Чтение 22–й страницы книги ~Львы Аль-Рассана~

Хотя даже по лучшим из древних прямых дорог передвигаться было весьма затруднительно из-за грязи, королей сопровождали королевы и довольно большая свита придворных, поскольку охота - какое бы удовольствие она ни доставляла - служила лишь предлогом для этой встречи.

Именно Жиро де Шерваль, знаменитый клирик из Фериереса, вместе со своими собратьями, зимующими в Эшалау и Орведо, убедил этих троих людей, которые боялись и ненавидели друг друга, собраться вместе ранней весной и посовещаться после охоты в поле и в лесу.

"Близится более крупная охота, - заявляли священники при дворе каждого из королей, - охота, которая послужит к вящей славе Джада и принесет огромное богатство, власть и славу каждой из трех стран, выкроенных из остатков Эспераньи".

Послужить во имя славы Джада, конечно, дело достойное. С этим все соглашались. Богатство и власть, и, разумеется, слава - эти перспективы стоили путешествия. Стоили ли они также объединения сторон - это еще надо посмотреть.

Прошло два дня с тех пор, как делегация из Руэнды, прибывшая последней, присоединилась к остальным за стенами Карказии. Пока что не произошло никаких неприятных инцидентов, ничего достойного упоминания. Король Халоньи Бермудо доказал, что ни в чем не уступает племянникам: ни в верховой езде, ни во владении копьем при охоте на кабана. Среди всех королев похвалы посыпались в адрес рыжеволосой Инес Вальедской, дочери помешанного на охоте короля Фериереса. Она была явно лучшей наездницей, чем все собравшиеся здесь женщины - и большинство мужчин-придворных.

Рамиро, ее супруг, известный своим умом и честолюбием, чаще всего выглядел невнимательным и занятым собственными мыслями, даже во время дневных и вечерних обсуждений вопросов политики и войны. Задавать вопросы и выдвигать возражения он предоставил министру.

Король Бермудо яростно охотился по утрам и говорил на собраниях о мести городам Рагозе и Фибасу, которые не выполнили обязательств по выплате ему первой в истории дани. Он принял соболезнования по поводу гибели своего любимого придворного, юного графа Нино ди Карреры, попавшего в засаду бандитов в одной из долин Аль-Рассана. Не совсем понятно, как простая банда разбойников могла разгромить отряд из сотни хорошо обученных и имеющих отличных коней всадников, но все проявили такт, и никто об этом не спрашивал. Было замечено, что у королевы Фруэлы, еще красивой женщины, глаза туманились при упоминании о погибшем молодом кавалере.

Король Руэнды Санчес постоянно пил из фляги, притороченной к луке седла, или из полной чаши на послеполуденных совещаниях и в пиршественном зале. Вино не оказывало на него заметного действия, но охотился он тоже без видимого успеха. Утром его стрелы летели удивительно неточно, хотя искусство верховой езды оставалось безупречным. Говорите, что хотите, о горячей голове короля Руэнды, но ездить верхом он умел.

Оба брата ни разу не взглянули друг на друга, а на дядю поглядывали с явным презрением. Тем не менее все они, по-видимому, хорошо понимали последствия сбора в Батиаре армии, готовой отплыть с первым же попутным ветром. Их здесь бы не было, если бы они не думали об этом.

Трое верховных клириков из Фериереса, привыкших иметь дело с королевскими особами, запоздало осознав всю глубину недоверия, с которой им придется здесь бороться, вели дискуссии от имени королей.

- Весь мир пришел в движение, и людям, собравшимся в этой комнате, повезло, что они царствуют в такое время! - звучно заявил Жиро из Фериереса в первый же день. - Шакалов Ашара из Аль-Рассана, - сказал он, - следует отбросить назад, через пролив. Следует снова отобрать у них весь полуостров. Если только короли Вальедо, Руэнды и Халоньи будут действовать вместе, во славу победоносного Джада, то к концу лета они окунут копыта своих коней в южное море.

- Как вы его разделите? - напрямик спросил король Бермудо. Рамиро Вальедский громко расхохотался, и это было первым признаком оживления с его стороны за весь день. Санчес пил и хмурился.

Жиро де Шерваль, который готовился к этому вопросу и просидел над картами всю зиму, внес предложение. Никто из королей не потрудился ответить. Они все встали, не принося извинений, впервые двигаясь в унисон, и быстро вышли. Санчес унес с собой флягу. Покинутые священники переглянулись.

