на шум Бруно. - Кто и кого схватил?

Сообразительность, по-видимому, покинула пришедшего, встреченного настороженными взглядами и обнаженными мечами. Вперед вышел Эркенберт, заговорил с испуганным человеком по-английски. Сообщил:

- Он из Хаддинга. Городок в десяти милях отсюда, где мы. были у мессы. Он говорит, сегодня утром пришли солдаты короля Кьяллака, окружили дома всех христиан, посещавших наши службы, - у них был список - и увели их под стражей. И еще шведы говорили, с большим удовольствием, что христиан принесут в великом храме в жертву языческим идолам дней через пять.

- Это вызов нам, - воскликнул Бруно, оглядываясь и усмехаясь. - Как, мальчики?

- Это вызов Богу, - сказал Эркенберт. - Мы должны встретить его, как Святой Бонифаций, который, сам оставшись невредим, уничтожил Саксонский Ирминсул и обратил язычников саксов в истинную веру.

- Я слышал другую историю, - пробормотал один из рыцарей. - Я сам из саксов. Но в любом случае, как мы, а нас всего пятьдесят, можем отбить толпу жертв у всего сборища шведов? Их там будут тысячи. И сам король с его придворными карлами.

Бруно хлопнул его по спине.

- Вот это и есть вызов, - воскликнул он. И добавил уже спокойнее: Не забудьте, они считают, что все должно делаться определенным образом. На вызов необходимо ответить. Если я вызываю короля, он должен биться со мной или выставить ратоборца. Это будет не сражение. Они увидят нашу силу - и Божью волю. Мы им покажем. Как мы не раз уже делали.

Его люди выглядели неуверенными, но дисциплина была сильна, а вера в своего командира еще сильнее. Они начали собирать оружие, мешки и скатки, готовить лошадей, раздумывая о предстоящем походе. Пять дней. Пятьдесят миль до языческой Упсалы. Раз плюнуть, даже в распутицу. Но вряд ли получится явиться на шведский сход неожиданно. Сомнительно также, чтобы это сошло им с рук, ведь в любой день каждый может проснуться и увидеть пожар и людей, окруживших дом. Может быть, Кьяллак, король шведов, предугадал их шаги. Ждет их прихода. Приготовил им встречу. Два священника миссии обнаружили у своих дверей очередь из желающих исповедаться и получить отпущение грехов.

ГЛАВА 30

Отряд подходил все ближе и ближе к Упсале, а Шеф ощущал, что его одолевают дурные предчувствия. Почему? Все шло так замечательно, как только можно было ожидать. При высадке они не встретили сопротивления, способные держать оружие шведы уже ушли на сход для великого жертвоприношения, по крайней мере, так говорили. Благодаря высланным в море лодкам с фонарями их разыскал Пирууси, он привел мощное подкрепление финнов, рвущихся одним решительным ударом разгромить оплот своих извечных врагов. Были розданы десятки запасных арбалетов, каждый получивший их воин был наспех обучен и сделал пять пробных выстрелов - этого было достаточно, чтобы любой научился заряжать и стрелять из нового арбалета и попадать в цель на расстоянии до пятидесяти ярдов. Имея в авангарде финских лучников с двумя сотнями арбалетчиков позади них, Шеф знал, что представляет собой силу, с которой нельзя не считаться, силу, способную отразить любую случайную или непродуманную атаку. Он оставил только дюжину мужчин и женщин, чтобы охранять лодки, и постарался найти для "Неустрашимого" укромную бухту.

Боевой дух войска поддерживался праведным гневом. Можно было бы счесть за поддержку и те робкие знаки одобрения, которые они встречали, продираясь через распутицу - почти непроходимую, чтобы назвать их движение маршем, - и проходя через деревни шведских язычников. На время схода в деревнях оставались только женщины, рабы и низкорожденные. Многие из них, завидев стяг с Копьем и Молотом, принимали его за своеобразный крест - чего опасался Герьольф - и если сами происходили из христиан, смотрели на него как на символ освобождения. Другие же видели пекторали Пути и не без опаски присоединялись к отряду или сообщали полезные сведения. А те, у кого увели для великого жертвоприношения друзей или родных, просили дать им оружие и сами рвались в бой. Все были заодно, армия росла, а не съеживалась, как это случается со многими армиями по мере приближения к полю брани.

Так откуда же дурные предчувствия, спрашивал себя Шеф. Загвоздка в Кутреде. Шефом овладела какая-то внутренняя уверенность, что это дело не разрешится в общем сражении, что в конце концов оно сведется к схватке ратоборцев. До сих пор он про себя надеялся на Кутреда, на его силу и искусство, но больше всего - на его непримиримый дух. Кутреда никогда не приходилось подбадривать, только сдерживать. До сих пор. Теперь же он был молчалив, печален, дух скрытой угрозы, который всегда исходил от него, исчез.

