послушным, мягким? Может, посредством такого метода должна была быть
изучена моя твердость, необходимая при выполнении миссии, трудной, в
высшей степени трудной - это ведь упорно твердили все по очереди. Значит,
я по-прежнему был избранным и назначенным для ее выполнения? В таком
случае, мне на самом деле не о чем было беспокоиться - самой лучшей
тактикой была служебная бесстрастность, некая умеренная пассивность.
Секретарша умышленно услала меня ни с чем.
самом деле экзаменами - другими словами, все было в порядке. Найдя, таким
образом, душевную опору, я умылся и вышел, чтобы отправиться, наконец, к
Эрмсу.
уборщиков.
всех были новенькие пальто, карманы которых сильно оттопыривались. В
общем-то они не слишком себя утруждали, искоса, исподлобья посматривали по
сторонам, хотя на четвереньках заниматься этим было не очень удобно.
Кто-то кашлянул. Все встали, похожие друг на друга, как братья:
приземистые, плечистые, со шляпами, надвинутыми на лоб.
представились подошедшему офицеру: - Коллега Мердас, храна... коллега
Брандэль, коллега Шлирс, храна...
проверили документы у штатских, штатские проверили остальных офицеров,
меня как-то в общем замешательстве не заметили. "Ага, - подумал я, - это
охрана". К лифту я пробиваться не стал, поскольку не особенно торопился к
Эрмсу. Внезапно раздался звуковой сигнал, на этаж прибывал лифт, возникла
толчея, беготня, но все были сама бдительность, сабли позвякивали на
портупеях, охрана засунула руки глубоко в карманы, наверное, взводя курки,
поля всех шляп двинулись вниз, головы поднялись вверх, ярко освещенная
кабина лифта остановилась, два адъютанта с серебряными шнурками на
портупеях бросились к ручке двери.
оказался и я. Было очевидно, что прибыла какая-то важная персона, и сердце
у меня забилось от волнения.
дерматином, увешанного картами и гербами, вышел маленький старичок в
мундире, прямо-таки залитом золотом, слегка волоча левую ногу. Он окинул
быстрым взглядом вытянувшихся по струнке офицеров, а потом, седой, сухой,
рябоватый, выкрикнул безо всякого напряжения, словно нехотя, из одной лишь
многолетней привычки, хлестнул бичом:
лишь звякнул золотой накидкой с орденами, укутывавшей его грудь, и
двинулся вдоль шеренги. Сам не знаю, как так получилось, но я был в ней
единственным штатским.
остановился.
признаться, просить!" Однако я продолжал стоять. Он хмуро посмотрел на
меня, задумался, звякнул орденами и вдруг спросил:
бородавкой, выступающей меж усов. Он и в самом деле был рябоват, вблизи
это было весьма заметно.
сразу видать! Бывалый, дошлый, тайный. Ко мне!
Руку при этом он держал на ремнях портупеи, где она терялась среди шнуров
и звезд. С сердцем, готовым выскочить из груди, я выступил из шеренги.
Охрана засуетилась за его спиной, но самый плечистый из уборщиков
прокашлял, словно давая понять, что умывает руки. Я под шепоток свиты
двинулся вслед за старцем, дожидаясь лишь подходящей минуты, чтобы
броситься к его ногам. Мы маршировали по коридору. Офицеры у белых дверей
судорожно замирали, словно наше приближение действовало на них, как удар
тока. Они вытягивались, откидывали голову и отдавали честь. Перед Отделом
Присвоения и Лишения Наград нас ожидал его начальник, престарелый
полковник при шпаге. Мы последовательно миновали залы Дипломатии,
Эксгумации, Допуска и Реабилитации, но вот, наконец, перед двумя дверьми,
ведущими в залы Разжалования и Награждения, адмирадир звякнул и
остановился.
торжественность?
видимо, описывая порядок церемоний. До меня доносилось что-то типа: "пять
- рвать - сиять - давать".
у порога.
монументальную позу, потом, помрачнев, поправил пальцем орден, надвинул
кивер и резко, неумолимо вошел внутрь. Я последовал за ним.
покрывало искусно уложенное складками черное сукно, на черных шнурах
свисали сверху зеркала самого крупного калибра - тяжелые овалы
венецианского стекла, подслеповатые мрачные отражатели с покрытием из
разведенной свинцом ртути, собиравшие все освещение окружавшей обстановки.
По углам были расставлены такие же зеркальные катафалки: вплавленные в
эбеновое дерево пластины холодного стекла, сияющие, словно глаза в
безумном ужасе, диски посеребренной бронзы. В выпуклых висячих зеркалах
все раздувалось, грозя лопнуть, в вогнутых, по углам, весь зал уменьшался,
свернутый по складкам перспективы. Среди этих безжизненных свидетелей
долженствующей вскоре наступить контрторжественности на роскошном ковре с
изображением змей и иуд стояли по стойке смирно пять офицеров в парадной
форме, с аксельбантами, галунами, при саблях.
орденов искрились у них на груди да покачивались на плечах серебряные
шнуры и кисточки.
было бы ожидать, но я сразу понял свою ошибку. Адмирадир прошелся перед
строем в одну сторону, потом в другую и, наконец оказавшись перед крайним,
вскричал:
погасить верхний свет.
нацеленные на середину зеркала. Адмирадир отступил на границу света, но
так было совсем плохо. Он вернулся, и когда под огнями засеребрилась его
седина, судорожно заглотнул воздух.
в некотором смысле пробный выкрик, а потому был ли он выкрикнут
троекратно, но уже задрожал вокруг его седины серебряный ореол, ордена
поторопили трепетным перезвоном, и...
Предатели!!!
церемония уже закончилась, но он еще только начал.
бриллиантами звезду, украшавшую грудь офицера. Он потянул ее сначала
слабо, словно бы снимая с ветки созревшую грушу, а может, ему жаль было
так поступать со столь высоким знаком отличия, но она уже хрустнула,
оторвалась и осталась у него в руке. Мерзкий это был хруст, но - делать
нечего, и он принялся лихорадочно срывать, как на поле боя, как с трупа,
звезды, шнуры, кисти, все, что только мог. Он метнулся к другому, чтобы
продолжать это занятие, и швы, видимо, предварительно умело ослабленные
знающим свое дело портным, поддавались чрезвычайно легко, но так, что было
отчетливо слышно. Он швырял знаки отличия, отобранные заслуги
бриллиантовыми молниями на ковер, топтал драгоценности, давил их, а
офицеры, слегка пошатываясь от его то робких, то неистовых усилий при
срывании наград, смертельно бледные, подавали грудь вперед. В огромных
зеркалах появлялись многократные повторения благородной, блистающей
Василенко Иван
Лукин Евгений
Корнев Павел
Маккарти Кормак
Березин Федор
Бажанов Олег