Чтение 22–й страницы книги ~Ричард Длинные Руки

Я вскарабкался на Зайчика и пустился обратно шагом. На языке почему-то вертелся вопрос насчет ведьмы из Беркли, но так и не задал. Теперь понимаю почему. Не могу представить, что этот утонченный господин, прекрасно разбирающийся в искусстве, философии, тонко чувствующий нюансы и оттенки чувств, ломился бы в церковь, чтобы утащить в ад нагрешившую бабу. И если бы я задал такой вопрос, то не только оскорбил бы сатану, но и, что намного хуже, выставил бы себя полнейшим идиотом.

Но если это не он, то кто тогда тот краснокожий гигант, выломавший дверь и осквернивший церковь нечистым духом? Все в замке единодушно утверждают, что то и был сам дьявол, именно дьявол, не кто иной, как дьявол. И все признаки, собственно, дьявола, как то: серный дух, запах смолы, языки адского огня. Даже я не стал бы спорить. Но все-таки тот дьявол и этот... гм... две большие разницы.

Под стук копыт образ дьявола медленно трансформировался, обретал добавочные штрихи. Теперь это уже не единая особь, как вот я, царь природы и мелкий феодал, а некий организм, чем-то похожий на муравейник, ибо муравей - не отдельная особь, как думают некоторые, а часть единого организма муравейника. У муравьев даже желудок один на всех, в одиночестве муравей умирает от голода, он не в состоянии сам переваривать пищу. Так и дьявол существует во множестве тел, самых разных. Как у муравьев, где есть крупные и широкоголовые солдаты, мелкие суетливые няньки, крупнолапые строители, быстроногие фуражиры, смотрители за подземными гидропонными садами, никогда не видящие света, охотники и множество других классов, так и дьявол может появляться в образе хоть пьяного моряка, хоть принца, хоть пожилой или молодой женщины.

У муравьев один разум на всех, а сами по себе муравьи очень простенькие и глупые насекомые, но как муравейник - они превосходят даже умнейших млекопитающих. Во всяком случае, никто, кроме муравьев, не додумался до развитой системы земледелия, до селекционной работы с растениями и животными, до сложнейших гидропонных огородов с богатейшим содержанием белка, так и дьявол, обретаясь во множестве тел, приобретает их опыт и благодаря смене этих оболочек практически бессмертен - накапливает знания, опыт, умеет планировать и предвидеть события с потрясающей точностью.

Это страшновато, но, разложив все по полочкам, объяснив с позиций моих превосходящих знаний, сразу ощутил себя лучше, бодрее, увереннее. И только одно портило общую картину: я не в классическом Средневековье, в котором все знал бы наперед, а в Средневековье, что развилось на развалинах некогда могучей и даже сверхмогучей технологической цивилизации. И та сверхмощь, которой владели люди, в руках одичавших полузверей на дымящихся развалинах трансформировалась в магию и черт знает что еще, все знания потеряны, катастрофы и катаклизмы так часто перетряхивали мир, что уже и не угадать, каких высот тогда достигли, побывали на звездах или нет, раскрыли тайну бессмертия или не успели. Одно ясно: успели овладеть энергиями, перед которыми атомная бомба что спичка перед атомной бомбой, ибо человеку в первую очередь надо именно ощущение силы, мощи.

Если гоблинов, троллей и прочих эльфов могу объяснить последствиями радиации, то как появились призраки, Санегерийя, да и тот же дьявол? Или это в самом деле было изначально, а теперь вошло в наш мир?

Глава 9

Пес несся впереди громадными прыжками, веселый и беспечный, однако в какой-то момент прямо в прыжке превратился из беспечного щенка в то ли охотничьего зверя, то ли в сторожевого: грянулся на землю и застыл как изваяние, уставившись в плотную стену леса, мимо которой сейчас поедем.

Я насторожился и сам начал всматриваться, почти в тот же миг в мозгу что-то тенькнуло, смутно различился за толщей ветвей силуэт человека, затаившегося с арбалетом в руках. Зайчик с галопа перешел на осторожный шаг, а я с трудом заставил себя повернуть голову и смотреть на дорогу впереди. Странное ощущение, однако я все еще видел внутренним взором силуэт этого человека! Правда, в черно-белом варианте, словно во сне, цветных снов не бывает, у спящего цветные колбочки в глазу просто не включаются, так вот и сейчас вижу в черно-белом, вернее, сером, как человек привстает, поднимает к плечу арбалет...

