листопад, когда мне было пятнадцать лет, мраморную лесную деву на
постаменте над источником.
плывя по морю лунного света на своих широких крыльях. В костре вспыхивали
пурпурные и золотые искры, и собаки сонно взмахивали хвостами в теплом
пепле.
плече шрам от злобы Чулы постепенно исчезал, становясь похожим на бледный,
темный цветок. Она наполнила ладони моими волосами и поцеловала меня в
шею. - Ты не из народа племени, - проговорила она. - Ты принц Темного
Города, города Эзланн, цитадели Уастис.
другой стороне костра, как лицо, наблюдавшее черными пустыми глазами. И на
мгновение эти глаза показались полными жизни в отблесках костра.
виновато посмотрела на меня (до этого всегда были мальчики), но я был в
хорошем настроении и подбодрил ее. Я подарил ей гранат, чтобы повесить на
детскую корзину. Гранаты считались счастливыми камнями, укрепляющими
кровь.
дней раньше срока.
встречались в этот период перед Сиххарном и приготовлениями к выступлению
на запад по Дороге Змеи. Эттук отправился туда, и я тоже. Мы отсутствовали
два дня, а когда вернулись, у Тафры уже начались роды.
превратил все в большую шутку, сказав, что его сын торопится выйти на свет
и стать воином. Он отпустил колкость и в мою сторону, заявив, что мне
лучше перестать ездить на своей желтоволосой мужчине-женщине, а вспомнить
о воинском мастерстве, иначе младенец победит меня, не выходя из колыбели.
что до срока нормальных родов еще очень далеко, и невнимание и холодность
к Тафре в это последнее время стали мучить меня. Я вспомнил ее слова: "Ты
достаточно наказал меня, перестав меня любить". Я как бы снова превратился
в ребенка. Я вдруг ясно увидел ее в своем воображении, ее красоту и ее
угасание, ее несчастную жизнь, то, как она нуждалась во мне, а я нашел
другую. Мать - это первая женщина мальчика. И ни один мужчина никогда не
ценил и не дорожил ею, кроме меня.
жужжали в траве. Я пошел в палатку Котты. Как правило, в такое время
воинов не было. Несколько ветхих старушонок болтались поблизости,
переговариваясь скрипучими старческими голосами. У них были черные зубы и
блеклые волосы. Они перебирали четки и говорили, что ждать придется долго,
говорили о крови и боли. Потом они заметили меня и зашикали, отодвигаясь в
сторону.
с правильными предсказаниями относительно трудных и продолжительных родов.
отпустить ее. Я весь покрылся потом. Рывком откинув полог, я оказался в
палатке Котты.
красная темнота от жаровни, и пахло кровью и ужасом. Потом Котта заслонила
мне свет.
сеют, женщины рожают. Таков порядок
голосом:
должен... оставаться... - Потом задержала дыхание и старалась не
закричать.
матерью. Ее глаза ввалились и страшно расширились, пот потоками струился
по волосам, и холодящий душу стон вырвался из ее горла. Когда она увидела
меня так близко, она попыталась отогнать меня. Я схватил ее за запястья.
Ты рожаешь другого сына, такого, который будет относиться к тебе лучше,
чем я. Давай, рви мои руки, если хочешь, я хочу чувствовать твою боль.
закричала.
едва дышала. Котта наклонилась ближе.
и этот день. Похоже на прошлые. - Но тут же спокойно сказала: - Я не могу
повернуть ребенка. Он может умереть.
появиться на свет. Это был сын. На голове у него были волосы, красные, как
у отца, и он был мертв.
несколько ночей назад.
ответило мне. Ставшее маленьким и бесцветным, оно приобрело выражение,
направленное внутрь себя, как будто она прислушивалась к музыке, звучавшей
в ее мозгу. Это выражение постепенно оседало в ней, как снег, как пыль.
Это было выражение смерти.
лилась из моей матери, как будто хотела освободиться от нее. Мы завернули
ее в одеяла, но она была холодная. Угли жаровни отражались в ее открытых
глазах, вскоре они перестали мигать, и я понял, что она умерла.
первого протеста она не сказала мне ни слова, даже не произнесла моего
имени.
муках в этой палатке. Теперь я позволил ей уйти назад через те же ворота.
которое приносят слезы; скорее, он должен считать это недостатком,
слабостью. Поэтому я не мог плакать, хотя тело мое сотрясалось. Для меня
не было облегчения, ослабления моих мучений в горе.
маленький комок с клеймом Эттука.
сказала она. - Здесь надо кое-что сделать.
едва сознавал, что говорю.
приложила к моим рукам, там, где Тафра поранила их. Я позволил ей сделать
это, как будто был маленьким ребенком.
свои руки Тафре, и она кусала и царапала их. Эшкирянка была молода и не
похожа на других женщин. Волосы и кожа у нее были белые, а глаза - как
белые драгоценные камни. Она тоже ждала ребенка, но живот у нее был
маленький. Я не предполагала, что она родит так скоро, но она родила
здесь, в этой палатке, на рассвете, когда я была среди воинов и
обрабатывала их раны после сражения. Она не оставила много следов, но
Котта - лекарка, Котта поняла. Когда я вернулась, эшкирянка и ее ребенок
исчезли.
надо сказать. Я обещала жене Эттука сказать их перед тем, как ты пришел.
там мог слоняться поблизости. Я не пошел ни в свою палатку, ни к Демиздор.
Я пошел прочь, через холмы, мимо линии белых камней под низко горящим
осенним солнцем.
или мысль, просто потому, что была дорога, по которой можно было идти и
место, куда можно было прийти.
во всех крарлах разводились сторожевые костры. Но со стороны палаток
Эттука неслось жалобное низкое завывание, звуки, которые обычно издают
шайрины, когда умирает жена вождя. Я подумал о том, что они причитают и