На третий день на потеху дамам устроили охоту с соколами и ястребами на мелких птиц и кроликов, по мокрой траве. Королева Инес держала маленького орла, пойманного и обученного в горах возле Халоньи. Она выпустила его и с триумфом получила свою добычу.

Королева Вальедо была моложе Фруэлы и неоспоримо образованнее королевы Руэнды Беарте. Ее рыжие волосы стягивала золотая сетка, глаза сверкали, а щеки горели от холода. Она скакала между своим мужем и верховным клириком со своей родины и притягивала к себе в тот день все взоры.

Поэтому еще большую тревогу вызвал чуть позже тот факт, что никто не мог с точностью определить, откуда прилетела стрела, которая ранила ее после того, как собаки подняли кабана на опушке леса. Однако казалось очевидным, что кто-то либо совершил ужасную ошибку и стрела предназначалась для кабана, который находился дальше, либо она была послана в одного из двоих мужчин рядом с Инес. Все согласились, что никто не имел явных причин желать смерти королеве Вальедо.

Сначала рана не выглядела смертельной, так как стрела только задела руку, но, несмотря на обычное лечение - наложение толстого слоя глины после кровопусканий, как продольного, так и поперечного, - Инес, не выпускающей из рук солнечный диск, еще до захода солнца стало заметно хуже, у нее началась лихорадка и усилилась боль.

Именно тогда видели, как министр Вальедо прошел в королевские покои замка, мимо стражников с суровыми лицами, сопровождая высокого, грубого на вид человека.

Она никогда раньше не получала такой раны. И не имела представления о том, как должна себя чувствовать.

Ей казалось, что она умирает. Ее рука распухла и стала вдвое толще, она это видела даже сквозь слой глины. Когда ей пускали кровь, из скромности работая из-за ширмы, это тоже было невероятно больно. Вспыхнула ссора между двумя лекарями из Эстерена и ее собственным давним лекарем из Фериереса. Ее лекарь победил: они ничего не дали ей от боли. Пьер д'Алорре придерживался мнения, что наркотики снижают способность организма бороться с колотыми ранами. Он читал об этом лекции во всех университетах.

Голова Инес горела огнем. Даже самое легкое движение руки вызывало невыносимую боль. Она смутно сознавала, что Рамиро почти не отходит от нее; что он ласково держит ее здоровую руку с тех самых пор, как ее принесли сюда, и выходит только по настоянию врачей, когда они делают кровопускание. Странно то, что она видела все это, но по-настоящему не ощущала его прикосновения.

Она умирает. Это ей было ясно, если даже они этого еще не поняли. Она велела принести солнечный диск. Пыталась молиться, но это давалось ей с трудом.

Сквозь пелену боли она увидела, как в комнату вошел какой-то новый человек. Граф Гонзалес и еще кто-то. Еще один лекарь. Его лицо - длинное и уродливое - вплыло в поле ее зрения, очень близко. Он извинился перед ней и перед королем, потом положил руку прямо ей на лоб. Отобрал у Рамиро ее здоровую руку и ущипнул тыльную сторону ладони. Спросил, почувствовала ли она. Инес покачала головой. Новый лекарь нахмурился.

Пьер д'Алорре, стоящий позади него, сказал что-то резкое. Он был склонен отпускать сардонические замечания, особенно в адрес эсперанцев. От этой привычки он так и не избавился за годы жизни здесь.

Новый лекарь, у которого оказались добрые руки, хотя лицо не было добрым, спросил:

- У нас есть стрела, которую извлекли из раны? Кто-нибудь догадался ее осмотреть? - Голос его скрипел, как пила.

Инес осознала, что все молчат. Зрение ее сейчас ослабело, но она заметила, как переглянулись три придворных лекаря.

- Она там, - откликнулся Гонзалес де Рада. Он подошел к кровати, появившись в поле ее зрения, в руке он осторожно держал стрелу возле оперения. Врач взял ее, поднес наконечник к лицу и понюхал. Поморщился. У него было совершенно ужасное лицо, а на шее большой нарыв. Он снова подошел к королеве, извинился, потом отвернул одеяло в ногах и взял одну из ее ступней.

- Вы чувствуете мое прикосновение? - спросил он. Она опять покачала головой.

Кажется, он рассердился.