Я кулем свалился с седла, едва успев выдернуть ноги из стремян. Над головой вжикнула тяжелая стрела. Я перекатился, вскочил и бросился в сторону кустов, где сидит этот гад, надеясь, что не успеет перезарядить арбалет.

Возможно, успел бы, но струсил, видя, как я пру в его сторону, топча кусты, как траву. Держа взглядом даже через заросли, я видел, как он вскочил и, не выпуская арбалета, бросился в низину, это даже ближе в мою сторону. Там к дереву привязана лошадь, но я понял, что догнать не успеваю, этот гад добежит до лошади раньше, отцепит повод и вскочит в седло.

Молот вырвался из моей ладони, готовый сокрушать все, что угодно. Но засадник несется, петляя между деревьями, ныряя в кусты, так что я направил молот в дерево, к которому привязана лошадь. Ствол затрясся, лошадь от ужаса дернулась, встала на дыбы, потом резко села на круп и, оборвав повод, в дикой панике понеслась галопом прочь.

Зайчик догнал меня, услышав свист; я, поймав молот, взобрался в седло и погнался за убегающей сволочью. Тот оглянулся, заслышав конский топот, лицо перекосилось ужасом, бросил арбалет и, быстро-быстро работая ногами, на ходу свернул, перестав гнаться за убегающим конем.

- Стой, сволочь! - прокричал я. - Тебе не уйти!

Он прибавил, бегун из него отличный, несется как заяц. Мой конь настигал длинными неторопливыми прыжками, рядом со мной бежит пес и смотрит на меня вопросительно: хочешь, мол, схвачу? Я заколебался, но струсил, что пес может понять по-своему: догонит и разорвет на части, а потом еще и сожрет, а я из него уже почти вегетарианца сделал.

- Стой, - прогремел я.

Стрелок наддал еще, что казалось невозможным, и тут я увидел, что совсем близко из-за кучки деревьев выдвигается угрюмая скала, вросшая в коричневый мох. На уровне почвы темнеет расщелина, беглец к ней уже близко.

Я торопливо сорвал молот, швырнул. Беглец набежал на щель, слишком узкую, чтобы исчезнуть в ней с разбега, пришлось упасть и заползать, быстро-быстро двигая руками и ногами, как ящерица. Молот ударил, мне показалось, что бесполезно, но вроде бы донесся крик.

Зайчик остановился перед скалой, я поймал молот, рукоять в крови, спрыгнул. Из темного входа торчит сапог, я выволок тяжелое тело на свет. Человек выл, ухватившись обеими руками за размозженное колено. Нога от колена и ниже болтается на сухожилиях, кости мой молот превратил в мелкую крупу.

- Кто ты? - спросил я.

Он стонал, всхлипывал, лицо почти зеленое, поднял голову, в глазах ужас.

- Я... Теперь тебе не уйти!..

- Ушел же, - ответил я. - А вот ты - нет.

- Все равно...

- Кто ты у Грубера?

- Щас все расскажу, - процедил он, кровь обильно струилась из раздробленной ноги, стекала по пальцам и капала на землю.

- Давай рассказывай.

- Чтоб ты сдох!

- Не желай другому то, - посоветовал я, - к чему ты так близок.

- Тебя найдут и убьют...

- Вот как? - спросил я с интересом. - Кто же? Те герои, что улепетывают от нас во всю прыть?

Он процедил сквозь зубы:

- Не улепетывают, а торопятся в замок доблестного барона Грубера, где будет бракосочетание с его невестой... Ой, больно!.. ты не знаешь, кого преследуешь! С ними великий волшебник, ему нет равных...

Я посмотрел на него сверху, подумал, за спиной фыркнул Зайчик, а пес сидел на толстой заднице и с интересом рассматривал жертву. Я положил обе ладони на седло, предложил:

- Ты мог бы рассказать все, что мне интересно, а я бы помог тебе.

Он повторил тупо и с ненавистью:

- Сдохни!.. Сдохни!

- Это у тебя что-то личное? - спросил я с сомнением. - Что-то не помню твоей рожи. Ну да ладно.

Зайчик принял меня на спину, пес запрыгал вокруг, радуясь игре. Арбалетчик поднял голову, в глазах проступило недоверие.

- Ты что же... так и бросишь меня здесь?

- А ты что ожидал?

- Но ведь ты...

Он запнулся, не в состоянии выговорить трудное или слишком бранное слово, я спросил холодновато:

- Кто? Кроме обычного набора: гад, сволочь...

