Чтение 22–й страницы книги ~Черный трон~

традиционный стон, и через несколько мгновений его глаза открылись.

Однако на этом дело не закончилось. Потом он сел.

- Полегче. Полегче, Вальдемар, - сказал я.

- Что вы со мной делаете? - спросил он.

- Как обычно, - ответил я, - хочу задать вам несколько вопросов.

- Где Лиги?

- Не знаю точно. Я торопился, поэтому решил справиться без нее.

- Боже мой! Боже мой! Теперь я понимаю, что произошло.

- Скажите мне, пожалуйста.

- Ее присутствие смягчало вашу неуемную энергию. Без нее выход
энергии стал неконтролируемым. Вы анимировали меня снова, но я не ожил!

Он медленно поднял руку. Один глаз (правый) пришел в движение, чтобы
посмотреть на нее. Другой же оставался в прежнем состоянии.

- Это ужасно, - констатировал он, остановив на мне зловещий взгляд.

- Одну минутку, и я верну вас в прежнее состояние - как меня учила
Лиги, - а сейчас ответьте мне на пару вопросов. Ведь я не повредил вашим
способностям, не так ли?

- Я могу то, что мог всегда, - сказал он, медленно соединяя руки.

- Думаю, мне следует направиться в Толедо. Что вы скажете в связи с
этим?

- Я скажу: да, надо направиться в Толедо.

- И это все?

- Эти сведения связаны с Энни, поэтому ничего больше сказать не могу.

- Склонен считать это хорошим знаком, - сказал я.

Он начал медленно потирать руки. Потом поднял их и потрогал свое
лицо.

- Что вы знаете о По? - спросил я.

- Я не понимаю вопроса. Он слишком общий.

- Извините. Что он делает сейчас?

- "сейчас" - бессмысленное определение. Ваши миры движутся по разным
временным орбитам.

- Учитывая только его орбиту, - сказал я, - с момента нашего
взаимного перемещения до настоящего момента на протяжении того отрезка
времени, которое я провел здесь, что вы можете сказать о его положении?

- Понимаю, - сказал он, перекрещивая руки и дотрагиваясь до плеч. -
Он все еще не понимает, что произошло. У него есть признаки сомнения
относительно устойчивости собственной психики. Ему бы хотелось основать
собственный журнал, но он не может найти лиц, заинтересованных в его
финансировании. Скорее всего, он пребывает в подавленном состоянии.

- Я бы хотел поговорить с По. Могли бы вы доставить его сюда, если я
увеличу силу месмерического воздействия?

- Нет. Это мне не подвластно.

- Могли бы вы отправить меня к нему?

- Нет.

- А как насчет королевства Энни на берегу моря? Могли бы мы
встретиться там?

- Не думаю, но позвольте мне... Нет.

- А могли бы вы послать ему весточку. Я хочу убедить его, что я
существую, Энни существует, что он не сумасшедший.

- Я мог бы попробовать, но не знаю во что это выльется.

- Попробуйте.

Он тяжело осел и внезапно упал на спину, сложив руки на груди.

- Все, - объявил он медленно.

- Удалось?

- Да.

- Не могли бы вы сказать, какую форму это приняло?

- Нет. Дайте мне отдохнуть...

Я проделал все в обратном порядке: с помощью пассов забрал энергию,
которой я его наделил. Дробный стук раздался снова со стен и с потолка,
стул поехал ко мне, потом упал. Вальдемар испустил необычайно жалобный
стон, глаза его закрылись, и крышка захлопнулась сама собой.

Я убрал свечи и пошел готовиться к путешествию.

Сон Эдгара Алана По был потревожен. Он проснулся рано и безуспешно
попытался вспомнить, что он видел во сне. Наконец, он встал и оделся. Небо
на востоке постепенно стало бледнеть. Он открыл входную дверь и вышел,
чтобы посмотреть восход.

Во дворе он увидел крохотный сверкающий замок. Он сделал шаг вперед,
и замок исчез. Когда он подошел к месту, где стоял замок, там была лишь
горка песка.

Игра света, наверное...

Она шла босиком по берегу моря. Ночь была тихая и беззвездная.
Однако, море само по себе слабо отсвечивало, и ей было достаточно этой
маленькой иллюминации. Она шла кругами, то подходя к воде, то удаляясь от
нее. Она не могла вспомнить, почему она так делала, но точно знала, что
это важно. И она продолжала.