- Простите меня, ваше величество, если я выскажусь прямо. Возможно, я слишком долго прожил на землях тагры и не имею придворных манер. Но эти три человека чуть не погубили королеву. Возможно, уже слишком поздно, и мне придется прикасаться к ней руками, но я попробую, если вы мне позволите.

- Это яд? - услышала она вопрос Рамиро.

- Да, ваше величество.

- Что ты можешь сделать?

- С вашего позволения, господин, я должен удалить с ее руки это... отвратительное покрытие, чтобы еще больше этого вещества не проникло в рану. Потом мне придется дать ей микстуру, которую я приготовлю. Королеве будет... тяжело, государь. Крайне неприятно. Это вещество заставит ее почувствовать себя очень плохо, так как будет бороться с ядом внутри нее. Мы должны надеяться, что оно победит. Другого способа я не знаю. Хотите, чтобы я приступил? Хотите остаться здесь?

Рамиро хотел и того, и другого. Пьер д'Алорре позволил себе глупое, едкое возражение. Гонзалес бесцеремонно выдворил его в дальний конец комнаты, к двум другим лекарям. Рамиро, который шел следом, что-то им сказал, Инес не расслышала, что именно. После этого они вели себя очень тихо.

Король вернулся и снова сел рядом с кроватью, взял ее здоровую руку в свои ладони. Она по-прежнему не ощущала его прикосновения. Грубое лицо нового лекаря снова оказалось совсем близко от ее лица. Он объяснил, что собирается сделать, и заранее извинился. Когда он говорил тихо, его голос не казался таким неприятным. В его дыхании чувствовался сладкий запах какой-то травы.

То, что последовало дальше, было хуже, чем когда-то роды. Она кричала, пока он осторожно, но тщательно снимал глину с раненой руки. В какой-то момент бог милостиво позволил ей потерять сознание.

Но они привели ее в чувство. Им пришлось это сделать. Ее заставили что-то выпить. Дальше стало еще хуже. Королеву сотрясали спазмы в желудке, она обливалась потом и обнаружила, что не может вынести даже слабого света свечей в комнате. Она потеряла счет времени, не знала, где она, кто рядом с ней. Один раз она услышала собственный голос, что-то лихорадочно говорящий, умоляющий об освобождении. Она даже не могла молиться, как следует держать свой диск.

Когда к ней медленно вернулось сознание, доктор настоял, чтобы она выпила еще того же лекарства, и она снова погрузилась в жар и боль.

Это продолжалось невообразимо долго.

В конце концов все закончилось. Она не представляла себе, когда. Тем не менее она все еще была жива. Она лежала на мокрых от пота подушках постели. Доктор осторожно охлаждал ей лицо и лоб влажными полотенцами, шепча слова ободрения. Он попросил чистое белье. Его принесли, мужчины отвернулись, а камеристки Инес сменили ей одежду и постель. Когда они это сделали, доктор вернулся и очень осторожно намазал, а потом забинтовал руку Инес. Его движения были уверенными и точными. Король пристально наблюдал за ним.

Когда лекарь из форта закончил, он приказал удалить из комнаты всех, кроме фрейлин королевы. Теперь он говорил властным тоном человека, который взял на себя руководство ситуацией. Более почтительным тоном он потом попросил разрешения поговорить с королем наедине. Инес смотрела, как мужчины вышли в соседнюю комнату. Потом закрыла глаза и уснула.

- Она будет жить? - без обиняков спросил король Рамиро. Он заговорил, как только за ними закрылась дверь.

Доктор ответил столь же прямо.

- Я узнаю это только позже, ночью, ваше величество. - Он запустил пальцы в свои неопрятные волосы цвета соломы. - Ей следовало сразу же дать противоядие.

- Почему ты заподозрил яд?

- Величина отека, ваше величество, и отсутствие чувствительности в руках и ногах. Простая рана от стрелы не должна вызвать такой реакции. Джад свидетель, я повидал их достаточно. А потом я почувствовал запах яда на стреле.

- Откуда ты знаешь, что нужно делать?

Впервые лекарь заколебался.

- Ваше величество, с тех пор как мне оказали большую честь, доверив службу в крепостях тагры, я воспользовался... близостью Аль-Рассана, чтобы заполучить рукописи некоторых из их лекарей. Я прошел хороший курс обучения, ваше величество.

- Лекари ашаритов знают больше нас?

- О многих вещах. А киндаты знают еще больше, по многим вопросам. В данном случае меня наставляли некоторые работы одного лекаря-киндата из Фезаны.