Он выдавил с неимоверным трудом:

- ...паладин?

Я протянул:

- Ах вот ты о чем! Полагаешь, что я должен вот щас взяться тебя лечить, кормить, а потом еще и одежду с себя снять, чтобы тебе не дуло?

Он смолчал, но, судя по его озадаченной роже, похоже, так и думал. Я повернул коня, отъехал на пару шагов, пес ринулся вперед, а я повернулся в седле и сказал наставительно:

- Как уакнется, понял?.. Не думаю, чтобы ты меня лечил, кормил-поил, всадив стрелу в спину.

Он прокричал в отчаянии:

- Но я же погибну! Ты поступаешь не по-христиански!

- Много ты знаешь о христианстве, - ответил я. - Мой тебе совет: помолись. Молись яро, искренне, неистово! Раскайся во всех грехах. Поклянись нерушимой клятвой, что отныне и вовеки будешь идти только праведной дорогой. И тогда... тогда у тебя появится шанс, что в последний миг на горизонте покажется караван купцов или просто одинокий всадник, у которого и запас воды, и еда и который даже лечить умеет.

Он тупо смотрел мне вслед, я понял, что для него покаяться, да еще искренне, что для Павки Корчагина поменять комсомольский билет на дисконтную карту для покупки товаров со скидкой в буржуйском "Стокманне".

Ладно, и без его рассказов понятно, что их отряд рядом, если этот сидел в засаде. Я миновал холм, в полумиле раскинулся небольшой городок, из тех странных средневековых городов, когда все горожане имеют огороды: кто за городской стеной, а кто и в центре города, эти огороды потом становятся центральными площадями, как, к примеру, пустырь на окраине стольного града Франции, где расположился лагерь русских казаков, был назван Елисейскими полями и стал центром Парижа.

Я безбоязненно подъехал к воротам; если Грубер и оставил кого из своих на стреме, то высматривают отряд, а не одиночек, достал серебряную монету. Стражи заметно оживились, смотрят с ожиданием.

- Ребята, - сказал я, - мне надо навестить одну... ну вы понимаете... тайком. А у меня больно конь приметный. Да и пес за мной увяжется. Постерегите их, хорошо?

Старшой охотно принял монету, заверил радостно:

- Не сумлевайтесь, ваша милость!.. Вы его только привяжите покрепче, а то этот такой черт... Господи, прости грешного!.. что и ворота снесет.

- И собаку привяжу, - ответил я. - Они у меня послушные. А вернусь я быстро.

По улице я пошел, стараясь держаться как можно беспечнее, а спиной чуял их взгляды и почти слышал, как они гадают, к чьей жене это я хожу тайком. Если учесть, что мы продвинулись к Югу еще больше, то таких женщин должно быть немало, плата за цивилизованность.

На перекрестке улиц массивный дом с высоким крыльцом и распахнутой настежь дверью, еще издали я услышал пьяные песни, хриплый хохот, выкрики. К счастью, не постоялый двор, всего лишь таверна, я обошел здание и заглянул в окно. Зал заполнен, и каждый, кто попадал в поле зрения, наверняка из банды. Есть что-то общее в таких людях, что налагает общий отпечаток: все должны стараться выглядеть крутыми, страшными, все кривляются, говорят громко, скалят зубы, раздвигают плечи и выпячивают грудь, от этого зависит место в шайке. Не всех я видел раньше, но столы сдвинуты, пьют, хвастаются, ругаются, хлопают один другого по плечам. Есть общее в членах сплоченной шайки, есть. Их здесь одиннадцать... нет, двенадцать, считая и хозяина, он так и не снял фартука, сидит с ними, и, похоже, не последний там человек, а мирных скотоводов там ни одного.

Сколько я ни присматривался, не видел ни Грубера, ни леди Женевьевы. Предположить, что они ушли в покои, - глупо, здесь не постоялый двор.

Сзади послышались шаги, подбежал молодой слуга.

- Простите, ваша милость, что не успел сразу... вашу лошадь в конюшню или оставить у коновязи?.. Или вы без коня?

В его волосах застряли соломинки, в глазах виноватость.

- Штаны застегни, - посоветовал я. - Вот что, парень, быстро бери любого коня и скачи во весь дух отсюда. Завтра вернешься. Если сделаешь это - останешься жить.

Он вздрогнул, побледнел.

- Что... Что вы хотите?

Я сказал зловеще:

- Значит, и ты хочешь умереть, что смеешь задавать вопросы великому магу Аксолотлю?

