read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com



простудился, и как я попал в детприемник ночью, не зная куда, так и ушел из
него, не видя откуда. А потом, прожив более двух десятков лет, я никогда не
спрашивал брата об этом доме, и он никогда не испытывал меня своими
воспоминаниями; вероятно, мы щадили друг друга.
Теперь начинается то, во имя чего все это было рассказано. Через
несколько дней, заручившись официальным поручением "Литературной газеты", я
пришел в детприемник. Там жил не тот контингент, нежели в мое время: мы были
"чеэсирами", то есть членами семей изменников родины, а сейчас жили
правонарушители, не достигшие восемнадцати лет, "путешественники" и
"бегуны", удравшие из дома по разным причинам, рано повзрослевшие девочки,
задержанные или подобранные на московских вокзалах, а то и просто отставшие
от пап и мам "паиньки", потерявшиеся на улицах или в магазинной суете. Они
находились в приемнике "до выяснения", а когда устанавливали, кто они и
откуда, их с сопровождающим-экспедитором отправляли либо в колонию, либо в
спецшколу, либо домой, официальный термин - "выдавали" родителям. Впрочем, я
мог бы сказать о них и короче, без подобной классификации: в приемнике жили
дети, можно добавить, ни в чем не виноватые, хотя бы потому, что они - дети,
несколько сот душ в возрасте от четырех до восемнадцати лет; у многих из них
было прошлое, о котором им следовало забыть, и будущее, о котором нам,
взрослым, следовало помнить.
Меня приняли в высшей степени настороженно. Повели в "отделения",
сформированные по возрастам. Я шел в сопровождении майора Серова, а перед
нами рысцой бежал немолодой надзиратель с огромной связкой ключей, я не
сразу узнал в нем - о Господи! - дядю Мишу, ему оставался год до пенсии.
Когда я сказал ему "дядя Миша", он удивился и пустыми глазами посмотрел на
меня: он был в моей памяти, я в его - нет. Дядя Миша отпирал и запирал все
этажи и двери, через которые мы проходили; еще я заметил, что, пробегая мимо
решеток, которые были на окнах, он машинальным движением руки проверял, не
подпилены ли прутья.
Дети сидели в комнатах на стульях, стоящих вдоль стен буквой "П", руки
держали на коленях. Мы входили, они тут же вскакивали и на "здравствуйте",
произносимое Серовым, набирали воздух в легкие и делали паузу, примерно
равную той, которая отпускалась солдатам на первомайском параде, прежде чем
одним духом произнести: "Здравия желаем, товарищ!.." и т. д. Но тут они
коротко рявкали: "Здра!" Во "втором" отделении, которое когда-то было моим,
и теперь содержался мой возраст: семилетки. У них вышло по-утиному: "Здря!"
- "Что-то не важно у вас получается, - недовольно сказал Серов. - А ну-ка,
еще раз: здравствуйте, ребятки!" Снова пауза. Глубокий вздох. Выпученные
глаза: "Здр-р-ра-а-а!" - совсем другое дело. Уходя, я попрощался с детьми,
и, к моему изумлению, вся группа поднялась, глубоко и печально вздохнула и в
пятьдесят разинутых ртов по складам заорала: "Счастливого пути!" Затем опять
вздохнула и, не дожидаясь моего "спасибо", заученно крикнула:
"По-жа-луй-ста!" С разрешения Серова я вернулся от двери и спросил: "А как
вы живете, дети?" К явному удовольствию начальника, они дружно ответили,
печально глядя, однако, не на меня, а на майора: "Хо-ро-шо!" Была середина
дня, их вскоре построили и - "смирно, шагом арш!" - повели в столовую.
Я вспомнил: нас поднимали в семь утра и сонных, только что разбуженных -
"смирно, шагом арш!" - тоже строем вели из спальни в групповую: надевать
штаны. Оттуда в уборную - шагом арш! - строем и строго по графику: пять раз
в день, хочешь не хочешь, иди, отдельно не пустят. Потом - смирно, шагом
арш! - мыться. И так с утра до вечера: в затылок друг другу.