- Ты умеешь читать рукописи киндатов?

- Я этому научился, ваше величество.

- И этот текст поведал тебе, как распознать и справиться с ядом? Что дать больному?

- И как это сделать. Да, ваше величество. - Лекарь снова заколебался. - Еще одно, ваше величество. То, почему я хотел поговорить с вами наедине. Насчет того, кто совершил этот злой поступок.

- Скажи мне.

И лекарь из крепостей тагры сказал. Ему был задан очень конкретный вопрос, и он на него ответил. Потом получил разрешение короля вернуться к королеве. Рамиро Вальедский некоторое время оставался один в этой соседней комнате, стараясь справиться с растущей яростью, и принял, довольно быстро после столь долгих колебаний, определенное решение.

Очень часто пути и судьбы государств, и более, и менее великих, чем Вальедо, определялись подобным образом.

Лекарь еще раз дал Инес свое лекарство. Он объяснил, что тело выводит его из себя быстрее, чем яд, с которым оно борется. Как ни болезненно это вещество, оно единственное, что может ее спасти. Королева кивнула и выпила.

Снова она погрузилась в забвение, но на этот раз беспамятство оказалось не таким тяжелым. Она все время понимала, где находится.

В середине ночи жар спал. Король дремал в кресле у постели, камеристка - на лежанке у очага. Лекарь, забыв о сне, хлопотал вокруг нее. Когда она открыла глаза, его резкие черты показались ей прекрасными. Он взял ее здоровую руку и ущипнул.

- Да, - сказала королева. Лекарь улыбнулся.

Когда король Рамиро проснулся, он увидел, что его жена смотрит на него при свете свечей. Ее глаза были ясными. Они долго смотрели друг на друга.

- Один раз у меня был солнечный диск, - наконец слабым шепотом произнесла она, - но я также помню, что ты все время находился рядом со мной.

Рамиро опустился на колени возле постели. Он вопросительно посмотрел через кровать на лекаря, усталость которого теперь ясно проступила на лице.

- Полагаю, опасность миновала, - сказал тот. Длинное уродливое лицо покрылось морщинками от улыбки.

Рамиро хриплым голосом произнес:

- Твоя карьера сделана, лекарь. Я даже не знаю твоего имени, но это решило твою жизнь. Я не был готов позволить ей уйти. - Он снова посмотрел на свою королеву, свою жену, и тихо повторил: - Не был готов.

Потом король Вальедо заплакал. Его королева подняла здоровую руку, секунду поколебалась, а потом опустила ее и погладила его волосы.

В ту самую ночь, когда король Рамиро сидел у постели своей королевы, во время ужина произошла перепалка между придворными из Вальедо и людьми короля Руэнды Санчеса. Были выдвинуты обвинения, яростные и недвусмысленные. В дворцовом зале зазвенели мечи.

Семнадцать человек погибло в той схватке. Только отважное вмешательство трех клириков из Фериереса предотвратило еще худшие последствия: безоружные, с непокрытыми головами, они бросились в самую гущу кровавой схватки, высоко подняв солнечные диски.

Потом вспомнили, что делегация из Халоньи в тот вечер ужинала отдельно и не присутствовала при этой драке, словно что-то предчувствовала. Массовая резня придворных двух других королей могла принести выгоду только королю Бермудо, с этим все согласились. Некоторые из вальедцев выдвигали и более мрачные идеи, но их невозможно было подтвердить.

Утром король Бермудо и его королева послали герольда к королю Рамиро с официальным посланием, в котором прощались и молили бога о здоровье королевы - говорят, что она еще не ушла в обитель господа. Затем они уехали в сторону восходящего солнца со всей своей свитой.

Король, королева и уцелевшие придворные Руэнды уже уехали - прямо среди ночи, после схватки в зале. "Сбежали тайком, словно конокрады", - говорили некоторые из придворных Рамиро, хотя более прагматичные отмечали, что здесь они находились на земле Вальедо и их жизни угрожала реальная опасность. Наиболее трезвые указывали также, что несчастные случаи на охоте происходят сплошь и рядом, и королева Инес не первая, которую ранили таким образом.

Тем не менее большинство придворных Вальедо готовы были преследовать делегацию Руэнды вдоль берега Дюрика, как только получат приказ. Однако министр такого приказа не отдал, а король все еще сидел, запершись с королевой и ее новым лекарем.

