Чтение 22–й страницы книги ~Безумная звезда~

- ТАК ТЫ ГОВОРИШЬ, ЛЮДИ ИГРАЮТ В ЭТО РАДИ УДОВОЛЬСТВИЯ? уточнил
тяжелый голос по другую сторону двери.

- Более того, у некоторых из них это здорово получается. Боюсь, я -
всего-навсего любитель.

- НО ОНИ ВЕДЬ ЖИВУТ ВСЕГО ВОСЕМЬДЕСЯТ ИЛИ ДЕВЯНОСТО ЛЕТ!

- Тебе лучше знать, - вступил голос, который Ринсвинд еще не слышал и
ни за что в жизни не хотел бы услышать снова - особенно в сумерках.

- Это, несомненно, весьма.., занимательно.

- СДАВАЙ СНОВА, ПОСМОТРИМ, КАК Я УСВОИЛ.

- Может, нам следует зайти? - спросила Изабель.

- Я ХОЖУ... С ВАЛЕТА ЧЕРЕПАХ, - объявил голос за дверью.

- Нет, извини. Я уверен, что ты ошибаешься, давай-ка взглянем на
твои...

Изабель толкнула дверь, и та отворилась.

По сути, это был довольно приятный кабинет, может, чуточку
мрачноватый - оформленный в пасмурный день художником по интерьерам, у
которого болела голова и которым завладело непреодолимое желание
украсить каждую плоскую поверхность большими песочными часами. А еще у
него было множество больших, толстых и чрезвычайно быстро оплывающих
свечей, от которых ему хотелось избавиться.

Смерть Плоского мира, ярый приверженец традиций, гордился своими
личными заслугами и большую часть времени пребывал в унынии по поводу
того, что Его деяния не были оценены по достоинству. Он утверждал, что
смерти как таковой никто не боится, а все боятся лишь боли, разлуки,
забвения. Пустые глазницы и спокойная гордость за свое дело - это еще не
повод для неприязни. Кроме того. Он до сих пор пользовался косой, в то
время как Смерти других миров давно обзавелись комбайнами.

Смерть сидел в центре комнаты за столом, покрытым черным сукном, и
препирался с Голодом, Войной и Чумой. Двацветок единственный поднял
глаза и увидел Ринсвинда.

- Эй, а ты как здесь оказался? - спросил он.

- Ну, некоторые говорят, что Создатель взял пригоршню.., о, я понял.
Ну, это сложно объяснить, но я...

- Сундук с тобой?

Сундук протиснулся мимо Ринсвинда и опустился наземь перед своим
хозяином. Двацветок открыл его и, покопавшись в содержимом, вытащил
небольшой томик в кожаном переплете. Этот томик он передал Войне,
который сидел, барабаня по столу затянутыми в кольчужную перчатку
пальцами.

- Это "О законах торговли" Крючконоса, - объяснил турист. - Очень
хорошая книжка, здесь много говорится об удвоении и о том, как...

Смерть костлявой рукой выхватил книгу и начал ее листать, совершенно
не обращая внимания на обоих приятелей.

- ТАК, - сказал Он наконец. - ЧУМА, РАСПЕЧАТАЙ-КА ЕЩЕ КОЛОДУ КАРТ. Я
ДОКОПАЮСЬ ДО СУТИ ЭТОЙ ИГРЫ, ДАЖЕ ЕСЛИ ЭТО БУДЕТ СТОИТЬ МНЕ ЖИЗНИ -
ФИГУРАЛЬНО ВЫРАЖАЯСЬ, РАЗУМЕЕТСЯ.

Ринсвинд схватил Двацветка за руку и выволок из комнаты. Позже, когда
они бежали по коридору, сопровождаемые несущимся сзади Сундуком,
волшебник спросил:

- О чем это вы там болтали?

- Ну, у них уйма свободного времени, и я подумал, это может им
понравиться... - задыхаясь, выговорил Двацветок.

- Что, играть в карты?

- Это особая игра, - возразил Двацветок. - Она называется... - Он
заколебался. Языки никогда не были его сильным местом. - На вашем языке
это называется почти как та штука, которая надевается на нижнюю часть
туловища и ноги, - заключил он. - Мне так кажется.

- Штаны? - начал гадать Ринсвинд. - Брюки? Лосины? Галифе?

- Да, нечто вроде.

Они выбежали в переднюю, где большие часы по-прежнему срезали секунды
с жизней всего мира.

- Как ты думаешь, надолго их займет игра?

Двацветок приостановился.

- Не знаю, - задумчиво проговорил он. - Наверное, пока козыри не
выйдут.., какие удивительные часы...

- Не пытайся их купить, - посоветовал Ринсвинд. - Не думаю, что здесь
твой порыв оценят...

- Где здесь? - полюбопытствовал Двацветок, подзывая к себе Сундук и
откидывая крышку.

