Затем вздохнул прерывисто.
Дженни. Я...
приснилось. - Он приостановился, нахмурился, пытаясь припомнить. -
Зиерн...
прислушиваясь, как он там шуршит простынями и пологом, устраиваясь
поудобнее. "Интересно, который теперь час?" - подумала она. Охотничий
домик спал. Тишина и запах умерших свеч. Коридор тонул в темноте, и лишь
из одной приоткрытой двери в самом конце его лился свет ночной лампы,
падая на шелковисто поблескивающий паркет словно шарф из мерцающего
золота.
амбразуре одного из высоких окон, прорезанных по всей длине южной стены
Королевской Галереи; бледный дневной свет лунно мерцал в его бриллиантах
старомодной огранки. - Мне только что рассказали, что дракон вчера
уничтожил обоз с продовольствием для войск, осаждающих Халнат. Почти
тысяча фунтов муки, сахара, мяса - все уничтожено. Быки и лошади или
убиты, или разбежались. Тела охранников сожгли сразу после опознания.
мантии и взглянул близоруко на Джона и Дженни, сидевших рядом на резной
скамье черного дерева, инкрустированной малахитом. Покрой официальных
одеяний согласно требованиям этикета оставался неизменным вот уже полтора
столетия, поэтому придворные и просители, собравшиеся в длинном помещении,
вид имели напыщенный и напоминали участников маскарада. Дженни отметила
особо, что Джон, разыгравший закованного в кожу и пледы варвара перед
юными придворными, был далек от мысли учинить что-либо подобное в
присутствии короля. Гарет, не гнушаясь исполнить работу камердинера, сам
помог Джону облачиться в кремовый с голубым атлас. Вообще-то это была
обязанность Бонда Клерлока, но Дженни рассудила, что юный Бонд, зная,
насколько жестки требования к одежде просителя, вполне способен умышленно
внести в сложный наряд забавные и нелепые черты, которые Драконья Погибель
просто не заметит.
Дженни могла видеть его в конце Королевской Галереи, стоящего в косом луче
платиново-бледного света. Как обычно, костюм Бонда затмевал все прочие
наряды: каждая из бесчисленных складок его мантии несла печать изящества и
глубокой продуманности, вышивки сияли подобно узору на спинке змеи, ширина
рукавов выверена по древним выкройкам до четверти дюйма. Лицо раскрашено в
архаической манере, которую некоторые придворные до сих пор предпочитали
современным помадам и румянам. Рисунок на щеках и лбу юного Клерлока делал
его бледность особенно заметной, хотя (отметила Дженни) сегодня он
выглядит получше, чем во время их переезда в Бел, - не такой измотанный и
больной.
очевидно, Зиерн. Вчера, несмотря на недомогание, он вновь был ее верным
спутником: ехал с ней стремя в стремя, то держа ее хлыст или золоченый шар
с благовониями, то подхватывая поводья ее скакуна, когда хозяйке случалось
спешиться. "Немного же, - подумала Дженни, - получил он взамен". Зиерн
потратила весь вчерашний день, заигрывая c безответным Гаретом.
этой интриги, Дженни испытывала странное чувство праздного любопытства,
как будто наблюдала за играми белок из-за оконной занавески. Не замечаемая
придворными, она видела, что Зиерн каждой своей улыбкой, каждым
прикосновением сознательно насмехается над чувствами Гарета. Знают ли маги
любовь? Он спросил об этом еще в Уинтерлэнде, явно пытаясь понять, любит
ли его Зиерн и любит ли ее он сам. Но Дженни слишком хорошо понимала, что
любовь и желание далеко не одно и то же, тем более если речь идет о
восемнадцатилетнем мальчишке. А Зиерн при всей своей шаловливой манере
держаться была несомненно весьма опытной женщиной.
профиль Гарета на фоне мягких кобальтовых теней Галереи. Просто
позабавиться его судорожными попытками не предать отца? Или, соблазнив,
помыкать им некоторое время, а в один прекрасный день стравить его с
королем, закричав о насилии?
пшенице. В дальнем конце забормотали голоса:
Джон. Сдвинув старомодные очки поглубже к переносице, он взял Дженни за
руку и двинулся за Гаретом, спешащим к выстроившейся вдоль Галереи шеренге
придворных.
розовый, облаченный в слепящую великолепием ало-золотую ливрею
распорядитель Бадегамус.
Все-таки он украл печать отца и нарушил его приказ. Блаженное неведение,
свойственное героям баллад, никогда не думающим о последствиях своих
подвигов, оставило Гарета. Дженни почувствовала, как он двинулся, готовый
исполнить надлежащий приветственный поклон, принять ответ отца и
приглашение к приватному разговору.
волосы у него были как у Гарета, только погуще - теплое ячменное золото,
выгоревшее до бледных соломенных оттенков. Словно ровный рокот прибоя,
голоса повторяли:
обиду при виде человека, лишившего защиты ее родной край, обрекши его на
гибель, или, может быть, благоговейный трепет перед тем самым королем, за
чьи законы всю жизнь сражался Джон. Но ничего такого она не почувствовала
- Уриен Белмари не отзывал войск из Уинтерлэнда, и законы тоже установил
не он. Этот человек был всего лишь наследник тех, кто сделал это. Подобно
Гарету до его путешествия на север он вряд ли даже думал о таких вещах,
зазубренных в детстве и благополучно забытых.
он хотел поговорить наедине, и Дженни вдруг ощутила, насколько чужд ей
этот высокий мужчина в темно-красных королевских одеждах. Ее родиной был
Уинтерлэнд, а ее народом - жители севера. Правда, был еще и Джон,
связанный с королем древними узами верности, Джон, посвятивший этому
человеку свою преданность, свой меч и свою жизнь.
как король приближается к ним. Все поглядывали украдкой в их сторону,
гадая, как-то встретит король своего блудного сына.
мантии между вторым и третьим пальцами правой руки. С удивительной грацией
он сложил свое длинное неуклюжее тело в совершенном поклоне
Сармендеса-В-Силах, которым может приветствовать только наследник и только
монарха.
Островов секунду смотрел на сына пустыми бесцветными глазами, глубоко
вдавленными в изможденное костистое лицо. Затем, не произнеся ни слова,
повернулся, чтобы кивнуть следующему просителю.
панелях. Как черная отрава, брошенная в чистую воду, тишина разошлась до
самых дальних углов Галереи. Голоса последних просителей разнеслись так
ясно, словно они не говорили, а кричали. Звук сомкнувшихся бронзовых в
позолоте дверей, за которыми скрылся король, прозвучал подобно удару
грома. Дженни сознавала, что все теперь избегают на них смотреть и все же,
не выдержав, взглядывают украдкой на лицо Гарета, такое же белое, как его
кружевной воротник.
рукава украшены розоватыми бантами. В глазах цвета меда - беспокойство.
виду: там дракон и все такое, а мы здесь будем ждать позволения с ним
сразиться?
конце Королевской Галереи в огромных дверях открылась маленькая дверца, и
Бадегамус негромко назвал первого просителя, с которым пожелал беседовать
король.
знаешь. Он слишком занят разорением крестьянских дворов вдоль Злого