Те, кто им прислуживал, сообщали, что королева выглядит гораздо лучше и что она, вероятно, выживет. Но по другим сведениям стрела была пропитана ядом.

Учитывая все это, последующее поведение короля Рамиро сочли ошибочным и даже недостойным мужчины. Прошло три дня, прежде чем он вышел за пределы спальни королевы и прилегающей к ней комнаты, которую использовал в качестве временного зала для совещаний. Несомненно, пора было приказывать отправиться в погоню за делегацией Руэнды, пока она не добралась до ближайшей из собственных крепостей. Несмотря на присутствие священников, очень многое указывало на то, что тетиву того лука натянула рука одного из руэндцев, а, Джад свидетель, в Эсперанье месть не нуждалась в особом поводе.

Среди всего прочего к тому времени выяснилось - никто не знал, каким образом, - что король Санчес имел наглость составить письмо, в котором претендовал на власть над Фезаной и требовал права взимать с нее дань. Очевидно, это письмо еще не отослано - зима едва закончилась, в конце концов, - но слухи об этих требованиях пошли по Карказии сразу же после отъезда руэндцев. Город Фезана платил дань Вальедо, и любому в замке были ясны последствия встречного требования.

Наблюдательные люди также указывали на то, что сам король Санчес - известный как один из лучших стрелков из лука во всех трех королевствах - подозрительно часто мазал все два дня перед утром соколиной охоты. Была ли его необычная неловкость ширмой? Намеренным притворством на тот случай, если кто-нибудь проследит за смертоносной стрелой, вылетевшей из его лука?

Не была ли эта стрела предназначена для его брата? Не могли ли эти дни неудачной стрельбы стать причиной последнего промаха, когда, наконец, стрела была послана в истинную цель? Самые циничные ловили себя на мысли о том, что не впервые один из сыновей Санчо Толстого убивает брата. Тем не менее никто не высказывал эту мысль вслух.

Безвременная смерть Раймундо, старшего сына, пока еще не забылась. Помнили и о том, что среди мрачно молчащих придворных в тот давний день молодой Родриго Бельмонте, министр Раймундо, задавал конкретные и шокирующие вопросы.

Теперь сэр Родриго далеко, в ссылке, среди неверных. Собственно говоря, его жена, родом из знатной семьи, и его юные сыновья получили приглашение присоединиться к делегации вальедцев, но Миранда Бельмонте д'Альвед а отказалась, ссылаясь на дальнее расстояние и заботы по хозяйству в отсутствие супруга. Де Шерваль, священник из Фериереса, выразил некоторое разочарование, услышав это известие. Он слыл знатоком женщин, а жена сэра Родриго была прославленной красавицей.

Одному Джаду известно, что сказал бы и как поступил бы Капитан, если бы находился здесь. Он мог бы сказать королю, что рана королевы - это божье наказание для Рамиро за его дурной поступок многолетней давности. Или с той же легкостью мог броситься в погоню за королем Руэнды - в одиночку, при необходимости, - и привезти назад его голову в мешке. Поступки Родриго Бельмонте всегда было нелегко предсказать.

Как, впрочем, и поступки Рамиро Вальедского.

Когда король наконец закончил совещаться с Жиро де Шервалем, графом Гонзалесом и несколькими из своих военных командиров, в Карказии воцарилось напряженное ожидание. Наконец-то, возможно, отправят погоню за этими подонками из Руэнды. Повод явно имелся, даже священников удалось заставить это признать. Давно пора вальедцам двинуться на запад.

Но приказа не последовало.

Рамиро появился после этих совещаний с суровым и решительным лицом. И те, с кем он беседовал, тоже. Никто, однако, ни словом не упомянул о случившемся. Было замечено, что клирик де Шерваль, как он ни шокирован и озабочен произошедшим, не выступает с осуждением.

Король Рамиро как-то неуловимо изменился, и его новые манеры тревожили придворных. Казалось, он пытается найти в себе силы и решимость. "Возможно, он собирается с духом для грядущего кровопролития", - предположил кое-кто. Это мужчинам было понятно. Весна, в любом случае, пора войн, и именно в войне храбрый человек находит истинный смысл жизни.

Никто до сих пор не мог разобраться в том, что происходит. Король не проявлял никаких намерений уехать из Карказии в Эстерен. Во все стороны послали гонцов. Один-единственный гонец был отправлен на запад вдоль реки, в направлении Руэнды. Только гонец. Не армия. В тавернах Карказии мужчины сыпали проклятиями. Никто не знал, какое послание он вез. Небольшой отряд отправился на восток. Один из его членов рассказал другу, что они направляются на пастбища Вальедо, где выращивают коней. Как это понимать, тоже никто не знал.

