Латимера. Он был доволен тем, что Латимер сделал это, и все же ему
необходимо соблюдать деликатность: личные вещи считались святыней в лагере
"Хауксбилль". Было очень серьезным нарушением этики исподтишка читать
написанное другим человеком. Вот почему Барретт не давал прямых указаний
обыскать койку Ханна. Он не мог быть замешанным в столь вопиющем
преступлении.
здесь. Обязанности руководителя лагеря были важнее, чем моральный кодекс.
Поэтому-то Барретт и попросил Латимера приглядывать за Ханном. И предложил
Рудигеру взять Ханна на рыбалку. Следующий шаг Латимер совершил по своей
воле, без понуждения Барретта.
Барретт, - совать нос в чужие дела...
нормам поведения, даже когда необходимо защищаться от возможных
противников. Мы требовали этого от синдикалистов, помнишь? Они же вели
грязную игру.
Микрокосмос. А я представляю государство, которое обязано соблюдать
установленные им самим нормы. Мне очень не хочется заниматься этими
бумагами, которые ты принес, Дон.
попадают важные улики, оно обязано их проверить. Я имею в виду, что в
данном случае речь идет не о нарушении неприкосновенности личности Ханна.
Нам нужно заботиться о личном благополучии тоже.
распоряжений передать мне эти документы. То, что вы сунули нос в дела
Ханна, - это дело взаимоотношений между вами и Ханном, по крайней мере, до
тех пор, пока я не увижу, что есть причина как-то действовать по отношению
к нему. Вы это себе четко представляете?
его ухода в море с Рудигером. Я понимаю, что не должен нарушать тайну его
личной жизни, но мне нужно было посмотреть, что он пишет. Так вот, он
шпион, в этом нет никаких сомнений.
просмотрел, не читая.
пишет? Несколькими словами.
познакомился, - доложил Латимер. - Очерки очень подробные и далеко не
хвалебные. Личное мнение Ханна обо мне - это то, что я сошел с ума, но в
этом не признаюсь. Его мнение о тебе, Джим, несколько более благоприятное,
но не намного.
имеет право думать, что мы представляем собой всего лишь компанию
бестолковых старых сумасбродов. Скорее всего, так оно и есть на самом
деле. Ладно, значит он поупражнялся в литературе на наш счет, но я не вижу
в этом никаких причин для беспокойства. Мы...
Альтман.
последовал за ним, он меня не заметил. Он долго глядел на Молот, ходил
вокруг него, изучал. Но к нему не прикасался.
сердито выпалил Барретт.
моргать и пятиться от Барретта, вороша волосы рукой.
он. - Может быть, это просто любопытство. Я хотел сначала поговорить об
этом с Доном, но не мог этого сделать, пока Ханн не ушел в море.
приходится иметь дело с людьми, психически не совсем нормальными, и
поэтому попытался говорить как можно спокойнее, скрывая неожиданную
тревогу, охватившую его.
аппаратуры для перемещения во времени, немедля дай мне об этом знать. Беги
прямо ко мне, чтобы я ни делал - спал, ел, отдыхал. Не советуясь ни с
Доном, ни с кем-нибудь еще. Ясно?
я посчитал более необходимым передать тебе эти бумаги. То есть Ханн никак
не может повредить Молот, пока он в море, а то, что он мог сделать вчера
вечером, уже сделано.
сразу успокоиться. Молот был единственным связующим звеном, пусть даже и
неудовлетворительным, с тем миром, который отторг их от себя. От него
зависело их снабжение, поступление новых людей и тех крох новостей о мире
там, наверху, которые они с собой приносили. Стоит только какому-нибудь
сумасшедшему повредить Молот, и их постигнет удушающее безмолвие полнейшей
изоляции. Отрезанные от всего, живущие в мире без растительности, без
сырья, без машин, они через несколько месяцев одичают.
истребить нас, там, наверху. Они хотят избавиться от нас. Ханна послали
сюда в качестве добровольца-самоубийцы. Он вынюхает все, что у нас
делается, и все подготовит. Затем они переправят сюда с помощью Молота
кобальтовую бомбу и взорвут лагерь. Нам нужно разрушить Молот и Наковальню
до того, как они это сделают.
рассудительно спросил Латимер. - Если они хотели бы уничтожить нас, проще
было бы послать сюда бомбу, не жертвуя агентом. Если только они не
разработали какой-нибудь способ спасти его...
Первое - это уничтожить Молот, чтобы они не могли переправить сюда бомбу.
него отстал. Но сказал просто:
истреблять нас. А если бы они даже и захотели это сделать, то Дон прав,
они не послали бы к нам агента. Достаточно бомбы.
Молота исходя из предположения...
срубим сук, на котором сидим. Вот почему я столь серьезно обеспокоен тем,
что он заинтересовал Ханна. И выбрось все эти свои мысли насчет Молота из
головы, Нед. Только благодаря Молоту мы имеем здесь продукты и одежду.
Никаких бомб сюда не пересылают.
бумаги.
должны соорудить какую-нибудь систему охраны, вроде той, что оборудовали
для кладовой с медикаментами, но более эффективную".
гранитную плиту, развернул пачку бумаг и начал читать.
втиснуть максимум информации в минимум листа, словно он считал смертным
грехом переводить бумагу зря. И это вполне понятно: бумаги здесь очень
мало. Очевидно, Ханн принес эти листы с собой из двадцать первого века.
Они были очень тонкими, имели как бы металлизированную структуру и,
скользя один по другому, слабо шелестели.
Заметки сделаны ясным языком, четкими были и оценки, и потому особенно
мучительными.
результат получился впечатляющим. Уложившись примерно в пять тысяч
тщательно подобранных слов, Ханн описал всю тягостную атмосферу лагеря,
столь хорошо знакомую Барретту. Объективность его была безжалостной. Он
четко изобразил узников как стареющих революционеров, у которых иссяк
прежний пыл. Перечислил тех, кто несомненно страдал психическими
расстройствами, тех, кто был на грани помешательства, и в отдельную
категорию занес тех, кто еще держался. Барретт с интересом узнал, что Ханн
даже этих расценивал как страдающих от сильного перенапряжения нервной
системы и склонных к тому, чтобы в любую минуту сорваться. Квесада, Нортон
и Рудигер казались точно такими же морально стойкими, как и тогда, когда
они выпали на Наковальню лагеря "Хауксбилль", но так они выглядели в
глазах Барретта, восприятие которого за годы пребывания здесь изрядно
притупилось. Свежий человек, вроде Ханна, видел все совсем иначе и,
наверное, был ближе к истине.
Мацумото Сэйте
Сертаков Виталий
Пехов Алексей
Самойлова Елена
Сапковский Анджей
Лондон Джек