И прежде было, и теперь: недетская тишина в заведении, тяжелая,
больничная. Нет даже легкого шума, который артисты называют "гургуром". И
потрясающая, даже не свойственная детям дисциплина. У окна стоять - нельзя.
Ногу на ногу положить - нельзя. На ужин дали селедку, весь вечер пить
хочется, но пить - нельзя. И спрашивать, почему нельзя, тоже нельзя. Никаких
занятий, ни уроков по школьной программе, весь день сидение буквой "П", руки
на коленях: один читает вслух "Белую березу" Бубеннова, остальные слушают.
Вдруг открылась дверь, вошла надзирательница: "Кто хочет мыть туалет?" Лес
рук: "Я! Я! Я!" - "Потрясающая тяга к трудолюбию!" - говорит мне Серов.
Потом "мое" отделение повели на прогулку, они проходили мимо дяди Миши, и
он, считая ребят, как и нас когда-то, шутя бил тяжелой рукой по затылкам:
"Первый! Второй! Третий!.." Ровно столько времени, сколько мы прожили с
Анатолием в этом "холодном доме", я ни разу не видел своего брата: на
прогулки нас нарочно водили в разные часы.
Если этот смеется, а тот плачет, у одного зачес кверху, а у другого
книзу, считается: непорядок. В приемнике единые требования для всех: никаких
внешних или внутренних различий; никаких индивидуальных проявлений. Прибыл
новичок, его сразу "под машинку": такие, "голые", ни по возрасту, ни по
характеру, ни даже по полу не отличимы. Приводят их в баню: "Чего не
раздеваетесь, скоты, стесняться вздумали?!" - и никаких возражений. По этой
причине, наверное, и в мое время, и теперь мальчишек в баню водили раз в
месяц надзиратели-женщины, а девочек - надзиратели-мужчины. И система
наказаний осталась прежняя. Если стулья в отделениях стоят не по линеечке,
можно по команде раз тридцать или сорок поднять детей с места и посадить
вновь. Единожды в квартал нам показывали в подвале монастыря, оборудованном
под клуб, кино, теперь это делали чаще - два раза в месяц, но, как и нас, за
любую провинность не просто оставляли без фильма, а вместе с отделением вели
в зрительный зал и на все время сеанса ставили спиной к экрану. Так я
"слушал" и на всю жизнь запомнил звуковой ряд из "Джульбарса" и "Рваных
башмаков". Теперь поворачивали спиной к "Весне" и "Солдатской балладе". А
вот о "макаронине" я не знал, при мне "макаронины" не было - так называется
удар ребром ладони по шее. За нарушение режима еще полагался карцер: от трех
до пяти дней на койке без одеяла и подушки, в полном одиночестве, с тарелкой
супа и куском хлеба. Побеги из приемника исключались, охрана была даже
внутренняя. За последние три месяца, предшествующие моему приходу, - два
покушения на самоубийство.
Стоял, повторяю, 1956-й, уже прошел XX съезд партии, а двадцати лет с
тридцать седьмого будто и не миновало. В кабинете Серова, на его рабочем
столе, я увидел массивный письменный прибор, в состав которого входил
чугунный бюст Сталина. Когда Серов садился в кресло, их головы, почти равные
по величине, оказывались лицом друг к другу. Справа на стене, над головой
майора, висели огромные часы в деревянном футляре с блестящим маятником,
размером с апельсин. Ни бюста, ни часов, ни апельсина я не помню, потому что
никогда не был в этом кабинете. Сказать, что часы исправно шли, но время
стояло на месте, было бы тривиально, если б не было именно так.