В последующие дни, а потом и недели, король вел себя непонятно. По утрам он чаще всего охотился, но как-то рассеянно. Проводил много времени с королевой, словно ее пребывание на грани смерти сблизило их. Министр был очень занят и ни словом, ни выражением лица не давал ни малейшего намека но то, что же происходит. Только верховный клирик из Фериереса улыбался, когда думал, что на него никто не смотрит, словно то, что он считал потерянным, неожиданно отыскалось.

Затем, когда весна созрела и в лугах и на лесных полянах зацвели цветы, в Карказию начали съезжаться всадники Вальедо.

Это были самые лучшие в мире наездники, на лучших конях, с боевым оружием и снаряжением. По мере того как их прибывало все больше, даже самому тупому придворному в Карказии становилось понятно, что происходит.

Недоверие, сопровождаемое дрожью возбуждения, охватило город и замок, а солдаты продолжали приезжать, рота за ротой. Мужчины и женщины, которые никогда не проявляли религиозного рвения, были замечены на службе в древней часовне Карказии, построенной в те давние дни, когда Эсперанья правила всем полуостровом, а не только его северной частью.

На этих службах, которые часто отправлял верховный клирик из Фериереса, утром и вечером присутствовали король Вальедо и королева, после того, как ей разрешили выходить из своей комнаты. Они стояли рядом на коленях и молились, сжимая в руках солнечные диски.

На протяжении столетий усыпанные золотом, сказочно богатые халифы Аль-Рассана вели свои армии на север, чтобы разорять и порабощать джадитов, прячущихся на суровых окраинах той земли, которая некогда им принадлежала. Год за годом, сколько хватало людской памяти.

Последний, слабый марионеточный халиф Аль-Рассана был убит почти шестнадцать лет назад. Халифов больше не осталось. Пришла пора повернуть течение судьбы в другую сторону, во имя яростного, светлого, пресвятого Джада.

* * *

Элиана бет Данил, жена лекаря и мать лекаря, привыкла к тому, что незнакомые люди заговаривают с ней на улице. Ее знали в городе, а у ее мужа и дочери появилось очень много пациентов за годы жизни в Фезане. Некоторые хотели выразить свою благодарность, другие - получить консультацию у лекаря побыстрее и подешевле. Элиана научилась быстро отделываться и от тех, и от других.

Женщина, которая остановила ее на базаре в одно прохладное утро ранней весной, не принадлежала ни к одной из этих категорий. Собственно говоря, как потом вспомнила Элиана, ей впервые в жизни довелось беседовать с проституткой.

- Госпожа, - сказала эта женщина, не выходя из тени в переулке, и говорила она гораздо вежливее, чем обычно, когда ашариты обращались к киндатам, - можно вас на одну секунду?

Элиана так удивилась, что лишь кивнула головой и последовала за женщиной - это была очень юная девушка - подальше в тень. Узкий проход тянулся в сторону от переулка. Элиана ходила этой дорогой два раза в неделю большую часть своей жизни и никогда его не замечала. Здесь стоял запах тления, и она увидела, как ей показалось, мелких кошек, которые шныряли вокруг. Она сморщила нос.

- Надеюсь, вы не здесь занимаетесь своим ремеслом, - заметила она самым суровым тоном.

- Раньше здесь занимались, наверху, - небрежно ответила девушка, - до того как нас выдворили за стены города. Извините за вонь. Я вас задержу не надолго.

- Не сомневаюсь, - сказала Элиана. - Чем я могу вам помочь?

- Вы не можете. Зато ваша дочь помогала большинству из нас, так или иначе. Поэтому я здесь.

Элиана любила во все вносить максимальную ясность.

- Джеана, моя дочь, лечила вас, вы это хотите сказать?

- Вот именно. И она была добра к нам. Она была почти нашим другом, если вас это не смущает. - Девушка произнесла эти слова с юным вызовом, который неожиданно растрогал Элиану.

- Меня это не смущает, - ответила она. - Джеана хорошо разбирается, с кем можно дружить.