Трясясь на реквизированном армией пони. Шеф заметил, что к нему присоединился Ханд. Как обычно, он не рвался заговорить первым, просто ждал, пока Шеф найдет для него время.

Шеф украдкой оглянулся на едущего в десяти ярдах позади Кутреда и тихонько проговорил:

- Боюсь, я потерял своего берсерка.

Ханд кивнул:

- Я тоже так считаю. А думаешь, нам понадобится берсерк?

- Да.

- Помнится, Бранд говорил о том, что делает берсерка берсерком. Он сказал, что это не человек, одержимый каким-то духом, а человек, который ненавидит себя. Может быть, у нашего берсерка, - Ханд избегал называть Кутреда по имени, на случай, если тот услышит, - может быть, у него появилась какая-то причина, чтобы перестать ненавидеть себя.

Шеф вспомнил о Мистарай и странном замечании, которое сделал Эхегоргун о Потаенном Народе, об их отношении к спариванию. Он вполне способен был представить, что Кутред, если не может снова считать себя мужчиной, может зато считать себя троллем.

- Я не хотел бы, чтобы эта причина вернулась, - сказал Шеф, - но я предпочел бы, чтобы в нем осталось немножко побольше от него прежнего.

Ханд достал что-то из-под длинного плаща, какие теперь носили в отряде, чтобы защититься от ветра и ливней.

- Сдается мне, что есть и другая причина, почему берсерк становится берсерком. Точно так же как твои видения могут быть вызваны чем-то внутри тебя или каким-то веществом в зерне или в финском напитке видений, так и дух берсерка может вызываться чем-то, что есть в душе - или в теле. Я поговорил с финнами, с помощью Оттара. Они используют не только мухоморы. Вот здесь есть другое зелье, - он показал Шефу фляжку.

- Что это?

- Отвар. Кипящей водой заливают грибы, но на этот раз не те красные с белыми крапинками, мухоморы, из которых делают напиток видений. И не те, другие грибы, которые я знаю, они, - Ханд снова понизил голос, - похожи на пенис. Это какие-то совсем другие грибы. Финны зовут их "рысье ухо", по имени большой кошки, которая водится в этих лесах. Такие грибы доводят людей до исступления, делают берсерков из самых кротких, - он протянул фляжку. - Если тебе надо, возьми это. Дай попить Кут... нашему другу.

Шеф задумчиво взял зелье.

* * *

Рядом с великим храмом в Упсале располагался загон, прикрытый соломенной крышей, с земляным полом и плетеными стенами, так что дождь хлестал в каждую щель. Восемнадцать десятков мужчин и женщин толпились в нем, руки их были привязаны к железным кольцам, нанизанным на длинную палку. Будь у них время и силы, среди них нашелся бы человек, чтобы освободиться самому и отвязать остальных. Но стража сновала взад и вперед, избивая дубинками любого, кто осмеливался пошевелиться, делал хоть что-нибудь похожее на попытку побега. У стражников было больше хлопот, чем обычно, так они говорили друг другу. Не только из-за того, что предназначенных для жертвоприношения было больше, чем мог вспомнить хоть кто-нибудь из живущих. Жертвами в этот раз были не обычные мешки с костями, умирающие в петле или от ножа лишь на несколько дней раньше, чем они умерли бы от холода и от истощения. И это правильно, говорили стражники, нацеливаясь, чтобы в очередной раз сломать дубинкой пальцы или ключицу. Богам для разнообразия хочется свежего мяса. Возможно, бедствия шведов вызваны недовольством богов, вынужденных подолгу варить мослы принесенных в жертву.

Квикка, нянча руку, сломанную, когда стражник заметил его попытку снять железное кольцо, прошептал самым уголком рта стоящему рядом Торвину:

- Не нравится мне, как выглядит Удд.

Действительно, малыш, кажется, готов был расплакаться - это вполне естественно, но ни англичанин, ни человек Пути не захочет дать своим врагам лишний повод для издевательств. Он уставился на одного из шведов, жреца, который вошел в загон. Таков был обычай шведских жрецов великого храма, жрецов Дуба Королевства, - заранее издеваться и глумиться над своими пленниками, они верили, что богам угодны ужас и отчаяние, которые испытывают жертвы. Говорили, что этот обычай установил их древний король Ангантир. Другие же считали, что это нравится только ублюдкам. Удд слушал крики шведа, и его нижняя губа дрожала.