Я написал статью, красной нитью которой была мысль о том, что только
такое общество может считаться нравственным, в котором дети всегда чувствуют
себя детьми, что бы вокруг них ни происходило. Статья называлась "Холодный
дом". Помню ее начало: "Дважды судьба сводила меня с этим домом, не дай вам
Бог увидеться с ним хоть единожды..." Материал набрали, гранки и сейчас в
моем архиве, но по понятным соображениям не напечатали. Однако вместе с
тогдашним заместителем главного редактора "Литературной газеты" Валерием
Алексеевичем Косолаповым мы поехали в Прокуратуру СССР, нас принял первый
заместитель Генерального прокурора, если мне память не изменяет, Панкратов.
Вскоре была создана комиссия, в состав которой вошли работники Прокуратуры,
ЦК ВЛКСМ, Министерства просвещения, включили в комиссию и меня. Мы работали
в приемнике целый месяц. Потом был суд: троих надзирателей и одного
экспедитора приговорили к небольшим срокам наказания. Серову дали "строгача"
по партийной линии. Наступило затишье.
Ровно через год я снова, на сей раз вооружившись поручением "Известий",
отправился в детприемник. Стены карцера и решетки на окнах были окрашены в
нежно-голубой цвет. В баню детей теперь водили однополые надзиратели. Вместо
четырех осужденных пришли другие люди, меня познакомили с новой
надзирательницей, которую дети уже успели прозвать "одиннадцатиметровкой":
когда она давала "макаронину", пострадавший отлетал от нее, считалось, на
расстояние, равное футбольному пенальти. При мне, конечно, она никого не
трогала, но я случайно увидел, как она подошла к губастому мальчишке лет
восьми, чтобы сделать ему замечание, и, быть может, даже вполне невинное, а
он привычно поднял руки и закрыл ими голову. Про этого губастика мне
сказали, что он один опровергает все дурные мнения о приемнике: раз десять
убегал из дома и, словно намагниченный, сам приходил на Даниловский вал, 22.
Каждый раз его для острастки сажали на трое суток в карцер, потом переводили
в "отделение" месяца на два, пока списывались с его родителями, если не
ошибаюсь, в Тюмени и сколачивали группу в том направлении, затем с
экспедитором отправляли домой, и через полгода он возвращался в приемник. Я
отвел губастика в сторону, присел перед ним на корточки, посмотрел ему в
глаза и тихо спросил: "Здесь лучше, чем дома?" Он длинно и прерывисто
вздохнул, тоже посмотрел мне в глаза и шепотом ответил: "Ага, здесь печенье
дают". Я дописал первую статью, прибавив несколько новых абзацев, в том
числе эпизод с губастиком, и начиналась она уже так: "Трижды судьба сводила
меня с этим домом, не дай вам Бог увидеться с ним хоть единожды..." По уже
знакомой причине статью не напечатали, но нам вновь удалось создать
комиссию.
Я далеко ушел от Бориса и скоро вернусь к нему, хотя возвращение будет
безрадостным, так что уж лучше оттянуть этот момент.
На Даниловском валу меня ждали примерно так, как в продовольственном
магазине - контрольную закупку: со страхом и неприязнью. Однажды вся
комиссия попала на праздник песни, который проходил в подвале-клубе. Хор
строем вывели на сцену, их было человек пятьдесят, стриженных, как один, под
"нулевку", Серов шепнул мне хвастливо, что ни в одной школе я не найду такой
массовости. Они запели "Бухенвальдский набат": "Люди мира, на минуту
встаньте..." - это было совершенно невыносимое зрелище. Я вновь дописал
статью. А потом, через два года, снова пришел в детприемник, уже по
поручению журнала "Юность". И еще через полтора года. В конце концов статью
напечатали. Через десять лет. Она прошла в "Комсомольской правде" 16 февраля
1966 года уже под названием "Конец холодного дома" и вполне могла бы
начинаться словами: "Шесть раз судьба сводила меня с этим домом..."
Я все-таки их дожал.
Годом раньше мы с Анатолием похоронили маму. На ее имя шли от Бориса



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 [ 22 ] 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.