Это удивило девушку. Когда глаза Элианы привыкли к полумраку, она увидела, что ее собеседница - тонкокостная и маленькая, не старше пятнадцати-шестнадцати лет, и что завернута она только в рваную шаль поверх выгоревшей туники до колен. Что совсем недостаточно для такого холодного и ветреного дня. Элиана чуть было не высказалась по этому поводу, но промолчала.

- Я хотела предупредить, что вам грозит беда, - резко проговорила девушка. - Я имею в виду киндатов.

Элиана ощутила в душе леденящее прикосновение.

- Что это значит? - спросила она, непроизвольно оглядываясь через плечо в сторону солнечного света, где двигались люди, которые могли их услышать.

- Мы слышим всякое там, за стенами. От мужчин, которые к нам ходят. На стенах расклеили листовки. Нехорошие стихи. Как это называется... поклеп. Насчет киндатов и Дня Крепостного Рва. Нунайа думает, что-то затевается. Что правитель города получил приказ.

- Кто такая Нунайа? - Элиана почувствовала, что ее начинает бить дрожь.

- Наша главная. За стенами. Она старше всех. Много знает. - Девушка заколебалась. - Она - друг Джеаны. Когда Джеана уезжала, Нунайа продала ей мулов.

- Тебе об этом известно?

- Я сама отвела ее к Нунайе в ту ночь. Мы не могли подвести Джеану. - Снова вызов, с ноткой гордости.

- Тогда спасибо. Я уверена, что вы бы ее не подвели. Я уже сказала, она знает, кого выбирать себе в друзья.

- Она всегда была добра ко мне, - сказала девушка, пожимая плечами и стараясь казаться равнодушной. - Лично я не понимаю, что такого плохого в том, чтобы называть луны сестрами.

Элиана постаралась сдержать улыбку, несмотря на одолевающий ее страх. Пятнадцать лет.

- К сожалению, не все с тобой согласны, - вот и все, что она ответила.

- Это я знаю, - сказала девушка. - С Джеаной все в порядке?

- Мне кажется, да. - Элиана поколебалась. - Она в Рагозе, работает.

Девушка кивнула, удовлетворенная.

- Я передам Нунайе. Ну, это все, что я хотела сказать. Нунайа говорит, что вам нужно быть осторожными. Подумайте об отъезде. Она говорит, здешние люди снова нервничают из-за этого заявления другого короля, с севера... из Руэнсы?

- Из Руэнды, - поправила Элиана. - Насчет дани? Почему это должно затронуть народ киндатов?

- Ну, вы не у той спрашиваете, - снова пожала плечами девушка. - Я кое-что слышу, но знаю немного. Нунайа думает, что в этом есть что-то странное, вот и все.

Элиана несколько мгновений стояла и молча смотрела на девушку. Эта шаль действительно недостаточно теплая для такого времени года. Импульсивно, снова сама себе удивляясь, она сняла свою синюю накидку и набросила на плечи девушки.

- У меня есть другая, - сказала она. - Ее у тебя не украдут?

Глаза девушки широко раскрылись. Она пощупала теплую ткань.

- Разве что кому-то захочется проснуться на том свете, - ответила она.

- Хорошо. Спасибо за предупреждение. - Элиана собралась уходить.

- Госпожа.

Она остановилась и оглянулась.

- Вы знаете лавку торговца игрушками, в конце улицы Семи Поворотов?

- Я ее видела.

- Прямо за ней, у городской стены, стоит липа. За ней, вдоль стены, кусты. Там есть выход из города. Это маленькая калитка, она заперта, но ключ висит на гвозде на дереве, с тыльной стороны, примерно на высоте моего роста. - Она показала рукой. - Если вам когда-нибудь понадобится выбраться, это один из способов попасть к нам.

Элиана опять помолчала, потом кивнула.

- Я рада, что у моей дочери такие друзья, - сказала она и снова вышла на солнечный свет, который теперь, без шали, ее не согревал.

Она решила в это утро не ходить на базар, хотя обычно это доставляло ей удовольствие. Можно послать одну из служанок. Ей было холодно. Она повернула назад, к кварталу киндатов и к дому, в котором прожила тридцать лет.

"Подумайте об отъезде". Вот так просто.

Скитальцы. Они всегда думали об отъезде. Бродили, словно луны среди неподвижных и сверкающих звезд. "Но луны ярче, - любил говорить Исхак. - Ярче звезд и добрее солнца". И они с ним уже так долго считают своим домом Фезану.

Она решила ничего не говорить ему об этой встрече.