В одном месте черная кошка пробежала милю, в другом - яма
образовалась в центре ее круга. Вокруг нее теперь плясали языки пламени, а
среди них - блестящее лезвие. Она продолжала идти. Почему она делала это?
Это важно - вот почему. О, да.

Человек лежал ничком возле ямы. Да. Надо, чтобы он заглянул внутрь.
Правильно. Хорошо. Убрать языки пламени. Да. Он зашевелился?

Она пошла быстрее. А что он видит? Ужас. Конечно. Он видит, что...

Она пронзительно вскрикнула, и море поднялось, захлестывая пламя,
человека, яму...

Она широко раскинула руки, и материя пространства была разорвана. Она
ступила в образовавшийся проход.

От постоянного вздрагивания повозки я открыл глаза. Из темного угла
сиденья напротив меня смотрела черная кошка. Наверное, десять секунд я
наблюдал за ней, пока не пришел в себя и не понял, что это был парик
Петерса, который свалился с головы, когда тот задремал.

Я протер глаза, сел и поискал бутылку с водой. Потянул одеяло с колен
повыше, чтобы прикрыть и грудь. Отпил воды, потом еще.

Добрую половину ноября мы уже ехали в повозках, нанятых нами со
сменой лошадей. Пиренеи были ужасны, Наварра - унылой. Не успел я изучить
основы французского, как пришлось начинать сначала с испанским. У Петерса
опять было преимущество передо мной - результат пребывания в Мексике, - но
как он объяснил: "Это все уличный испанский, Эдди. Ни один уважающий себя
caballero не захочет услышать это при народе. И поверь мне, все они себя
уважают."

- При народе, - добавил он.

Передо мной были сожженные поля, сгоревшие дома, деревянные кресты.
Неоспоримые признаки войны окружали нас. Мы часто вынуждены были
останавливаться, испытывали другие трудности, но своевременные указания
Вальдемара и запас золотой монеты помогали продвижению вперед. Для меня,
как для солдата, в этом было что-то привлекательное и, вместе с тем,
ужасающее.

Испанский вошел в нашу жизнь новым словом, обозначавшим военные
действия, с помощью которого они продолжали противостоять французам -
guerrilla. Оно означало огонь и стрельбу перебежками, засады, короткие
атаки в тылу противника. Испанцы отказывались участвовать и выдерживать
крупные сражения, и это, как в прежние века, сейчас работало против
Франции. Это дорого обходилось французам, выматывало и истощало их.

Я отвернулся от навевающего уныние пейзажа. Спустя некоторое время
повозка неожиданно дернулась и пошла быстрее. Я услышал назойливое
"Кар-р!" откуда-то сверху, где лежал багаж, и Грин порхнул вниз к парику
Петерса. Очевидно, птица устала от опеки Дупина и, воспользовавшись нашим
последним визитом, покинула его дом, появившись на канатах "Эйдолон" со
стороны набережной и приветствуя меня бодрым "Vingt frames pour la nuit,
monsieur", когда я поднимался наверх после интервью с Вальдемаром.

Грин, очевидно, хотел привлечь наше внимание, потому что он не
одобрял быстрой езды. Он всегда так поступал, когда Эмерсон хватал вожжи и
пускал лошадей рысью. Извозчик не был склонен вступать в переговоры с
обезьяной, и, обычно, за этим следовало то, что звали Лиги успокоить
лошадей с помощью месмеризма. Потом Петерс отбирал у обезьяны вожжи и
ругал его для порядка.

- Эй, ну, Грин! Отдай же! - услышал я, как он вдруг закричал, затем
последовало трепетание птицы, запутавшейся в парике. При этом Лиги
подвинулась ко мне, деликатно зевнула и сказала:

- Что, опять?

Я кивнул.

Повозку подбрасывало и шатало из стороны в сторону. Петерс пощекотал
птицу под клювом одним из своих, вовсе не подходящих для этого, толстых
пальцев и состроил ужасную гримасу, которая любого заставила бы
улыбнуться.

- Гринуся хороший, - сказал он. - Отдай же это дяде Петерсу.

Грин увидел, что лучше подчиниться, и Петерс немедленно водрузил
парик на себя, не заботясь о том, как он сидит. Лиги встала, оперлась на
внутреннюю стенку повозки, откинула тяжелый полог, перегнувшись,
высунулась из окна и стала делать пассы. Мы тут же замедлили ход.

- Следует хорошенько поддать пару раз Эмерсон, - пробормотал я.

Лиги, обернувшись, подмигнула мне, потом еще больше высунулась в