Он отступил, лицо у меня сейчас еще то лицо, не лицо, а волчья морда в человечьей личине, бросился к коновязи, там шестеро лошадей, схватил за повод крупного рыжего жеребца, вскочил в седло. Я услышал за спиной дробный стук копыт, но не смотрел, как он вихрем вынесся за ворота, бегом взбежал на крыльцо, сердце от возбуждения едва не выпрыгивает из груди, и сразу же швырнул молот прямо в зал.

Они успели только повернуть головы, как туманная молния, в которую превратился молот, ударила хозяина таверны в грудь, я все время помнил, где он сидит, разметал еще троих, вернулся, и я бросил еще раз. Оставшиеся вскочили и, надо отдать должное, сразу же обнажили оружие и бросились на меня.

Я поспешно отступил к дверям, успел швырнуть еще, молот отбросил несколько человек, а оставшихся я встретил уже мечом. Сразу двое отступили, шатаясь и зажимая глубокие раны. В помещении слышались крики, шум, яростная брань, на меня лезли остервенело, я выхватил меч и рубил, рубил, звенела сталь, вспыхивали злые искры. Внутри запахло гарью, послышался грохот, удары топора по дереву. Я срубил еще одного, в меня метнули табуретку, я встретил ее ударом меча, рассек, однако ножкой саданула в щеку, на губах ощутилось теплое и соленое.

Вдруг сзади послышались торопливые шаги. Я не успел обернуться, напирают последние двое из оставшихся, спину пронзило острой болью. Я ахнул, развернулся, успел увидеть человека с ножом в руке, он замахивался для второго удара. Я снес ему голову, и тут же второй удар, снова в спину: саданул кто-то из напиравших из таверны.

- Гады... - прорычал я. - В спину...

Торопливо отступил по ступенькам, они выбежали, размахивая оружием, однако только один бросился на меня, размахивая коротким мечом, похожим на поварской нож для разделки рыбы, второй попятился к коновязи.

Голова начала кружиться, я собрался с силами, с трудом отразил удар сверху, быстро чиркнул справа налево на уровне пояса, и бандит вскрикнул, лишившись руки с мечом, а мое лезвие застряло на металлической пряжке пояса.

Из конюшни выскочил еще один, соломинки в волосах, на ходу застегивает штаны. Я с мечом в руке повернулся к тому, что спешно отвязывает коня у коновязи, не догнать, я повернулся к дверному проему, требовательно раскрыл ладонь и мысленно велел молоту быть здесь. Он на пороге сиротливо смотрел рукоятью вверх, и тут подпрыгнул, серой молнией метнулся ко мне, я ощутил удар по ладони, тут же повернулся и швырнул в убегающего гада. Молот снес с седла, как будто тряпичную куклу. Я выставил ладонь, рукоятка хлестнула с такой силой, что едва не внесло вовнутрь.

Тот, что с расстегнутыми штанами, вспрыгнул на уже отвязанного коня и галопом направил к воротам. Я из последних сил бросил молот, если этот убежит, сообщит и про второй летающий молот, и вообще приведет подмогу, в воздухе пролопотало деревянным пропеллером рукояти, я ничего не слышал из-за грохота в ушах, только вроде бы ржанула испуганно лошадь, начал проваливаться в небытие, ноги подкосились, я сделал шаг и сел на деревянную колоду, из которой поят коней.

Перед глазами начала смыкаться тьма, замелькали огненные мухи, я прошептал холодеющими губами:

- Я снова здоров... все раны затянулись, зажили...

В ушах зазвенело, писк стал громче, отвратительнее, ввинтился в уши, как бурав. Очнулся я почти сразу же, во всяком случае, не успел даже свалиться с колоды, только вздрогнул, как пассажир в вагоне метро, что задремал нечаянно и теперь ошалело хлопает глазами: не проехал ли свою остановку?

Перед глазами расплывалось, но от таверны пахнуло знакомым и очень надежным теплом кухни, где много еды. Я кое-как заставил себя собраться, встал. Голова закружилась снова, а когда темнота ушла, а желтые мухи исчезли, я оглянулся, в ушах все еще звенят комары.

Вся колода залита кровью, струйки стекали на землю и образовали лужицу, сейчас коричневую, быстро собирающуюся в комочки. В голове туман, а во всем теле жуткая слабость. Я прошептал:

- Ни фига... Я здоров, силен, а насчет пожрать... тоже здоров... еще как здоров...