Ринсвинд оглянулся вокруг. В передней было темно и пусто, высокие
узкие окна покрывал морозный узор. Ринсвинд опустил глаза. От его
щиколотки отходила уже знакомая бледно-голубая нить. Теперь он видел,
что такая же нить имеется и у Двацветка.

- Мы вроде как неофициально мертвы, - сказал он. Лучшего ответа он
придумать не смог.

- О-о, - Двацветок продолжал рыться в Сундуке.

- Тебя это ни капельки не волнует?

- Ну, обычно, в конце концов, все устраивается. Во всяком случае, я
абсолютно уверен в том, что реинкарнация существует. В каком виде ты
хотел бы вернуться в мир?

- Во-первых, я не хочу из него уходить, - твердо сказал Ринсвинд. -
Ладно, давай выбираться от.., о нет. Только не это.

Двацветок выудил из глубин Сундука коробку. Большую и черную, с
ручкой и маленьким круглым окошечком спереди. А еще у коробки был
ремешок, на котором Двацветок мог повесить ее себе на шею, что он и
сделал.

Было время, когда Ринсвинд испытывал к этой коробке довольно теплые
чувства. Он верил - несмотря на то, что весь его опыт доказывал ему
обратное, - что мир по сути своей познаваем и что, если бы только ему,
Ринсвинду, удалось вооружиться нужным ментальным набором инструментов,
он мог бы снять с мира заднюю крышку и посмотреть, как он устроен.
Разумеется, он был в корне не прав. Иконограф делал картинки вовсе не за
счет того, что пропускал свет на специальным образом обработанную
бумагу, как предположил было волшебник. Все было гораздо проще - внутри
него сидел маленький демон, который хорошо чувствовал цвет и умел быстро
работать кистью. Узнав об этом, Ринсвинд очень расстроился.

- У нас нет времени делать картинки! - прошипел он.

- Я быстро, - твердо сказал Двацветок и постучал по стенке
иконографа.

В ней распахнулась крошечная дверца, и оттуда высунулась голова
чертика.

- Тысяча демонов! - воскликнул он. - Где мы?

- Это неважно, - ответил Двацветок. - Итак, сначала мы сделаем
картинку часов.

Чертик сощурился.

- Освещение плохое, - заявил он. - Добрых три года при диафрагме 8,
если вас интересует мое мнение.

Он захлопнул дверь. Секундой позже послышался слабый скрип стула,
который подвигался к мольберту.

Ринсвинд заскрежетал зубами.

- Зачем делать картинки, когда можно все запомнить? - выкрикнул он.

- Это не одно и то же, - спокойно возразил Двацветок.

- Это лучше! Это более реально!

- На самом деле нет. Через много лет, когда я буду сидеть у огня,
пылающего в...

- Ты будешь жариться в этом огне до конца своих дней, если мы отсюда
не выберемся!

- О, я все-таки надеюсь, что вы не покинете меня.

Они обернулись. Изабель стояла в дверях, еле заметно улыбаясь и
сжимая одной рукой древко косы - косы, острота лезвия которой вошла в
поговорку. Ринсвинд попытался не смотреть на голубую нить своей жизни.
Девушка, держащая в руках косу, не должна улыбаться такой неприятной,
всезнающей и слегка безумной улыбкой.

- Похоже, папочка сейчас немного занят, но я уверена, что ему и в
голову не пришло бы позволить вам просто так взять и уйти, - добавила
она. - Кроме того, мне тут не с кем поговорить.

- Кто это? - спросил Двацветок.

- Она вроде как живет здесь, - пробормотал Ринсвинд. - Вроде как
девушка.

Он схватил Двацветка за плечо и попытался незаметно, не отрывая ног
от пола, переместиться в сторону двери, ведущей в темный, холодный сад.
Из этого ничего не вышло - главным образом потому, что Двацветок не
принадлежал к тем людям, которые понимают намеки с полуслова. Кроме
того, турист и мысли не допускал, что может угодить в опасную передрягу.

- Я, право же, очарован, - заявил он. - Очень милый у вас тут домик.
Интересный барочный эффект с этими костями и черепами.

Изабель улыбнулась. "Если Смерть когда-нибудь передаст ей семейное
дело, она справится с ним лучше, чем Он, - подумал Ринсвинд. - Она
просто чокнутая".

- Да, но нам нужно идти, - сказал он.

- Даже слышать ничего не желаю, - возразила она. - Вы должны остаться
и рассказать мне все о себе. У нас уйма времени, а здесь так скучно.

Она метнулась в сторону и замахнулась косой на сверкающие нити. Коса,
как кастрированный кот, взвизгнула в воздухе - и резко остановилась.

Послышался хруст дерева. Крышка Сундука захлопнулась на лезвии.

Двацветок изумленно взглянул на Ринсвинда. Волшебник, не торопясь,
примерился и с некоторой долей удовлетворения со всего размаху врезал
ему в челюсть, а потом, когда маленький турист начал заваливаться назад,
подхватил его, взвалил на плечо и бросился бежать.

В залитом светом звезд саду его хлестали ветки, а маленькие, мохнатые