- Не надейтесь, что это будет быстро! Не думайте, что вы легко отделаетесь. Я двадцать лет совершаю жертвоприношения в этом храме. В юности я еще делал ошибки. Я допускал, чтобы люди ушли к богам и сами того не заметили. Но не теперь! Те, кого я вешаю, будут еще в полном сознании и с открытыми глазами, когда вороны Одина прилетят терзать их. Что с тобой будет, когда ворон сядет тебе на голову и захочет клюнуть? Я-то видел! Ты постараешься поднять руки, правильно? Но руки я тебе свяжу. И это еще не все. Даже после того, как вы умрете, отойдете к богам, тогда, как вы думаете, что будет с вами? Вы, христиане, будете сидеть на облаке с арфами в руках, а? Нет! Вы рабы здесь и останетесь рабами там.

Жрец начал петь священный гимн, его голос и интонации странно напоминали Торвина. Религия Пути родилась именно здесь, во внезапной вспышке озарения понял Квикка. Из верований, подобных этому. Они не то чтобы стали милосерднее - последователи Пути были так же жестоки, как и все остальные, - но того подспудного отчаяния, что присуще истинному язычнику, исступленности, неотделимой от страданий, у них не было.

Тот, кто заберет тебя, зовется Хримгримнир.

Дом тебе - за воротами Хеля.

Там гнусные трэли под корнями деревьев

Пьют собачью мочу,

Нет им питья другого...

Голова Удда упала, лицо его исказилось, увидев это, языческий жрец прервал пение и разразился приступом торжествующего хохота. Он смеялся, а Торвин запел, его низкий голос в точности подхватил тональность языческого напева, но в другом ритме:

Я видел чертог, на солнце сияющий,

Златом покрытый, на равнине Гимли,

Соберутся там сонмы истинно верных,

Вечно пребудут в любви неслабеющей...

Язычник закричал от ярости, побежал вдоль рядов прикованных узников к своему противнику, изрыгая проклятья и потрясая дубинкой. Когда он пробегал мимо, связанный Хама ухитрился сделать ему подножку. Жрец растянулся почти у самых ног Торвина. Торвин с сожалением посмотрел на дубинку, запястья его были прикованы выше плеч. Он вышел вперед на полную длину цепи, ударил обутой ногой. Раздался хруст, язычник захрипел из самой глубины горла, затем задохнулся.

- Перебито горло, - буркнул стражник, убирая тело и дубинкой равнодушно избивая Торвина до бесчувствия.

- В Трутвангаре, когда мы попадем туда, - выдохнул Торвин между ударами, - он будет моим слугой. Нашим слугой. И ведь мы еще живы, а он мертв.

Удд непроизвольно снова начал всхлипывать. Он много путешествовал, многое вынес, старался вести себя как воин. Теперь его нервы сдали, его запасы храбрости истощились.

* * *

Когда армия Шефа приблизилась к Упсале, в последний вечер перед тем, как, по уверениям многих, должно было состояться великое жертвоприношение, дождь пошел сильнее. Слякотные дороги были забиты верующими, зрителями, приверженцами короля Кьяллака и адептами Одина и Фрейра, смешавшимися в одну огромную толпу. Не стараясь сразу пробить себе путь, Шеф просто приказал воинам держать свое мало кому знакомое оружие под плащами и проталкиваться вперед, как будто они не более чем еще одна, необычно многочисленная, группа направляющихся на церемонию. Будь погода получше, их бы опознали, по крайней мере финнов. Но поскольку все головы склонялись под струями ливня и финны держались в середине отряда, никто ничего не заметил, никто не поднял тревогу. Шеф слышал многие голоса, рассуждавшие о недовольстве богов. Должны пролиться потоки крови, прежде чем шведы снова увидят хороший урожай.

В темный предрассветный час Шеф заметил под нависшими облаками драконьи головы на коньках великого храма. И еще более безошибочный признак - темную громаду самого великого дуба. Дуба Королевства, под которым шведы поклонялись своим богам и выбирали своих королей с тех самых пор, как стали единым народом. Говорили, что его ствол не могла бы обхватить цепочка в четыре десятка человек. Даже в нараставшей толчее никто не рисковал подойти под его крону. Прошлогодние жертвы еще висели здесь, люди и животные. Внизу располагались ямы для костей.

Отряд остановился, и Шеф послал приказ Герьольфу, Озмоду и другим постараться собрать людей вместе и быть готовыми ко всему. Сам он подошел к Кутреду. Великан со спрятанным под одеждой оружием стоял безмолвно.

- Ты можешь скоро мне понадобиться, - сказал Шеф.

Кутред кивнул.

- Господин, я буду на месте, когда понадоблюсь тебе.

- Может быть, тебе стоит выпить вот это. Это... оно подготавливает человека к бою, так мне сказал Ханд.