В зале таверны стол заставлен едой и питьем, но, хотя терзает голод, я побрезговал брать из чужих тарелок, зашел на кухню, никого, ухватил поджаренный кусок мяса, с жадностью впился зубами.

Набив брюхо, я отыскал мешок и набросал мяса, сыра, хлеба. Мелькнула мысль свистнуть Зайчика, но вдруг не веревку порвет, а ворота развалит?

Стражи на воротах смотрели на мое приближение сперва с любопытством, затем почти с жалостью.

- Ваша милость, вы не у вампирши побывали?

- Да они все вампирши, - ответил я вяло.

- Так-то оно так, - протянул один стражник, - и все бабы ведьмы, но одни просто ведьмы, а другие... другие ведьмее... Из вас ну прямо всю кровь выпили!

- Значит, надо больше вина выпить, - сообщил я бодро. - Счастливой службы!

Я отвязал Зайчика, бросил им еще одну серебряную монету, сеньор должен быть щедрым, сказал Зайчику:

- Все, лапочка, ищи дорогу обратно...

Обиженный Бобик посмотрел с таким укором, что я немедленно извинился. Пес повеселел и понесся впереди, а Зайчик ринулся следом, стараясь догнать и наступить на хвост. Я покачивался в седле, но, когда впереди показался огонек костра, резко замедлил конский бег до нормального галопа.

Глава 10

Слезая с коня, еще издали услышал неприятное вжиканье металла по точильному камню. Ревель следит за мясом, чтобы не подгорело, а Клотар и Альдер точат ножи. Брат Кадфаэль, как обычно, сидит в сторонке, погруженный в чтение.

- Все чисто, - сообщил я с горечью. - Впрочем, возможно, я пробежался не в ту сторону. Следы я читать не умею.

- Ничего, - утешил Альдер. - Вот поедим, кони чуть отдохнут, и тогда догоним. У них женщина, она не может столько держаться на коне, сколько могут мужчины!

Я соскочил наземь, присел пару раз, разминая ноги. Голова закружилась, только тут Альдер заметил, что я не такой, каким уезжал, придержал меня под руку, усадил, а Ревель сунул мне большой кусок мяса. Я мгновенно проглотил и посмотрел на него с вопросом. Он подал второй, я проглотил и его. Он начал подавать еще и еще, я сперва глотал, потом пожирал, затем ел, наконец принялся смаковать, выедать самое нежное, а жилы и твердое мясо бросать псу.

Клотар взглянул холодно немигающими глазами, затем взор неожиданно смягчился.

- Раны паладин заживляет, - сказал он неожиданно, - это в хозяйстве пригаживается, да. А вот рубашки залечивать не удается пока?

Я опустил взгляд, брюки в пятнах крови, а рубашка моя, если честно, выглядит так, будто под ней взорвалась граната. Альдер и Ревель помалкивали, я буркнул с неловкостью:

- Это к брату Кадфаэлю... зашивать рубашки - это уже чудеса. Для мужчины, конечно.

- Мне что-то кажется, - проговорил Клотар, глаза его не отрывались от моего лица, - кого-то встретить все же удалось...

- Но не Грубера, - ответил я с досадой. - И этой леди там не было. Как и колдуна.

Альтер проговорил медленно:

- Думаю, это к лучшему.

- Теперь я тоже думаю так, - согласился я. - Встретился всего лишь его основной отряд. Человек двадцать...

Альдер ахнул:

- И... что?

Я отмахнулся:

- Все там. Но Грубер где-то в другом месте.

Клотар помалкивал, Альдер вскочил, глаза как блюдца.

- Двадцать? Так их же и было двадцать в отряде!.. Это что же... у Грубера больше не осталось людей?

Клотар буркнул:

- Это сейчас не осталось. А завтра их будет вдвое больше. Пока у него есть деньги, он сможет набирать разное отребье. Кстати, Грубер был с ними весь этот день. Следы не врут! И леди Женевьева с ними.

Ревель впервые подал голос:

- Отребье тоже не очень пойдет, если узнает, что предыдущих истребил всего один человек.

Я запил съеденное целым кувшином чистой воды из родника, поднялся; в пока что слабое тело толчками возвращается сила; я чувствую, как начинают вздуваться мускулы, кровь быстрее двигается по венам, а жилы вздрагивают, требуя нагрузки.

- Тогда по коням! - сказал я. - Пока Грубер не успел набрать большой отряд, нужно догнать гада и обезвредить.

- Что-что? - переспросил Альдер с недоумением.