Кутред взял фляжку, открыл и осторожно понюхал. С неожиданным презрением он фыркнул и швырнул фляжку в грязь.

- Я знаю, что это. Это дают мальчишкам, которым не доверяют перед битвой. Предлагать это мне, ратоборцу короля Эллы! Я твой человек. Я убил бы любого другого, предложи он мне такое.

Кутред повернулся спиной, сердито отошел в сторону. Шеф посмотрел ему вслед и поднял фляжку, сам понюхал содержимое. Где-то с треть напитка еще оставалась в ней. Это дают мальчишкам перед битвой? Он и был мальчишкой, по крайней мере, многие называли его именно так. Он вдруг поднял фляжку, выпил и выбросил в лужу. Стоявший в нескольких шагах Карли - он не хотел подходить к Кутреду близко - встревоженно наблюдал за ним.

Где-то загудели рожки, из-за сырости звук был низкий и тяжелый. Наступил ли уже рассвет? Трудно сказать. И трудно сказать, проклюнулись ли уже почки на Дубе Королевства. Но жрецы великого храма, по-видимому, решили начинать. Небо постепенно светлело, из распахнутых дверей вышли поющие жрецы и окружили священное дерево. Еще один зов рожков, и медленно раскрылись ворота. Стражи начали выгонять колонну запинающихся людей на промозглый холод. Шеф, сняв свой плащ, бросил его на землю, и стоял, тяжело и глубоко дыша. Теперь он был готов действовать. Он только дожидался своей жертвы.

* * *

Не слишком далеко оттуда, за низким гребнем, который окаймлял равнину с великим храмом, Бруно строил немецких рыцарей. Он решил для более сильного впечатления не спешивать своих людей. Конечно, под седлом были всего-навсего шведские лошади, не те боевые жеребцы, которых тренировали в германских и франкских землях, но все его люди были искусными наездниками, настоящими риттерами. Они из любого животного сделают строевого скакуна.

- Похоже, они начинают, - сказал Бруно Эркенберту. Коротыш-дьякон едва-едва мог ездить верхом, но отказался, в отличие от священников миссии, держаться позади. Бруно посадил его на луку собственного седла. Эркенберт дрожал от холода. Бруно не допускал мысли, что эта дрожь могла быть вызвана страхом. Может быть, волнение от предстоящего сражения за веру. Днем раньше Эркенберт прочел им всем легенду о святых подвижниках, об английских святых Уиллебальде и Уинфрите, последний из них принял имя Бонифаций. Они напали на язычников саксов в их собственном святилище, срубили их священный столб, заслужив вечное спасение на небесах и непреходящую славу на земле. Мученичество, сказал Эркенберт, по сравнению с этим ничто. Ясно было, что маленький англичанин сам рвался в герои. У Бруно намерения были другие, далекие от подвигов за дело веры.

- Они ведут страдальцев навстречу их судьбе. Когда же мы ударим? Двинемся вперед во славу Господню.

Бруно подобрался, привстал на стременах, чтобы отдать приказ, и медленно осел назад.

- Кажется, нас опередили, - с изумлением сказал он.

* * *

Когда узников медленно вывели наружу. Шеф понял, что появилось какое-то важное лицо. Рассветало, и стал отчетливо виден плоский серый камень в центре площадки между храмом и Священным Дубом, квадратный валун футов четырех высотой и с десяток в поперечнике. Из группы людей около храма вышел человек с поднятым копьем. Он с неожиданной ловкостью и силой вскочил на камень, опираясь на копье, и высоко поднял руки. Его сторонники ответили дружным выкриком, заглушившим шум толпы.

- Кьяллак! - кричали они. - Король Кьяллак, благословенный богами!

Шеф с копьем в руке начал пробиваться вперед. Он знал, хотя и не оглядывался, что Кутред следует за ним. Тело его, кажется, парило в потоках воздуха, как будто что-то внутри поднимало его, и каждый его вдох распирал переполненные легкие.

- Кьяллак! - хрипло закричал он. - Ты взял моих людей. Я хочу вернуть их.

Сверху на него смотрел король, воин в расцвете сил, тридцати пяти лет, ветеран многих сражений и поединков.

- Кто ты, человечишка, что шумишь на сходе шведов? - спросил он.

Шеф, подобравшись, швырнул копье ему в ноги. Кьяллак проворно перепрыгнул через него, но, приземлившись на мокрые камни, подскользнулся и упал. Шеф вскочил на валун и встал над королем. Голос его взметнулся и полетел над равниной, выкрикивая слова, которые Шеф отнюдь не собирался говорить.

- Ты не король! Король должен защищать свой народ. А не вешать людей на деревьях ради кучки старых мошенников. Прочь с камня! Я король шведов!