- Срубить башку, - объяснил более опытный Клотар.

- И насадить на кол, - добавил Ревель, - чтобы другим неповадно было умыкать девственниц.

Брат Кадфаэль только вздохнул и тихо помолился за бедных грешников, ибо жестоки по неведению, ведь и дети обрывают стрекозкам крылышки, чтобы те не летали по воздуху, откуда можно упасть, а бегали по земле, так намного лучше...

- Догнать и обезвредить, - повторил Альдер понравившуюся формулу. - Что ж, догоним и... обезвредим! Хорошо обезвредим.

Солнце перешло на западную половину неба, но лучи обжигают лицо с прежней мощью. От разогретого конского тела поднимается животный жар, я наконец согрелся, выпрямился, вбираю мир раскрытыми очами и посматриваю за вырвавшимся вперед Клотаром и псом. Вообще-то Клотар понимает, что в своей страсти постоянно доказывать всем, что он лучший следопыт, рискует первым получить стрелу из засады, но все-таки не может отказаться от жажды быть первым, доказывать свое превосходство. С другой стороны, как иначе стал бы первым воином Маркварда?

Конечно, умный стрелок пропустит его и дождется, когда на расстоянии вытянутой руки проеду я, но где эти умные, мы сами умные только временами, а что уж говорить про других, сплошные идиоты, я бы таких догонял и обезвреживал еще в утробе.

После получаса скачки кони заметно устали, пришлось перевести на шаг, теперь все ехали тесной кучкой. И все одновременно увидели, что по дороге нам наперерез несутся четверо всадников, во главе рыцарь в полных доспехах, на кончике длинного копья трепещет флажок, а за ним на легких конях двое слуг и оруженосец. Рыцарь мчится на огромном белом жеребце, красивый и сверкающий в дорогих доспехах, с пышным плюмажем на шлеме, копье выставлено острием вперед. Я поспешно остановил коня, взялся за молот. Рыцарь шагах в десяти от меня резко натянул повод. Конь заржал и остановился, поднявшись на дыбы.

Мои соратники оружия не достают, в этом мире рыцарь сражается с рыцарем, поглядывают на меня, щас я себя покажу, я стиснул челюсти: что за мир, где шагу не ступить, чтобы не подраться, мне бы на диване с книжкой, а приходится то и дело выдвигать нижнюю челюсть, скоро вывихну, постоянно смотреть бараньим взглядом турнирного бойца и картинно хвататься за рукоять меча, да еще и люто скрежетать зубами, изображая безумную ярость.

Всадник злобно смотрел на меня сквозь прорезь шлема, глаза сверкают, как слюда. Я повесил молот, обнажил меч и молча ждал.

- Барон фон Геккерен, - провозгласил всадник громогласно, - победитель турнира в Лозанне, обвиняет так называемого сэра Ричарда в трусости и низком коварстве и вызывает его на смертный бой!

- Ого, - сказал я. - И в трусости, и в низком коварстве... Понятно, что такого гада только на смертный бой. Однако позвольте осведомиться, вы кем мне доводитесь? Что-то я не припомню никакого барона Геккерена... впрочем, что-то вертится, виноват... У вас нет приемного сына по имени Дантес?.. Впрочем, это неважно. Напомните, где наши дорожки пересеклись?

Всадник вскинул мощную длань и угрожающе потряс копьем над головой. Копье выглядит как мачта линейного крейсера, а рука толщиной с мое бедро.

- Вы грязно и подло оскорбили моего сюзерена, - объявил он с жаром, - графа де ля Ферта! А вот я, его вассал...

- Понятно, - прервал я. - Уже один придурок являлся с тем же самым, но ушел... битым. Если уцелеете, передайте графу, что больше я не буду лупить его лакеев, а приду прямо за его шкурой.

Всадник проревел оскорбленно:

- Меня никто не посылал! Я сам, это долг вассала...

Я прервал снова:

- Пусть граф позаботится, чтобы вассалы остыли. Иначе придется отвечать не вассалам, кто знает, сколько вас, а лично графу. И тогда я его вобью в землю по ноздри. И не выпущу. А теперь даю тебе возможность, храбрый рыцарь, вернуться обратно. И передать все графу.

Он прокричал звучно, похоже, вообще не умеет говорить ровным голосом:

- Нет, сражайся, трус!

Я вздохнул:

- Хорошо. Можешь с копьем, с мечом. Булавой или любым другим оружием. Начинай, а то мы торопимся.